Тут-то к ним и метнулся лис — беззвучно, словно струйка рыжего дыма. Казалось, он и двигался-то неспешно, напоминая некую природную силу, принесенную то ли ветром, то ли водой. Надоеда кинулся туда же, но прежде — как ему показалось, намного раньше, — чем он поравнялся с уткой, лис уже скользнул на отмель, сгреб селезня за шею и поволок его, отчаянно бьющего крыльями, на берег и дальше на луг. За ними раздалось многоголосое кряканье и плеск — напуганная утиная стая в панике улепетывала вверх по течению ручья.
Надоеда встретил лиса ярдах в двух от берега. Тот крепко держал в зубах вырывавшегося селезня. За биением крыльев и мельканием лап не видна была даже черная маска на мордочке лиса. Не ослабляя хватки, удачливый охотник закашлялся, и в глаза пса полетело облачко мелких перьев и пуха.
— Мне… мне-то что делать? Ты хочешь, чтобы я… — Надоеда, как ни глупо это выглядело, по-прежнему готов был броситься в опустевший ручей.
— Бежим! — чуть приоткрыв угол рта, невнятно выговорил лис.
Не удостоверившись, что Надоеда понял его, и все же без излишней спешки он побежал вниз по течению. Вскоре они оказались под прикрытием высокого берега, заросшего ясенем и ольхой, и, пользуясь им, стали пробираться в сторону открытого склона.
Лишь один раз лис остановился, опустил наземь наконец-то затихшую добычу, посмотрел на фокстерьера и ухмыльнулся.
— Скоро ты выучишься ступать неслышно, приятель. В следующий раз первым пойдешь! И уж точно что-нибудь словишь — либо пулю, либо вкусненькое на ужин.
Надоеда ухмыльнулся в ответ.
— Умеешь уток ощипывать? — спросил лис. — Столько перьев летит! Ничего, я тебя научу.
Четверг, 21 октября
Рауф, свернувшись калачиком, укрывался от холодного ветра за большим камнем ярдах в двухстах от вершины Доу-Крэга. Луну затянули облака, так что было почти совсем темно. Света едва хватало, чтобы различить устье обрывистого овражка, круто уходившего вниз.
Надоеда пребывал в беспокойстве. Лис лежал вытянувшись, опустив голову на передние лапы.
— Говоришь, драться, скорее всего, не придется? — спросил Рауф.
— А зачем, старина? Чем быстрее она будет бежать, тем быстрее полетит вниз. Ты смотри только сам с ней не улети… — Лис умолк и покосился на фокстерьера. — Если только ты, приятель, не подкачаешь, все должно пройти как по маслу.
Рауф еще раз заглянул вниз, в непроглядную глубину, и тоже повернулся к Надоеде.
— Короче, слушай сюда, — сказал он. — Она будет бежать вверх по склону настолько быстро, насколько нам с лисом удастся ее гнать. Когда она доберется сюда, она либо проскочит, либо свалится в ущелье. Так вот, миновать тебя или повернуть обратно к подножию холма она ни в коем случае не должна, ты понял?
— Не проскочит, — напряженно проговорил Надоеда.
— Смотри в оба, умник, и все получится, — сказал лис.
И с этими словами побежал следом за Рауфом вниз по склону.
Надоеда устроился под камнем, еще хранившим тепло тела Рауфа, и принялся ждать. Ветер подвывал и постанывал, летя между отвесными стенами ущелья. Капли дождя пахли солью и мокрыми листьями. Потом фокстерьер встал, прислушался и принялся расхаживать взад и вперед возле устья расселины. С западного склона по-прежнему не доносилось никаких звуков охоты. Казалось, Надоеда был единственным живым существом на всем пространстве от Доу-Крэга до Ситуэйт-Тарна…
Спустя некоторое время пес забеспокоился. Вглядываясь в темноту и время от времени тихо поскуливая, он отбежал на несколько шагов в направлении вершины. Отсюда было видно, как далеко внизу, за краем обрыва, тускло поблескивает озеро Гоутс-Уотер. Еще один из великого множества баков с водой, которыми люди оснастили эту недобрую и неестественную землю. Обнюхав тропинку, фокстерьер обнаружил на ней окурок — и испуганно отскочил: ему успел представиться человек-пахнущий-табаком.
Чувствуя себя окончательно сбитым с толку, Надоеда улегся там же, где стоял, потом задрал заднюю лапу и принялся в тысячный раз сдирать с головы клеенку и пластырь. Сегодня его когти нашли за что зацепиться — какую-то складку, которой там раньше не было. Он надавил сильнее, что-то подалось, заскользило… и оголенная макушка ощутила прикосновение холодного воздуха. Отдернув лапу, Надоеда увидел на ней сорванную повязку — мокрую, изорванную, черную. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что это такое. Придя в полный восторг, фокстерьер схватил ее зубами, стал грызть, подбрасывать и ловить…
И тут со склона внизу докатилось эхо свирепого лая.
Оглянувшись, Надоеда вдруг понял, что забыл дорогу ко входу в ущелье. Пока он силился что-то сообразить в темноте, снизу приблизилось быстрое цоканье маленьких копыт. Пес бросился навстречу, двигаясь на звук. Он только-только успел добраться до камня, под которым оставил его лис, как на тропинке появилась овца. За ней, щелкая зубами у самых копыт, мчался Рауф.
