Ведущие сотрудники исследовательского центра в Конистоне отказались как-либо прокомментировать вчерашние события. Доктор Джеймс Бойкотт, выступивший от их имени, только сказал: «Дело очень серьезное, и нам, как, впрочем, и кому-либо еще, не следует предвосхищать ход и результаты официального расследования. Естественно, мы готовы предоставить коронеру всю необходимую информацию, если понадобится. И, конечно, наши вышестоящие органы — вплоть до министра — полностью в курсе происходящего. Не стану утверждать, что по данному поводу будет сделан правительственный запрос, — такие решения принимаются на самом верху. Мы лишь ужасаемся и скорбим вместе со всеми местными жителями…»
— Вот так-то, — удовлетворенно проговорил Дигби Драйвер, весело поддевая вилкой очередной кусок яичницы с беконом и поднимая прислоненную к кофейнику газету, чтобы перевернуть первую страницу. — Ну-ка, ну-ка, что там у нас на странице десять? Черт побери, это еще что?..
Ужасающая трагедия не далее как вчера потрясла Озерный край. Тело молодого туриста, погибшего в холмах, было осквернено и почти полностью съедено смертоносными тварями, снискавшими себе печальную славу Чумных Псов — из-за пугающей возможности, что они являются переносчиками бубонной чумы. Неужели и теперь мы не объединимся и выражение общественного мнения не побудит правительство к немедленным действиям? Когда уже будет положен предел угрозе, длящейся так нескончаемо и постыдно? Или мы живем в каком-нибудь индийском захолустье, где женщина, идущая полоскать белье, того и гляди попадет на обед тигру, затаившемуся в кустах? Разве у нас здесь Колорадо или Юта, где гремучая змея может оборвать жизнь отставшего от матери малыша? Нет, читатель, мы по-прежнему в Англии. В Англии, где звери-людоеды разгуливают на свободе, а власти бездействуют!
Мистер Джеффри Уэсткотт, погибший горный турист, по всей видимости принял мужественное решение самолично освободить край от хищных тварей. Вы спросите, что подтолкнуло его к такому решению? Надо полагать, он руководствовался теми же причинами, что Уильям Уилберфорс[89], лорд Шефтсбери[90], Флоренс Найтин-гейл[91] и еще множество британских патриотов прошлого. Он просто знал, что причиненное зло должно быть исправлено. Знал он и то, что власти ничего не намерены предпринимать. Отважимся ли мы предположить, что тень сэра Уинстона Черчилля, величайшего из англичан, простерла из смертных потемок руку к этому молодому человеку, благословляя на подвиг? Увы, эта едва расцветшая жизнь была утрачена во исполнение обязанности, которую не пожелали взять на себя могущественные носители высоких постов. Вот почему сегодня «Оратор», гордясь и скорбя, обводит свою передовицу траурной рамкой…
— Во молодцы, — восхитился Дигби Драйвер. — Знал бы, кому такая светлая мысль в голову пришла, поздравил бы!
…отдавая дань патриоту. А тем, кто безмятежно сидел в своих креслах, пока он в одиночестве шел в холмы на безвременную смерть, мы адресуем вопрос древнего псалмопевца: «Доколе, Господи? Доколе?»
— Мистер Драйвер, сэр, простите, как долго вам еще будет нужен столик? — спросила официантка. — Просто завтрак у нас до десяти, мне бы убираться начать…
— Сейчас ухожу, Дэйзи, — весело ответил репортер. — Уже ушел, можешь на здоровье вытирать, подметать… — И, уже выходя из буфета, пробормотал себе под нос: — Интересно, пойдет старик Симпсон в парламент на сегодняшние дебаты? Хогпенни, к гадалке не ходи, наверняка уже просветил Багуоша… Надо будет звякнуть туда и по возможности устроить так, чтобы кто-нибудь позвонил мне из офиса Багуоша в парламенте, когда слушания завершатся. Какую рожу скорчит Бойкотт!.. Ха-ха-ха-ха… Блоха!
Среда, 24 ноября
Был полдень следующих суток после гибели лиса. Еще до рассвета начался дождь и продолжался почти все утро, отчего ручьи сделались еще полноводнее. Собачий слух отчетливо улавливал, как вода по капле просачивается сквозь гигантскую губку торфа, соединяется в струйки и бежит вперед. На поверхности Гоутс-Уотера, там, где с холма в озеро падал поток, образовался неровный полукруг желтоватой пены, источавший едва внятный, чистый запах. Кругом лежал туман. Он волновался и перетекал, то пряча вершины, то попеременно открывая взгляду Старика, Брим-Фелл, конус Доу-Крэга. Ветер понемногу свежел, и облака рвались, позволяя видеть синее небо.
— Рауф, не надо нам здесь оставаться… Рауф?
— Почему не надо? Место хорошее, безлюдное. И дождь сюда не заливает.
— Они обязательно придут и обнаружат человека, Рауф. Они нас увидят!
— Ну и пускай. Он мне шею поранил! До сих пор болит!
Надоеда кое-как отогнал от себя видение несущейся своры и полных ужаса, остановившихся глаз лиса.
— Ты… ты просто не понимаешь, Рауф! Люди теперь нипочем не успокоятся, пока нас не убьют, и даже потом! Они придут, и их будет много! У них будут громкие рога и алые куртки, чтобы не дать нам убегать слишком быстро. Они настигнут нас и сотворят с нами такое… такое… вот как с лисом…
— Из-за того мужика, что ли? Так ведь мы с голоду помирали! Должны же они…
— А вот и нет, Рауф! Поверь мне, я все-таки людей получше тебя знаю. Они не простят!
