Глава 66
На следующее утро Сами-паша, дамат Нури и доктор Никос, как всегда, собрались у эпидемиологической карты и узнали, что накануне умерло сорок с лишним человек. Поскольку солдаты Карантинного отряда опасались иметь дело с беглецами из крепости и сердитыми дервишами, даже в кварталах Байырлар и Тузла, где смертность очень сильно возросла, никого не отправляли на карантин и не заколачивали зараженных домов – некому было поручить эту работу. К тому же первоочередной заботой Сами-паши стала охрана Дома правительства, так что каждый солдат был на счету.
Внимание историков культуры должен привлечь тот факт, что при всей катастрофичности и безысходности сложившегося положения правительство потратило несколько часов на обсуждение процедуры похорон Командующего и приняло исключительно верное решение. Основатель Мингерской республики должен был упокоиться на склоне холма в квартале Турунчлар, между Новым мусульманским кладбищем, где хоронили умерших от чумы, и своим родным домом. Это место открывалось взгляду из любой точки города, из крепости, а также с кораблей, походящих к острову с юга и востока. По предложению пожилого доктора Тасоса, любителя культуры и археологии, который осмелился в тот день выйти из дому, в постановление о похоронах был вписан пункт, предусматривающий использование в декоре гробницы римских, византийских, османских и арабских мотивов. Этому пожеланию суждено было сбыться через тридцать два года.
Но как провести похороны тайно, не раскрывая личности усопшего? Сами-паша и другие чиновники чуть ли не целый день ломали над этим голову, но так ничего и не придумали. На улицах расплодились шайки, которые останавливали и допрашивали всякого, кто им попадется: и крестьян, пришедших в город торговать, и беглых заключенных, и похоронные процессии. И даже если бы встречи с ними удалось избежать, похороны на склоне холма не могли не привлечь внимания, ведь кого попало на таком месте не хоронят.
А тут еще Мазхар-эфенди принес письмо, которое сильно озаботило мингерское правительство и Сами-пашу, усугубив их нерешительность. В послании, явно вышедшем из-под руки профессионального писаря, группа беглых арестантов во вполне учтивых выражениях сообщала, что сорок два человека, незаконно помещенных в изолятор солдатами Карантинного отряда и ныне пребывающих на свободе, желают нанести визит в Дом правительства, дабы подать жалобу на вышеупомянутых солдат (с перечислением всех их поименно), виновных в дурном обращении с ни в чем не повинными людьми, взятках и тому подобных преступлениях. А еще, прибавил Мазхар-эфенди, люди, передавшие письмо, заявили, что, по их сведениям, в Доме правительства скрывается кое-кто из солдат, особенно жестоко обращавшихся с народом, и нагло потребовали, чтобы их пустили обыскать здание.
Сами-паша решил, что сочинители письма просто ищут повода устроить беспорядки. Дабы обезопасить Дом правительства от нападения новоявленных банд, он отправил Мазхара-эфенди в гарнизон с требованием предоставить сорок – пятьдесят солдат-арабов. Время от времени премьер-министр бросал взгляд в окно на виднеющийся вдалеке «Сплендид палас» и со слезами на глазах и болью в сердце думал о том, что там до сих пор лежит тело основателя мингерского государства. Впрочем, он уже понял, что похоронить Командующего при свете дня, не привлекая внимания и избежав столкновения с заполонившими город бандами, не удастся. Поэтому они с министром здравоохранения доктором Никосом приняли решение вывезти тело национального героя из отеля после полуночи и похоронить его в соответствии с карантинными правилами под покровом темноты.
Через полчаса премьер-министр в сопровождении секретаря и охранников подошел к дверям гостевых покоев, где жили Пакизе-султан и доктор Нури. Внутрь он вошел один. Встретившему его доктору Сами-паша с искренней грустью поведал, что Командующий, увы, будет похоронен ночью и об этом не сообщат даже его матери.
– Все, что мы делали, было сделано ради спасения жизни подданных его величества! – продолжал Сами-паша, обращаясь главным образом не к доктору Нури, а к его жене, стоявшей в другом конце комнаты. – К сожалению, нельзя не признать, что успеха мы не добились. Но нас радует, что другое задание, данное вам его величеством, мы выполнили. Личности убийц Бонковского-паши и его помощника доктора Илиаса установлены – как методом Шерлока Холмса, так и нашими, турецкими способами. Всё здесь! – С этими словами Сами-паша положил на край стола папку с бумагами. – Я поставил дополнительных часовых у входа. К сожалению, все разбегаются… Не удивлюсь, если Дом правительства подвергнется нападению, но успеха этим смутьянам не добиться. Закройте дверь на два оборота ключа, задвиньте засов. И не забывайте, что вы под охраной государства, как наши самые почетные гости. Мы можем перевезти вас в другое здание.
– Зачем, паша?
– Чтобы они не знали, где вы… Впрочем, опасность не так уж велика. Но вы все равно никуда не выходи́те. У вашей двери я тоже поставил часового.
