Здесь самое время сказать несколько слов о роли личности в истории. Что было бы, если бы жена Командующего не заразилась чумой? Пошла бы история по совершенно иному пути? Или же события, уготованные Мингеру, были неизбежны и все равно свершились бы? Ответить на эти вопросы сложно. Однако с уверенностью можно сказать следующее: то, что в это тяжелое время Командующий был занят исключительно своей женой и вопросами развития мингерского языка, весьма и весьма способствовало усилению анархии и хаоса в городе и, что еще важнее, стремительному затуханию надежд и оптимизма, вдохновленных рождением нового государства.
На следующее утро собравшиеся у эпидемиологической карты увидели, как на ней делают тридцать две отметки. Хоронить мертвецов в отдельных могилах уже почти не было возможности, хотя в окраинных кварталах по-прежнему, в нарушение карантинных правил, устраивали семейные похороны. Из-за шатающихся по улицам города сорвиголов, знать не желающих никаких запретов, неповиновение карантинным установлениям стало самым обычным делом.
Сами-паша лучше всех понимал, что авторитет государства удастся укрепить только в том случае, если Командующий прервет свой траур и встанет во главе Карантинного отряда, – и промедление может означать конец всему. На следующий день премьер-министр и Мазхар-эфенди в сопровождении охраны прибыли в «Сплендид палас», поднялись по лестнице на третий этаж и постучали в дверь Командующего. Толстая деревянная дверь, окрашенная в белый цвет, не открылась. Прождав довольно долгое время, они снова постучали. Командующий не открыл и на этот раз, и тогда они просунули под дверь заранее заготовленную записку с изложением последних политических событий и возникшей отчаянной ситуации.
Через час, когда Сами-паша, Мазхар-эфенди и еще несколько человек снова поднялись на третий этаж, письма под дверью не было. Мазхар-эфенди показал остальным, что ручка двери изменила положение. Значит, Командующий проснулся. Дверь была не заперта. Еще раз постучав и немного выждав, они уже хотели войти, но потом решили, что нужно бы сначала позвать доктора Нури, и отправили посыльного в Дом правительства.
Через полчаса Сами-паша и доктор Нури, осторожно толкнув дверь, открыли ее.
В комнате по-прежнему было тихо. Помедлив еще немного, Сами-паша, доктор Нури и Мазхар-эфенди вошли внутрь и увидели, что Командующий Камиль сидит за письменным столом у одного из больших окон своей комнаты. Командующий видел вошедших, но даже не изменил позы. Подходя к нему, доктор Нури почувствовал: что-то здесь не так.
Командующий был одет в военную форму, на ногах – сапоги, совершенно не вяжущиеся с жаркой летней погодой. Доктор Нури решил было, что Камиль-паша собирается выйти на улицу и повести за собой Карантинный отряд, но тут же понял, что заблуждался: Командующий не то что сражаться не мог – дышал с трудом. По лбу его струился пот.
Доктор Нури заметил, что Командующий следит за вошедшими одними глазами, словно клиент брадобрея, который не может пошевелить головой, а потом невольно взглянул ниже. На шее Командующего, с правой стороны, вздулся огромный бубон.
В этот исторический момент трое вошедших поняли, что создатель нового государства, герой революции Командующий Камиль-паша болен чумой. А молчал он потому, что не хотел говорить о своей болезни (это прозвучало бы как жалоба) или просто не мог. Сами-паша сразу почувствовал, что Командующий и дальше будет молчать, словно обиженный ребенок, а доктор Нури вспомнил, что у некоторых больных чума вызывает нарушения речи и при попытке заговорить они начинают трястись и заикаться.
Что же теперь будет? Все чувствовали, что Командующий думает в первую очередь не о себе, а о Родине, о своем острове и потому (как и они сами) не хочет, чтобы народ узнал о его болезни. Однако он не мог уже заглянуть в будущее дальше той, очень близкой черты, которая определялась оставшимся ему временем жизни. Остальные же со страхом думали о том, что будет после.
Глава 65
Вскоре после того, как Командующий Камиль-паша показал трем другим политическим деятелям Мингера бубон на своей шее, он с трудом встал с плетеного стула и рухнул на кровать, в которой они с Зейнеп провели столько счастливых часов. Его била дрожь.
Сегодня, когда мы пытаемся понять события тех далеких дней, нас удивляет, что Сами-паша, Мазхар-эфенди и дамат Нури в тот момент могли еще думать о чем-то, кроме спасения собственной жизни и жизни близких. Однако Сами-паша и Мазхар-эфенди пытались вести себя так, словно по-прежнему способны управлять кораблем государства и под рукой у них десяток солдат, готовых выполнять их приказания.
Некоторые историки пишут, что, после того как Командующий Камиль заразился чумой, на острове подняла голову контрреволюция. Это неверно, если под революцией понимать освобождение от власти Османской империи, поскольку Мингер продолжал укреплять свою Независимость. Однако если революция заключалась в модернизации и переходе к светскому государству, то подобный взгляд имеет право на существование. С чем нельзя не согласиться, так это с тем, что в какие-то два дня новое правительство, несмотря на все усилия чиновников и врачей, обнаружило полную неспособность удержаться у власти. Всегдашние осведомители и агенты Сами-паши хранили молчание, пытаясь угадать, куда ветер дует. В Арказе царили, как сказали бы европейцы, хаос и анархия. Никто в Доме правительства, бывшей резиденции губернатора, не понимал доподлинно, что творится в городе.
