– Сдается мне, что противоречивые чувства вызывает у нашего повелителя любой предмет его особенного интереса, – сказал аптекарь Никифорос. – Так вышло и в тот раз, двадцать лет назад. Выказывая расположение аптекарям-мусульманам, его величество одновременно поставил их в затруднительное положение, требуя, чтобы они применяли самые современные европейские методы, о которых им мало что было известно. Сначала, ссылаясь на авторитет европейцев, он ввел ограничения, в необходимость которых сам, по сути, не верил, а потом, увидев, что его запреты наносят ущерб мусульманам, перестал следить за их соблюдением. Разве не теми же справедливыми соображениями руководствовался его величество, когда распустил парламент, убедившись, что мусульманам от гражданских свобод один только вред?
Дамат Нури удивился про себя, до чего спокойно произносит смелые речи аптекарь – может быть, потому, что заранее их обдумал? – и вскоре, вернувшись в гостевые покои губернаторской резиденции, пересказал их Пакизе-султан. Главным, на что они вместе обратили внимание, было то, что аптекарь Никифорос говорил как человек, имеющий тайные связи с Абдул-Хамидом или даже получивший от него ключ к секретному шифру.
Пятьдесят дней назад, во время пышных и многолюдных свадебных торжеств, доктор Нури в какой-то момент оказался наедине с пожилым супругом Хатидже-султан, и тот посоветовал ему: «Остерегайтесь тех, кто осмеливается открыто говорить плохое о его величестве! Все они осведомители и провокаторы. Если вы согласитесь с их словами, они тут же донесут на вас султану. И не удивляйтесь тому, как это человек прямо вам в лицо говорит такое, о чем другим и подумать-то страшно. Он доносчик, оттого и не боится».
Глава 31
Насколько важна в истории роль личности? Некоторые не придают ей ни малейшего значения. История для них – огромный механизм, по сравнению с которым отдельные люди слишком мелки. Однако другие историки полагают, что личностные особенности важных исторических деятелей и героев оказали влияние на некоторые исторические события. Мы разделяем это мнение. Но на формирование этих личностных особенностей и характера той или иной исторической фигуры воздействует, в свою очередь, сама история.
Да, султан Абдул-Хамид отличался подозрительностью, что дало европейцам повод называть его «параноиком». Но таким он стал под влиянием того, что ему пришлось пережить и увидеть, то есть под влиянием истории. Иными словами, у Абдул-Хамида были вполне веские основания быть подозрительным.
В начале 1876 года Абдул-Хамид был вторым в очереди на престол, ничем не примечательным, но пользующимся уважением (скромным, прямодушным, набожным) османским принцем. Султаном был его дядя Абдул-Азиз. Однако в результате ночного переворота, подготовленного Мидхатом-пашой и сераскером Хусейном Авни-пашой[107], Абдул-Азиз был свергнут, и на трон сел старший брат Абдул-Хамида Мурад V. Свергнутый султан вскоре был то ли убит, то ли принужден покончить с собой. За всеми этими событиями, разворачивающимися в непосредственной близости от него (переброшенные в Стамбул солдаты Пятой армии окружают дворец Долмабахче, свергнутого султана сажают в лодку и отправляют в другой дворец на том же берегу Босфора, где через четыре дня убивают, перерезав ему вены на руках, – а может быть, он в умоисступлении убивает себя сам), шехзаде Абдул-Хамид, теперь уже первый в очереди на престол, в страхе наблюдает из своих покоев. Смерть дяди произвела на него ужасное впечатление – он и не предполагал, что в нынешние, просвещенные времена султана можно свергнуть и убить! Через три месяца все тот же самый Мидхат-паша вместе с другими высшими чиновниками и военными сместил с престола Мурада V, отца Пакизе-султан, – тот был настолько потрясен смертью дяди, что лишился рассудка. Так и вышло, что всего за четыре месяца Абдул-Хамид из второго в очереди к трону стал султаном, за это время успев убедиться, как могущественны Мидхат-паша и другие паши, и осознав, что с ним они легко могут поступить точно так же, как с его предшественниками.
Впрочем, страшиться за свою жизнь ему случалось и прежде. Если в 1901 году многие шехзаде боялись быть отравленными Абдул-Хамидом, то за тридцать с лишним лет до того шехзаде Хамид-эфенди и его старший брат, наследник Мурад-эфенди, боялись, что их отравят по приказу их дяди, султана Абдул-Азиза, – ведь тому хотелось, чтобы после него на престол взошел его сын, шехзаде Юсуф Иззеддин-эфенди (когда Юсуфу было всего четырнадцать лет, отец уже произвел его в маршалы и поручил ему командование армией).
Летом 1867 года, когда Абдул-Азиз, его сын и оба племянника отправились в поездку по Европе, отношения между родственниками стали еще более напряженными. Собственно говоря, именно избегая этого напряжения, наследник Мурад-эфенди предпочитал проводить бо́льшую часть времени не во дворце в Бешикташе (ныне известном как дворец Долмабахче), а в своем собственном особняке в Курбагалыдере. Первые серьезные трения между ним и дядей произошли на приеме в Елисейском дворце в Париже. (Об этом нам известно из письма, отправленного Пакизе-султан многие годы спустя старшей сестре, в котором она вспоминает давнюю историю, которую слышала вместе с сестрами и братом от отца.) В тот вечер наследника Мурада-эфенди окружали многочисленные женщины в открытых платьях; он говорил с ними по-французски, а с одной даже станцевал кадриль, за что получил выговор от султана.
