положил мистер Пауэлл.
— Гуднер держит рот на таком же замке, как и двери своего отдела. Человек его возраста… с его прошлым… Если бы он не умел держать язык за зубами, он бы уже давным-давно головы не сносил. Я бы даже сказал, что осмотрительность и осторожность были присущи ему задолго до того, как он получил эту работу. Не всякому, знаете ли, доверяют вести разработку бактериологического оружия. Ставки слишком высоки!
Мистер Пауэлл взял в руки газету и еще раз просмотрел статью со сдержанным вниманием, все больше хмурясь по мере чтения. След уже остыл, но запах еще не развеялся… и точно — через полминуты доктор Бойкотт учуял его и подал голос.
— Вы сами об этом с кем-нибудь говорили? — внезапно и резко спросил он подчиненного.
Мистер Пауэлл вздрогнул:
— Я? Да что вы, шеф! Ни в коем случае!
— А вы точно уверены? Ни с кем? Ни полслова?.. А как насчет того малого, который привез вас обратно из Даннердейла?
— Ну… Я даже толком не помню, о чем мы с ним болтали дорогой. Так, о пустяках… Ничего секретного я точно ему не рассказывал!
— Но он не мог не понять, где вы работаете и что вы ездили в Даннердейл именно из-за собак. Он вам задавал какие-нибудь вопросы?
— Ну, о собаках я что-то сказал… Просто чтобы разговор поддержать, не более. Но я точно ничего не говорил ни про Гуднера, ни про чуму! Да и что я мог ему рассказать? Я ведь ничего про это не знаю. Я, если на то пошло, вообще не знал, что он там с чумой работает!
— Что ж, ладно… Пускай директор разбирается, как теперь быть и что делать. Предоставим решать дело судье, как сказали бы американцы. Еще есть шанс, что на этом все и кончится. Вы ведь не хуже меня знаете, что собаки не могут заразиться бубонной чумой. Если бы это было так и если бы те беглые псы действительно были инфицированы, они бы уже давно сдохли. Возможно, стоит нам объявить об этом во всеуслышание, и вся шумиха сразу утихнет. Но, повторюсь, для верности псов следует пристрелить, и чем скорее, тем лучше!
— А знаете, шеф, — сказал мистер Пауэлл, — мне внутренний голос подсказывает, что наш пресс-релиз был обнародован ужасно не вовремя.
Вторник, 16 ноября
— Сущая катастрофа! — сказал замминистра. — По крайней мере, так мне представляется, хотя окончательной ясности пока еще нет. И до чего же не вовремя! Именно сейчас, когда критика бюджетных затрат на выполнение рекомендаций Саблонского комитета и так зашкаливает…
Помощник министра помалкивал, глядя в окно. Там царил лиловый час, воспетый Т. С. Элиотом[62]. Час, когда глаза сами собой покидают рабочий стол и обращаются на улицу, полную клерков, машинисток и разного рода исполнительных должностных лиц, — все они спешили на станцию метро «Сент-Джеймс-парк» и к остановкам автобусов, курсировавших по Виктория-стрит. Скворцы уже устроились на ночлег и, поболтав и повздорив немного между собой, утихли на уютных карнизах. Сегодня во второй половине дня над парком видели мелкого сокола — пустельгу, и теперь помощник министра задавался важным вопросом: охотится ли пустельга на скворцов? Поразмыслив, он решил, что вряд ли. Но вот воробьи точно попадали ей на обед — по крайней мере он хотел бы на это надеяться. В предположении, что соколы прилетают в Лондон ради съестных отбросов, было нечто унизительное. Небожители, благородные хищники — и ищут пропитание по помойкам!.. Если вдуматься, Шекспир, вероятно, видел, как соколы подхватывают кухонные отходы, а затем неосознанно расширил это наблюдение в повторяющийся образ соколиной охоты в «Гамлете». «Когда ветер с юга…»[63]
— Если вы уже пришли к каким-то выводам, Майкл, не будете ли вы так любезны сообщить мне свое мнение?
«А если не буду?»
— Я думаю, Морис, что, если газеты вознамерятся поднять тиражи на этой чумной теме, мы окажемся в весьма затруднительном положении, — произнес он вслух.
— Давайте сверим ход наших мыслей. Как, по-вашему, будет развиваться ситуация?
— Ну, мы больше не можем отрицать того факта, что из научного центра сбежали собаки. Равно как и того, что центр пытался это обстоятельство утаить. Мы также не можем отрицать, что один их сотрудник занят разработкой бактериологического оружия и, среди прочего, экспериментирует с бациллами бубонной чумы. Ну и, наконец, мы не можем отрицать, что собаки во время побега теоретически могли оказаться поблизости от помещения, где проводятся эти эксперименты.
— Согласен, — кивнул замминистра. — Но скажите-ка мне, Майкл, вот что. Как по-вашему, могли собаки действительно контактировать с заразными животными?
— Почти наверняка нет. Бойкотт говорит, что об этом даже речи быть не может.
— В самом деле?
— Если честно, Морис, я ничего утверждать не могу, пока сам туда не отправлюсь и все лично не осмотрю. Могу только сказать, что чумную лабораторию очень тщательно запирают, и можно доказать, что в ту ночь она была должным образом заперта.
— Но блохи… они же маленькие! Разные там щели, трещины, зазоры в дверях…
— Вот именно. То есть блохи, конечно, не прыгали свободно по всему помещению, но… кто может поручиться наверняка? Разве может министр, представ перед парламентом, дать голову на отсечение, что ни одна блоха не выскользнула в ту ночь наружу?
