Лис мрачно усмехнулся.
— Ты разве еще не понял, дружок, о чем болтают эти ублюдки? «Я первый порву ему брюхо!» Я семь миль уже от них удираю, но, чувствую, мне от них не оторваться. Я ждал, что нынче утром подморозит, — тогда их бы не выпустили. Я ошибся. А мы, лисы, обычно ошибаемся один раз в жизни.
— Лис, лис, но мы наверняка сумеем тебе как-то помочь!..
— Не напрягайся. Я уже знаю, что со мной будет… Хреново, конечно, но во Тьме все сразу кончится. Знаешь, я ведь не Тьмы боюсь, а их оскаленных пастей… Слыхал присказку: «Нет слишком скверной смерти для лиса»? Вот так оно со мной скоро и будет… Я не жалуюсь. Умру уж лучше как лис, уйдя во Тьму, без этих ваших белых халатов с их баками и проводами! Попрощайся от меня с громилой. Славный он парень, овец резал что твоя бритва… Так и скажи ему!
И лис исчез, как струйка дыма в тумане, через вершину и вниз, по крутому северо-западному склону Брим-Фелла, пытаясь добраться до Тарн-Хед-Мосса и лежавшего за ним кряжа Блэйк-Ригг-Крэг. Надоеда пробежал следом несколько ярдов, потом остановился и встал, дрожа всем телом. Происходило нечто непомерно огромное, нечто древнее и страшное, нечто такое, что — Надоеда вдруг вспомнил — уже происходило когда-то на этом самом месте. Вокруг него клубился запах, жутковатый, дикий и кровожадный. В тумане двигались тени, хищные и целеустремленные, палевые и белые, черные и бурые. Носы чертили по земле, длинные уши развевались, хвосты возбужденно виляли. Один за другим эти существа выскакивали из тумана — иные молчком, иные громко лая от неистового возбуждения. Это были гончие — крупные, сильные, быстрые псы. Они мчались по горячему следу и не обратили никакого внимания на Надоеду, вжавшегося в землю на краю обрыва. А позади своры бежал охотник с худым лицом, в красной куртке, держа в руке рог. Он был явно измотан долгой погоней, но все же находил в себе силы время от времени покрикивать на собак. Вот они перевалили через гребень, напирая друг на друга, каждая желая урвать свой кусок, и скрылись из виду за валунами. Но даже с расстояния в тысячу футов слышны были их голоса, сливавшиеся один с другим, словно полноводная река на невидимом за туманом дне долины.
Фокстерьер нерешительно потрусил следом. Мокрая земля и камни еще хранили дух гончих — резкий и чистый запах охоты, запах плотоядных животных, обладающих отменным здоровьем. Мимо Надоеды ни дать ни взять пронеслась стая полубогов его племени, летевших исполнить свое предназначение, которое состояло в том, чтобы догнать и убить. Это было нечто поистине апокалиптическое, пришедшее из бездны времен, древнейшая драма, на сей раз исполненная здесь, на голом склоне холма, по которому, затерявшись в клубах движущихся паров, как во сне, брел теперь маленький фокстерьер.
Ветер вдруг посвежел, бросив ему в ноздри далекий запах морских водорослей, тяжелый, приторный дух коров в хлеву и — поверх всего — тонкую ниточку лисьего духа. Сплошная пелена тумана распалась на зыбкие полосы, уплывавшие по склону, и Надоеда смог ясно рассмотреть почти все, что находилось внизу. Торфяники и болота вокруг озера Ситуэйт-Тарн, рассекающий их темный поток, устье пещеры… и отчаянно бегущий лис. Он скакал через мхи, волоча хвост, некогда пышный, а теперь намокший и отяжелевший, а за ним неслись гончие, рассыпавшись веером, заходясь бешеным лаем, горя желанием разорвать в клочья упорного беглеца! Прямо на глазах у Надоеды мчавшаяся впереди гончая поравнялась с лисом, извернувшись в прыжке, схватила его и швырнула на камни.
Фокстерьер зажмурился и принялся скрести лапой дерн. Он не хотел смотреть, как окружит лиса остальная свора, как тот будет вертеться, шипеть и огрызаться, один против тридцати, как захлещет кровь и начнет рваться рыжая шкура, как с трудом пробившийся к добыче охотник схватит тело жертвы, быстрыми ударами ножа отсечет ей голову и хвост, а остальное кинет неистово лающей своре.
Мистер Уэсткотт лез вверх по северному отрогу Брим-Фелла. Туман стоял довольно густой, но бывалый турист видывал и погуще. К тому же интуиция, рожденная богатым опытом походов по Озерному краю, подсказывала ему, что белое молоко вполне может вскорости и подняться — уж всяко задолго до заката. Достигнув вершины холма, он уселся на каменную пирамиду и еще раз сверился с картой, после чего взял азимут: двести двадцать пять градусов. Сделал поправку на магнитное склонение, выбрал в пределах видимости скалу — и зашагал вниз. От Гоутс-Хауса его отделяло ярдов шестьсот или семьсот.