В это же мгновение из ниоткуда возник лис — и залег на тропе, щеря пасть. Овца повернулась в сторону Надоеды и остановилась в нерешительности. Надоеда бросился на нее, и овца, отшатнувшись, полетела вниз головой в черный провал. Рауф, преследовавший ее по пятам, тоже исчез. Послышался рокот катившихся камней, потом раздалось жуткое предсмертное блеяние, оборвавшееся внезапно и резко. Рауф вновь появился, сверкая белками глаз в скудном свете, и лег, тяжело дыша, в каком-то ярде от края.
— Я видел, как она падала, — сказал он наконец. — Во имя легких и печенки, я не мог остановиться! Я сам чуть не свалился. Ты молодец, Надоеда! Не дал ей развернуться… Эй, погоди-ка! — И Рауф вскинул голову, явно не веря своим глазам. — Что это с тобой?..
— Ты о чем? — спросил фокстерьер.
Но Рауфу было не до разговоров — он принялся обнюхивать и вылизывать глубокий штопаный рубец, тянувшийся через всю голову Надоеды. Помалкивал и терьер. Рауф обращался с ним как с чужаком, постепенно примиряясь с неожиданной переменой в облике друга.
— Так, говоришь, это человек-пахнущий-табаком тебе голову поджигал?
— Точно не знаю. Я же спал, когда это случилось. Просто я довольно часто чувствую, что она как будто горит. Я ведь разок в нее провалился. Если бы металлическая сеточка… — Надоеда нерешительно поднялся. — На самом деле ничего странного, правда. Дырки, ну да. Я видел дырки в крышах. И в машинах. Люди иногда их открывают. И еще трубы. Знаешь, иногда под дорогами с одной стороны на другую тянутся трубы. Как-то раз к нашим воротам пришли люди и стали копать. Я все это видел. Понятно, до того как появился грузовик…
— Время, время уходит! — поторопил лис. — Вы что, ребята, есть не хотите? У меня, например, брюхо к спине липнет.
Поднявшись, лис отбежал на несколько ярдов, затем оглянулся на двоих псов, по-прежнему лежавших на каменистой тропе.
— Идти-то куда? — спросил Рауф. — Как далеко вниз? Я думал, эта овца будет падать бесконечно! Даже не слышал удара. Далеко, спрашиваю, спускаться?
— Да нет, нет, всего-то бугорок обогнуть. Два шага.
Они и вправду довольно быстро спустились к подножию Доу-Крэга, следуя за изгибами Гоутс-Хауса — ручья, вытекавшего из озера Гоутс-Уотер. Но лишь через час им удалось отыскать тушу овцы, застрявшую на узком уступе у самого дна Большого ущелья.
Суббота, 23 октября
— Давай, старина, давай! Ломай, круши!
Надоеда раз за разом налегал всем весом своего небольшого тела на сеточное ограждение курятника. Когда проволочные ячейки наконец разошлись, лис в одно мгновение проскользнул внутрь. Терьер еще не успел как следует отдышаться, а его дикий напарник уже забрался в птичник, воспользовавшись трещиной между досками пола, в которую, по мнению Надоеды, не пролезла бы даже крыса.
Внутри тотчас поднялся переполох — послышалось кудахтанье и отчаянное хлопанье крыльев. Еще миг, и в ближнем сарае загавкала собака. В хозяйском доме зажегся свет, на верхнем этаже стукнуло отворяемое окно. Пока Надоеда прятался за одной из кирпичных опор, подпиравших курятник, одновременно мобилизуя все свое мужество, чтобы не удрать без оглядки, — наземь рядом с ним одна за другой свалились две подергивающиеся куриные тушки. Лис ужом вывернулся из щели, и Надоеда вскочил на ноги.
— Собаку слышишь?
— А то! Бежим, старина, бежим!
Голые желтые лапки добычи были настолько горячими, что Надоеда еле удерживал их в пасти. Наверху включили мощный фонарь, и слепящий сноп света заметался туда-сюда, обшаривая двор. Когда охотники нырнули в живую изгородь, сзади бабахнул дробовик.
Лис положил наземь курицу, собираясь перехватить ее поудобнее. И сказал:
— Это тебе не кошек гонять!
Воскресенье, 24 октября,
и понедельник, 25 октября
В серых предрассветных сумерках Рауф вскочил с моховой подушки навстречу двоим охотникам, вернувшимся из-за Ситуэйт-Тарна. Большой пес был с головы до пят забрызган свежей кровью, на камнях краснели отпечатки его лап. Неподалеку на берегу ручья лежала еще теплая туша суэлдейлской овцы, вспоротая от горла до брюха.
— Я знал, что смогу сделать это, стоит мне только отдохнуть несколько дней, — сказал Рауф. — Оказывается, ничего трудного. Я просто погонял ее взад-вперед через ручей, а когда она стала выбиваться из сил, схватил и свалил. Давайте, присоединяйтесь, если хотите…
Он запнулся на полуслове, потому что лис, щурясь против резкого восточного ветра, смотрел на него с какой-то смесью растерянности и презрения. Когда же лис подал голос, было непонятно, говорит он или плачет.
— Дурень безмозглый! Совсем рехнулся! Стоило мне отвернуться, и этот олух уже торчит у всех на виду, как петушиный гребень! Олух мохнатый! Который день меня слушаешь, а так и не поумнел! Сил моих нет, ухожу я от вас! Мне своя шкура дороже…
— Погоди! — закричал Надоеда. — Погоди, лис!
Тот уже отвернулся и затрусил прочь, направляясь к запруде.
— Что такого стряслось-то?
— Начать с того, что ты убил