— И второй вопрос. Действительно ли собаки могут быть разносчиками бубонной чумы?
— Все эксперты, с которыми я консультировался, утверждают, что это невозможно. Но вы же знаете, Морис, чего стоят эти заключения. Стоит на них как следует нажать, и эти господа тотчас начинают юлить: «Ну, вообще-то не исключено, но на практике — вряд ли», «Мы не можем на сто процентов утверждать, что этого не может быть ни при каких обстоятельствах» — и так далее и тому подобное.
— Значит, на самом деле реальных причин для беспокойства нет, но тем не менее обстоятельства сложились так, что у враждебно настроенной прессы появился шанс вывалять нас в грязи?
— Да, примерно так.
— Дожили, называется. — Замминистра задумчиво вертел в руках блокнот. — Работаешь, работаешь, и все в самом буквальном смысле летит псу под хвост!
— Думаю, — сказал помощник, — что тут нам даже мистер Мантолини не помог бы.
— Как бы не пришлось вам в самом деле на место ехать. Посмотрим, как будет развиваться ситуация.
«Спасибо, если в случае чего хоть за полсуток предупредишь…»
— Я намерен переговорить о нашей проблеме с парламентским секретарем, — продолжал замминистра, — только пока не знаю, когда мне удастся это сделать. Может быть, в пятницу. Полагаю, Майкл, вам тоже следовало бы присутствовать. Боюсь, его нелегко будет убедить в том, что предотвратить случившееся было невозможно. Насколько тесные у нас контакты с Лоусон-парком? Разве они не обязаны были тотчас уведомить нас о побеге собак?
— Не думаю. У них там целая уйма всяких проектов, все время проводятся разные эксперименты. Собаки ничего особо важного собой не представляли — пока пресса не подняла шум.
— Да знаю я, Майкл, знаю! — («О господи, опять начинается!») — Но попытайтесь взглянуть на вещи с точки зрения министра! Знаете, мне частенько кажется, будто вы подчас не способны оценить… впрочем, ладно, забудем. — («Тебе, значит, ладно? А мне вот нет! Сказал бы что-то определенное, чтобы я мог ответить, или уж молчал бы в тряпочку».) — Так вот, Майкл, то, что научный центр в одностороннем порядке, не посоветовавшись с нами, выпустил этот свой пресс-релиз, — очень скверно, очень! Они, стало быть, делают заявление о том, что у них сбежали два пса, и только, и в это же время выходит статья в «Ораторе», где их обвиняют в замалчивании опасных экспериментов с чумными бациллами! Это выглядит скверно.
— Да, они в самом деле зря это сделали.
— Но как они могли, Майкл? Неужели нет никакого установленного протокола, в соответствии с которым им следует согласовывать подобные заявления с вами и только после этого публиковать?
— Я неоднократно пытался организовать нечто подобное, — ответил помощник. — Но, как вы сами знаете, эти ребята всегда активно сопротивляются всему, что напоминает об их подчиненности и подотчетности Уайтхоллу.
— Хмм… Несомненно, так оно и есть. — («А про себя ты, верно, думаешь, что я должен был проявить способности и сломить их сопротивление!») — Что ж, будем верить, что надежда, хотя и была пьяна, уже проспалась[64].
— Я смею все, что смеет человек[65], — ответил помощник министра цитатой на цитату, отчасти удовлетворив этим свое раздражение.
— Не сомневаюсь, Майкл. Ну что ж, доброй ночи. Вас не затруднит передать Джеймсу, чтобы заглянул ко мне на минутку?
«Не затруднит? А селектор у тебя на что там, старый козел?»
С тобой, когда заря откроет очи
И глянет на туманные поля,
Мы стадо по траве, росистой с ночи,
Вели в луга под трубный зов шмеля.[66]
Среда, 17 ноября
Рауф осторожно высунулся из папоротников, но как следует оглядеться не успел. Он только заметил вдали лунный луч, что мерцал и переливался в водах озера Уллсуотер, когда звуки человеческих голосов, раздавшиеся куда ближе, чем ему бы хотелось, заставили большого пса поспешно нырнуть обратно в заросли. Рауф оглянулся на лиса, который, напряженно вытянувшись среди папоротниковых стеблей, казалось, даже сделался меньше, и Надоеду, глодавшего палку, чтобы заглушить голод, и мотавшего головой из стороны в сторону, точно плохо сделанное пугало на свежем ветру.
Шла уже четвертая ночь с тех пор, как они добрались до Хелвеллинского кряжа. За это время они убили двух овец, добыть которых, правда, оказалось труднее, чем предыдущих. Поэтому сегодня Рауф отказался от охоты за бараниной и взамен настоял на вылазке к какой-нибудь ферме. Лис пытался возражать, говоря, что ясная и безветренная погода не слишком подходит для промысла вблизи человеческих владений, но перед лицом голодного нетерпения Рауфа вынужден был уступить. Надоеде было ясно как день, что лис совершенно не в состоянии понять неспособность Рауфа следовать единственно правильным (с точки зрения его, лиса) путем — хладнокровно взвешивать различные возможности и затем выбирать самую выгодную из них. На момент их знакомства лис не имел никакого представления о существах вроде Рауфа и о законах, движущих их поведением. Теперь он с недоверием и опаской воспринимал импульсивные поступки черного пса и особенно его внезапные вспышки ярости, природу которых был не в силах уразуметь. Надоеда надеялся лишь, что рыжий охотник еще не пожалел о своем решении связаться с беглецами. Фокстерьер, как мог, старался сглаживать трения и был бы рад откровенно поговорить с лисом, но тот не слишком-то умел что-либо обсуждать.