— Спорю на что угодно, они бы сделали то же самое, если бы сами с голоду дохли. Да что там, и делали, скорее всего…
— Рауф, они об этом даже не вспомнят. Над нами такое теперь висит! Хуже, чем когда-либо! Я слышу, как оно приближается и лает на сто голосов… Такие огромные, черно-белые грузовики с вислыми ушами и длинными хвостами. Нам уходить надо, Рауф! Будь здесь лис, он сказал бы тебе…
— Так его же вроде убили?
— Я рассказывал тебе, Рауф, я рассказывал тебе, как его убили! Я только забыл, что он говорил про тебя. Он… он… погоди, сейчас вспомню…
Рауф неуклюже поднялся на затекшие лапы и зевнул, вывесив дымящийся розовый язык на черные, измазанные кровью губы.
— Плохо верится, что кто-либо обо мне сказал хоть что-то хорошее, а лис и подавно! Если люди явятся сюда и захотят что-нибудь со мной сделать, я буду рвать их, сколько смогу, пока не умру. Я их всех ненавижу! Ладно, Надоеда, скажи лучше — если уходить отсюда, то хоть куда?
— Для начала — вон туда, наверх, где туман. Слушай, Рауф, бедняга лис велел тебе передать, что ты… Ох, думать ни о чем не могу, так страшно было…
— Туман-то развеивается.
— И пусть. Мы успеем скрыться.
В тот день, после полудня, пока Дигби Драйвер ездил в Лоусон-парк и обратно, пока сперва полицейские, а потом и весь округ с ужасом узнавали о случившемся на Доу-Крэге, Надоеда и Рауф постепенно, периодически делая привалы, продвигались по Конистонскому кряжу. Фокстерьер большей частью плохо понимал, где находится, говорил про лиса, про своего погибшего хозяина и еще про какую-то девушку за рулем машины, полной странных животных. Когда стало темнеть, они спустились по южному склону Серого Монаха и случайно вышли на ту самую поросшую травой насыпь, которая находилась перед входом в старую медную шахту. Надоеда ее не узнал, но Рауф, предположив, что терьер привел его сюда намеренно, сразу направился внутрь.
Там они и провели ночь, вдыхая почти выветрившиеся запахи овечьих костей и лиса.
Четверг, 25 ноября
— Говорю тебе, Боб, — сказал Деннис, — худшего месива я в жизни своей не видал! Так что, если сюда явится еще один газетный проныра и примется задавать свои вопросы, я его под зад коленом выставлю! Точно, Боб, вот так прямо и выставлю!
Роберт молча кивнул.
— А ведь из них могли бы, пожалуй, хорошие псы выйти, Деннис, — заметил он погодя. — Хорошие рабочие псы. Да, пожалуй, могли бы…
— Ну да, собак загубили. И парня тоже, ни за понюх! Он, ты знаешь, банковским клерком работал в Уиндермире.
Роберт задумчиво смотрел на хлев, где в полутьме дышали теплом и время от времени шумно отдувались, вскидывали головы, мотали хвостами коровы. Шпик, один из его псов, поднял было голову, но, увидев, что хозяин по-прежнему спокойно сидит, снова опустил ее на передние лапы.
— Я тебе вот еще что скажу, Деннис, — помолчав, проговорил Роберт. — Этот репортер из газеты, как его, Драйвер… Когда завязалась вся эта кутерьма с собаками, ну, когда у тебя стали пропадать овцы и все такое, я тебе сразу сказал, что малый вроде него нам пригодился бы. Тем паче что у него работа такая — нос повсюду совать…
— Да, говорил, помню.
— Так вот, Деннис, я тогда здорово лопухнулся, иначе не скажешь, старина. Он ведь ничего по сути не сделал. Знай строчил что-то для своей газетки и как мог подливал масла в огонь, чтобы она как следует продавалась. В общем, нам от него никакой пользы не получилось, один вред.
— Точно, — сказал Деннис. — Он и пальцем не пошевелил, чтобы псов отловили. Чем дольше все тянется, тем у него рожа довольней… Я тоже заметил!
— Для нас это жизнь, а для него — еще одна чертова статейка в газету. Старик Гарри Тайсон и тот говорит, что разносчики чумы из них примерно такие же, как из него самого. А по поводу статей так и вовсе плевался, в жизни, мол, подобной чепухи не читал. Одним словом, этот самый Драйвер на нас, вахлаках деревенских, денежки делает, а больше ему ничего и не надо. Вот так, Деннис. Вот так.
— Ну, я ему точно ни пенни больше не принесу! Я ему, Боб, дверь не открою, если появится! И никому из этих щелкоперов газетных…
— Верно, но я вот думаю, Деннис, не кроется ли тут еще чего похуже. Если бы он не раздувал из мухи слона, тот бедолага из Уиндермира небось не поперся бы в холмы собак отстреливать. И вообще все давно бы так или иначе улеглось.
— На него самого бы зеленый ошейник надеть, — мстительно проговорил Деннис. — И сунуть задницей в кипяток для научного опыта. Может, был бы хоть какой-нибудь толк! — И он поднялся с каменной скамейки: — Ну, мне пора…