С этими словами Сами-паша ушел, и это был последний раз, когда Пакизе-султан и доктор Нури его видели. Такой страшной и безотрадной ночи им еще не случалось переживать на Мингере. Они были искренне опечалены смертью Зейнеп и колагасы и, как все на острове, чувствовали, что станут следующими жертвами чумы. Дом правительства был защищен от крыс ядом и крысоловками – возможно, лучше, чем любое другое здание во всем городе, – но даже доктор Нури, посетивший не одну международную эпидемиологическую конференцию, не мог отделаться от ужасного подозрения, что чумой можно заразиться без всяких крыс и блох, просто вдохнув городской воздух, как считали в былые времена. А теперь еще появилась вероятность погибнуть от рук бунтовщиков.
У них в комнате оставалось немного грецких орехов, соленой рыбы и хлеба, привезенного из гарнизона. Поели. Хлеба в городе становилось все меньше, и это значило, что те, кому нечего больше есть, кроме такой вот маленькой буханки, постепенно приближаются к грани голода. Прежде чем лечь спать, супруги придвинули к двери небольшой шкаф. В письмах сестре Пакизе-султан ярко и живо описывает свои чувства в ту ночь, гнетущую атмосферу острова, запах плесени, доносимый ветром со стороны порта и темно-синего моря, и тусклый свет редких фонарей. Читая о том, как они с мужем обнявшись лежали в постели, чутко прислушивались к долетающим из города звукам и плеску волн и, сколько ни старались, не могли уснуть, понимаешь, каково это – плакать и мучиться бессонницей от страха смерти.
Вскоре после полуночи на площади, у входа в Дом правительства, началась стрельба. Выстрелы гремели совсем близко и эхом прокатывались по площади. Пакизе-султан и доктор Нури вскочили с постели, но по комнате передвигались пригнувшись и не приближались к окну.
Бой между верными Сами-паше силами и мятежниками продолжался до рассвета. Премьер-министр героически сражался, пока это было возможно. Погибло семеро нападавших и два охранника. После того как Сами-паша бежал с двумя своими людьми через заднюю дверь, Дом правительства перешел в руки мятежников.
Утром перестрелка на время стихла, потом грянула вновь и вскоре прекратилась окончательно. После недолгой тишины доктор Нури и Пакизе-султан услышали, как кто-то бежит по площади, затем различили шаги на лестнице и голоса. Однако к их двери никто не подошел. Открыть дверь и посмотреть, на месте ли часовой, они не осмелились и стали ждать.
Потом доктор Нури оделся и решил все-таки выйти из комнаты. Оказалось, часовой сменился. Когда новый страж неумело наставил на них винтовку, супруги захлопнули дверь и снова задвинули засов. Некоторое время они смотрели в окно, пытаясь разобраться в происходящем.
Примерно час спустя в дверь постучали. Открыв ее, доктор Нури увидел перед собой двух знакомых ему секретарей, нескольких чиновников и пожилого человека в одежде дервиша.
Пришедшие проводили доктора Нури в большой кабинет, расположенный на том же этаже и знакомый читателю с самого начала нашей книги, ибо прежде здесь восседал Сами-паша. Едва ли не в каждый из девяносто восьми дней, прошедших с момента приезда доктора Нури на остров, он проходил через этот кабинет, направляясь в смежную комнату с эпидемиологической картой, и всегда рядом был Сами-паша. Но теперь на всегдашнем месте паши сидел другой человек. Когда он встал, приветствуя гостя, доктор Нури сразу его узнал. Это был наиб Ниметуллах-эфенди, на сей раз, однако, без войлочного колпака. После обычных вежливых приветствий дервиш перешел к делу:
– После ночного боя правительство пало, Сами-паша бежал. Печать премьер-министра теперь находится у вашего покорного слуги. Многие министры остались на своих местах и продолжат исполнять вверенные им обязанности. Высокочтимый шейх Хамдуллах целым и невредимым вернулся в текке. Все теперь едины во мнении, что карантинные меры должны быть отменены.
Из слов Ниметуллаха-эфенди доктор Нури уяснил, что шейх Хамдуллах, заручившись поддержкой части бывших узников изолятора, дервишей, ходжей и настроенных против карантинных мер лавочников, одолел горстку верных Сами-паше охранников и взял власть в свои руки. Сами-паша сбежал, но его поимка – вопрос ближайшего времени. На бумаге новое правительство уже было создано.
Мечети и церкви открываются, запрет на азан и колокольный звон снят, покойников больше не будут хоронить в извести. Более того, тела умерших снова станут обмывать в мечети перед похоронами. Это все, понятное дело, самые первоочередные задачи, прибавил Ниметуллах-эфенди.
– Помилуйте, ходжа, если все будет как вы сказали, зараза начнет распространяться столь быстро, что вам не хватит обмывателей! – воскликнул доктор Нури. – Все будет еще хуже, чем сейчас!
Однако новый премьер-министр даже не удостоил его ответом. В те дни среди сторонников отмены карантинных мер было широко распространено убеждение, будто меры эти оказались бесполезными, ведь смертность неуклонно росла. Многие с самого начала были уверены, что как раз врачи-то и принесли на остров чуму.