После полудня дамат Нури и доктор Никос вскрыли бубон Командующего. Потом вкололи жаропонижающее и, чтобы больному стало чуть полегче, велели санитару обтирать его влажной тряпкой. Сами они старались не подходить слишком близко. Доктор Нури рассказал жене, что Командующий, как и все, в первый день скрывал свою болезнь, а на второй повел себя словно ребенок. В мингерских же школьных учебниках написано, что глава государства, несмотря на болезнь, «не испугался» и вступил в борьбу с недугом, настаивая на соблюдении карантинных правил. Порой Командующий надолго замолкал и уходил в себя, тяжко страдая от головной боли, которая молотом била по лбу. Иногда жар вроде бы спадал, дрожь унималась, и больной, словно проснувшись, пробовал встать с постели и все порывался идти куда-то.
Через час после вскрытия бубона Командующий, собрав все силы, все-таки поднялся, подошел к окну и устремил взгляд на город и порт. Над бухтой сиял тот особый, удивительный свет, сиренево-розово-белый, какого нигде больше не увидишь. Командующего будто бы не отпускала неотвязная мысль, и теперь, взглянув на город и узрев этот свет, он, казалось, уверился, что мысль эта внушена ему свыше.
«Мингерская нация – самая благородная, достойная и прекрасная нация мира, и всегда такой останется, – произнес он вслух. – Если к драгоценному камню прикасаются грязные и жадные руки, если с ним неподобающим образом обходятся итальянцы, греки и турки, это ни в малейшей степени не умаляет его ценности. Так не умалилась и ценность Мингера. Лучшими его хозяевами будут мингерцы, они сделают остров еще краше. Для этого у них есть мингерский язык. Всякий, кто говорит, что он мингерец, является мингерцем. Много сотен лет мингерцам запрещали так называться, и потому это самое прекрасное на свете слово должно стать свято, словно молитва. Тому, кто скажет: „Я – мингерец“, уже не нужно никаких других доказательств. С этих слов начинается братство людей. Все начинается с этих слов».
На лице у Командующего появилось такое выражение, будто он идет по улице и отвечает на приветствия встречных. «От него словно бы исходила великая любовь, обнимающая весь город!» – рассказывал позже доктор Нури своей жене. Придет день, когда мингерская нация добьется величайших успехов и изменит ход истории всего мира! Увы, после недолгих минут воодушевления Командующего охватила невыносимая усталость, он рухнул в постель и начал бредить.
Мазхар-эфенди прислал молодого секретаря, чтобы тот записывал все, что скажет Командующий Камиль. Рассказанное доктором Нури жене во многом подтверждает записи. В предсмертном бреду Командующий чаще всего возвращался к нескольким темам: вот бы увидеть броненосцы, окружившие остров; Зейнеп ни в коем случае нельзя выходить из комнаты; его сын должен учиться грамоте в мингерской школе, и ни в какой иной. Однажды он сказал, что облако, проплывающее по небу, в точности похоже на розу, что украшает мингерский флаг. Это наблюдение оставило яркий след в мингерской культуре, начиная со школьных учебников; дети рисуют облака на уроках рисования, и каждый год, в начале августа, через день после годовщины смерти Командующего, отмечается Праздник облака и розы.
Видя серьезность сложившейся в городе ситуации, Сами-паша и Мазхар-эфенди решили обратиться к шейху Хамдуллаху с предложением сотрудничества во имя спасения жизни людей. К шейху был отправлен посыльный, но ответа из отеля «Констанц» не последовало.
Около полуночи снедаемый жаром Командующий проснулся и рассказал молодому секретарю сказку, которую в детстве слышал от бабушки, – о мингерском лисе, искавшем себе жену. Той же ночью он припомнил еще одну бабушкину сказку о Мингере. Давным-давно, когда еще не был построен Арказ, на скалистый берег рядом с заливом высадились далекие предки нынешних мингерцев. Они полюбили этот остров, его скалы, источники, леса и море, и он стал для них домом. В те времена в мингерских реках водились зеленые голавли и старые раки в красных пятнышках, в лесах бесшумно крались тигры и сидели на ветках болтливые попугаи, а в небе летали синие ласточки и розовые аисты, возвращающиеся осенью из Европы. Каждому из них Зейнеп нашла домик, гнездо, пещеру. Эта мингерская девочка дружила со всеми зверями и птицами. Ее отец служил тогдашнему султану. Командующий сказал секретарю, что нужно будет написать книгу для чтения в начальных школах, где рассказывалось бы о дружбе Зейнеп с животными в Древней Мингерии, а потом продиктовал по-турецки первую часть «Книги Зейнеп». Диктуя, он подошел к окну, с трудом переводя дыхание, подня