Затем, уже в Лондоне, султана разозлило, что на приеме в Букингемском дворце королева Виктория и ее сын, принц Эдуард (от которого королева скрывала государственные тайны, поскольку он не отличался особым умом), были чересчур уж любезны с молодым наследником османского престола и его братом. По мнению самих шехзаде, это вызвало у дяди зависть. На следующий день в двери покоев, выделенных шехзаде Мураду, постучал адъютант Абдул-Азиза. Поставив на стол блюдо с виноградом, он сказал: «Его величество шлет вам свое благоволение!» – и удалился. Мурад сразу набросился на угощение, но вскоре почувствовал резь в желудке и, напуганный, со слезами на глазах, бросился в соседнюю комнату, к брату. Молодой (ему тогда было двадцать пять лет) шехзаде Хамид всегда носил с собой безоаровый камень[108]. Он тут же натер камень в стакан воды и дал выпить Мураду, а потом позвал врачей. Так был спасен наследник османского престола. Узнав о случившемся, королева Виктория направила к шехзаде Мураду и Хамиду своего сына Эдуарда, велев передать: если они уверены, что это действительно была попытка отравления, то могут не возвращаться в Стамбул, а, оставшись в Лондоне, там ожидать своей очереди взойти на престол. (Впоследствии Эдуард, а затем, уже в Стамбуле, и Мурад станут масонами и вступят в переписку друг с другом. В год, когда происходили описываемые нами события, Эдуард сменит королеву Викторию на троне Британской империи.) Два будущих султана задумались о том, какой громкий политический скандал будет раздут из отравления, которое, возможно, им просто примерещилось от страха, в каком тоне станут писать о нем газеты («Турецкий султан и его племянники подсыпают друг другу яд в Букингемском дворце!»), и решили, ничего не говоря дяде, предать все забвению.
Узнав о скандале уже по возвращении в Стамбул, Абдул-Азиз впал в бешенство и на некоторое время запретил «опозорившему» его престолонаследнику появляться во дворце Долмабахче.
Согласно совершенно неправдоподобной версии этого события, появившейся в газетных исторических рубриках уже после установления Турецкой Республики, королева Виктория предложила шехзаде Хамиду и Мураду не только остаться в Лондоне, но и взять в жены принцесс из английской королевской семьи. Любой умеющий хоть сколько-нибудь логически мыслить поймет, что это чистой воды ложь, ибо, во-первых, ни одна английская принцесса ни за что не согласилась бы выйти замуж за мужчину – кем бы он ни был, – у которого уже есть четыре жены и бесчисленное множество наложниц, терпящих от него грубое обращение, а во-вторых, сама королева не стала бы отдавать свою родственницу в семью, где травят друг друга ядом и даже не знают английского языка. Почему же читатели исторических рубрик турецких газет с таким удовольствием проглатывали эту ложь, публикуемую раз в три года под сомнительными заголовками вроде «Королева Виктория хотела выдать свою дочь за Абдул-Хамида», верили в нее и потом желали читать снова и снова? Это выше нашего понимания.
К тому времени (через девять лет после путешествия по Европе), как Абдул-Хамид взошел на престол, он уже, должно быть, знал, что мягкий безоаровый камень, который постоянно держали при себе многие правители древности (особенно на Востоке), с научной точки зрения совершенно бесполезен. Во всяком случае, один из первых докладов, которые султан поручил написать Бонковскому, был посвящен именно «научным» способам приготовления ядов из растений, встречающихся в дворцовом саду, – ядов новых, не имеющих противоядий и не оставляющих следов.
О молодом Станиславе Бонковском Абдул-Хамид впервые услышал, когда тот вместе с аптекарем Никифоросом создал Société de Pharmacie de Constantinople – Константинопольское фармацевтическое общество. Это общество вело борьбу с другими группами аптекарей и пыталось донести свою точку зрения до властей. Заключалась она прежде всего в том, что ведущим дело по старинке знахарям и травникам необходимо запретить торговать ядами и другими вредными для здоровья веществами. Мышьяк и содержащие его растения, карболовая кислота (фенол), кодеин, шпанская мушка, диэтиловый эфир, сернистый эфир, йодоформ, экстракт живокости, креозот, опиум, морфий – все это, и еще около сотни опасных веществ, следовало продавать не в зелейных лавках, а только в современных, устроенных по последнему слову европейской науки, регулярно проверяемых инспекторами аптеках – исключительно по рецепту врача! Должно быть, именно в то время, увлекшись детективными романами, Абдул-Хамид узнал, что из некоторых растений можно приготовить содержащий мышьяк яд, который способен отравлять человека постепенно и который сложно распознать. Когда ему читали очередной роман, он порой останавливал чтеца на описании отравления или на рассуждениях о яде, не оставляющем следов, и просил прочитать некоторые места заново. Почему же ему хотелось выращивать ядовитые растения в своем саду? Это желание следует понимать следующим образом: для Абдул-Хамида, как и прочих современных властителей Востока, большой дворцовый сад был миниатюрным воплощением всего мира. Так что, по сути, вопрос, заданный султаном молодому Станиславу Бонковскому, сводился к следующему: из каких растений можно приготовить сильнодействующий яд?