В тумане царила тишина, уединение дарило Джеффри замечательное ощущение силы, независимости и самодостаточности. Здесь у него в помощниках были только его инструменты, походный опыт, выносливость и здоровье. Он чувствовал себя хорошо оснащенным кораблем, вышедшим в Атлантический океан и вполне способным противостоять первобытной мощи недружелюбной водной стихии. Он мысленно видел себя со стороны — вот он движется сквозь туман, угрюмый, решительный, целеустремленный, отлично снаряженный и вооруженный, — сущая Немезида, размеренно и неотвратимо шагающая к своей цели. Лучше бы эти псы — где бы они ни были — просто вышли к нему и встретили неизбежное. Ибо он был готов к любой неожиданности или случайности и знал, что железная воля, достойная самого Спенсера-Чепмена[86], даст ему силы идти к намеченному до конца, будь то сегодня или в другой какой-нибудь день! Он был карой, он был возмездием, он был тем, кто проводит этих тварей за смертный порог!
Неожиданно ему показалось, будто он заметил осторожное движение чуть поодаль, среди травы, и Уэсткотт повернул голову в ту сторону. Там, на краю торфяной ямы, действительно мелькнуло что-то белесое, но он рассудил, что это всего лишь мокрый бумажный пакет, подхваченный ветром. Продолжая шагать, Джеффри услышал голоса гончей своры и окрики охотников, раздававшиеся где-то позади, ниже Леверс-Хауса. Судя по всему, свора приближалась, причем явно неслась по горячему следу. Происходящее явно не имело никакого отношения ни к нему, ни к его миссии. Другое дело, что охота могла ему помешать: если чумные псы вправду находились где-то поблизости, существовала вероятность, что они встревожатся и пустятся прочь. Если верить тому, что о них до сих пор говорили, эти твари были хитры, точно лисы, — не беглые псы, а какие-то дикие звери!
Пять минут спустя он прочавкал горными ботинками через мокрую, всю в снежных клочках, седловину и начал подниматься на Доу-Крэг. Как раз в это время туман стал рассеиваться. Мистеру Уэсткотту хорошо было слышно, как свора живым водопадом обрушилась в долину Ситуэйт-Тарна. Тут он сделал передышку — остановился, настроил бинокль и некоторое время смотрел вниз, но затем строго одернул самого себя: до сумерек оставалось самое большее часа два, а завтра ему уже нужно было выходить на работу.
Решив, что в долине Ситуэйт-Тарна собак едва ли стоит искать, он решил использовать остаток светового дня по максимуму — пройтись вдоль вершин, по возможности достигнув Уолна-Скар, затем спуститься в долину Гоутс-Уотер (очень уединенное место, весьма многообещающее в плане тайного логова!), вновь подняться на Гоутс-Хаус — и двигаться прежним маршрутом обратно к Рейнусу. Времени на это вполне должно было хватить. Предстоявший ему в этом случае спуск в густых сумерках по Ветсайд-Эдж его отнюдь не пугал. Он знал, что справится.
Мистер Уэсткотт одолел уже почти весь склон Доу-Крэга и подбирался ко входу в Северное ущелье. Туман почти полностью рассеял ветер, лишь на самой вершине еще держался один клочок. Джеффри подумалось, что оттуда удобно будет рассматривать в бинокль долину, лежащую по левую руку. Ради этого он сошел с тропинки и полез через валуны, рассчитывая подыскать местечко у начала Эстер-Галли, откуда открывался бы вид на Гоутс-Уотер и осыпи у откосов Доу.
И вдруг он замер на месте, а мышцы живота свело судорогой — в точности как у рыбака, почувствовавшего на своем крючке большую форель. Он заметил собаку! Огромную, черную, косматую! Заметил сквозь просвет между каменистыми глыбами, выступавшими из расселины тридцатью футами ниже того места, где он сейчас стоял. Пес лежал у самого подножия обрыва, возле кучи камней, и явно спал, опустив голову на лапы.
Обзор, открывавшийся между валунами, был до того узким, что Джеффри успел сделать еще несколько шагов и потерять собаку из виду, прежде чем сообразил, что к чему. Он поспешил назад, слегка поводя головой, как человек, пытающийся заглянуть снаружи, с улицы, в чужое окно сквозь щель между занавесками.
Собака вновь появилась в его поле зрения, и мистер Уэсткотт первым делом навел на нее бинокль. О да! Вне всякого сомнения, это был один из псов, напавших на его машину у Тирлмира! Зеленый пластик едва виднелся в мохнатой щетине, но пес был истощен, и под подбородком ошейник отвисал наподобие ожерелья. Ошибки быть не могло.
— Не дергаться, только не дергаться… — пробормотал мистер Уэсткотт. Он крепко стиснул руки, чтобы унять дрожь, глубоко вдохнул и выдохнул. Чем скорее он выстрелит, тем лучше. Спускаться к подножию обрыва нельзя; это займет не меньше часа, и за это время собака вполне может сняться с лежки. К тому же бесшумно подойти к ней не удастся. Но и с того места, где он сейчас находился, стрелять пришлось бы под очень неудобным углом, причем из положения стоя. Он еще раз все проверил. Других возможностей не было. Лежа или припав на колено, он уже не видел собаку. А шанс подстрелить эту тварь у него был только один. Стоит промазать, и пес шарахнется в мертвую зону под утесом. Учитывая, что у него при себе была винтовка, а не ружье и то, что он не мог стрелять из положения лежа, ему следовало найти надежную точку опоры.
Он вытащил из чехла «винчестер» и приладил оптический прицел. Потом снял с шеи компас и бинокль и положил их на землю. Внимательно осмотрел склоны расселины и решил, что вполне можно спуститься чуть ниже, если, конечно, удастся сделать это аккуратно, не стронув ногой мелкие камни, которые, полетев вниз, непременно разбудят собаку.