5:37 пополудни
Капитан Алистер Мортон-Хардшоу(Кесвик): Так же, как уважаемый и высокоученый представитель центральных областей Озерного края и, уверен, другие уважаемые члены палаты, я с глубокой озабоченностью жду выступления моего досточтимого коллеги по указанной проблеме. Поэтому постараюсь быть краток. Как представитель одного из избирательных округов Озерного края, я имею основания полагать, что один из аспектов интересующего нас дела получил недостаточное освещение в речи предыдущего оратора, и, руководствуясь интересами своих избирателей, выражаю надежду, что мой досточтимый коллега затронет его в своем ответном слове. Нам стало известно — причем не из заявления, опубликованного исследовательским центром, а благодаря статьям в прессе, опровергнуть которые центр не смог, — что беглые псы во время побега могли заразиться бубонной чумой. Таким образом мы, к своему изумлению и ужасу, узнали о том, что в Лоусон-парке работают с возбудителями этого заболевания! Нам до сих пор неизвестно, с какими целями там ведутся эти исследования, но, поскольку данная болезнь в нашей стране вот уже много лет не представляет собой реальной общественной угрозы, остается предположить, что изыскания ученых так или иначе связаны с нуждами обороны. Я предельно уважительно отношусь к трудным решениям, которые приходится принимать людям, работающим в этой сфере, и к тем суровым вызовам, с которыми они зачастую сталкиваются. Но тем не менее, мне трудно уяснить для себя, почему такого рода исследования ведутся в условиях, которые чреваты опасностью для здоровья гражданского населения. Представляется очевидным, что с бубонной чумой следовало бы работать в обстановке абсолютной изоляции, в подземном бункере, например. Весьма настораживает упорное нежелание центра дать стопроцентные гарантии того, что собаки ни под каким видом не могли подхватить чуму. И хотя я не считаю возможным целиком и полностью поддержать ту зачастую огульную и слишком эмоциональную критику, которую уважаемый представитель центральных областей Озерного края обрушил на…
Мистер Багуош: А следовало бы.
Капитан Мортон-Хардшоу: Уважаемый и высокоученый представитель замечает с места, что мне следовало бы. Со всем уважением — не могу согласиться. Я желал бы…
Мистер Багуош: Вы просто предпочитаете закрывать глаза на то, что…
Капитан Мортон-Хардшоу: По крайней мере я не прислуживаю бульварным газетам.
Мистер Багуош: Интересно бы знать, кто, по мнению уважаемого и весьма любезного члена палаты, им прислуживает? Не будет ли угодно уважаемому и любезному члену палаты прямо сказать, кто, по его мнению, прислуживает бульварным газетам?
Капитан Мортон-Хардшоу: Боюсь, уважаемый и высокоученый представитель центральных областей Озерного края, у вас вот-вот лопнет сосуд… Как говорится, на воре шапка горит.
Спикер: Давайте обойдемся без непарламентских выражений. Уважаемому и любезному представителю Кесвика придется отозвать свой словесный выпад. Давайте по возможности не будем нагнетать обстановку в палате.
Капитан Мортон-Хардшоу: Господин спикер, вы намерены защищать только уважаемого и высокоученого члена палаты, наделенного умом лисы и манерами цепной собаки? Как насчет того, чтобы и меня защитить от него?
С мест: Лишить слова!
Капитан Мортон-Хардшоу: Похоже, на господина спикера временами нападает избирательная глухота. Очень удобно!
(Несколько уважаемых членов палаты поднимаются с мест.)
Спикер: Порядок в зале, господа! Этому уважаемому и любезному джентльмену предоставляется право закончить речь. Однако свои последние слова ему следует отозвать.
Мистер Майкл Хэнд (Обан): Господин спикер, по поводу порядка! Если речь идет о манерах, и чугунок тычет чайнику, что тот закопчен…
Спикер: Это не имеет отношения к порядку.
С мест: Имеет!
Спикер: Нет, не имеет. И я попросил бы заднескамеечников мне не указывать. Я сказал, что уважаемому и любезному представителю Кесвика необходимо отозвать свой словесный выпад, и не сомневаюсь, что сейчас он именно так и поступит.
Капитан Мортон-Хардшоу: Я отзываю слова, которые употребил, и приношу глубокие извинения всем и каждому прислужнику желтой прессы в этой стране за то, что унизил их сравнением с людьми, сидящими на противоположной стороне палаты.
Спикер: Благодарю вас.
Мистер Багуош: Я принимаю отзыв сказанного, произведенный уважаемым и любезным джентльменом, но не его извинение. Пожалуй, нам следует выразить свое соболезнование министру, у которого такие соратники…
Капитан Мортон-Хардшоу: Итак, я завершу свое выступление, сказав то, что мне добрых пять минут никак не давали сказать. Хотя я не считаю возможным целиком и полностью поддержать критические высказывания уважаемого представителя центральных областей Озерного края, я искренне надеюсь, что мой досточтимый коллега сочтет возможным в своем ответном слове декларировать некое намерение обеспечить максимально возможную защиту населения в тех случаях, когда ведется работа со столь опасными биологическими образцами. Ученым не следовало бы — я говорю это со всем должным уважением к людям науки, принимающим на себя серьезнейшую ответственность, но мне представляется, что им все же не следовало бы…
Мистер Багуош: Ну и кто теперь чей прислужник?
Капитан Мортон-Хардшоу: Пропускаю это замечание. Замечу лишь, господин спикер, что ваша глухота и впрямь работает весьма избирательно. Так вот: подобного свойства работы все же следовало бы производить там, где у инфекции не может быть ни малейшего шанса вырваться за пределы лабораторий. Очень надеюсь, что мой досточтимый коллега в своей речи скажет об этом несколько слов.»
В служебном боксе замминистра с помощником быстро писали маленькие записки и передавали их мистеру Бэзилу Форбсу, который то и дело передвигался на передней скамье, протягивая за ними руку. Выше, на галерее для публики, мистер Энтони Хогпенни повернулся к мистеру Десмонду Симпсону.
— Пошли, опрокинем по кружечке на той стороне. Все равно в ближайшие полчаса ничего важного не случится. А потом вернемся и как раз послушаем, что Грелка Билл сподобится им сказать. Одно ясно — на некоторые уступки ему придется пойти. Я бы сказал, на довольно серьезные, учитывая, что на него обрушилась не только оппозиция, но и собственные заднескамеечники. Похоже, интересный будет спектакль.
Они вышли на улицу и направились в бар «Таверна святого Стивена» на Вестминстер-Бридж-стрит. Здесь за столиками и возле стойки кучковался самый обычный контингент: провинциалы, приехавшие посмотреть Лондон, несколько американцев, один или два члена парламента, потягивавшие пиво с теми из своих избирателей, которых они по каким-то причинам не желали вести с собой в палату; высокопоставленные чиновники, расслаблявшиеся перед тем, как идти обратно в свои служебные боксы и участвовать в парламентских мероприятиях, и другие чиновники немалого ранга, несчастливые в браке или просто плохо приспособленные к жизни за пределами своих служебных обязанностей и потому нимало не торопившиеся в этот вечер домой. Они привычно сидели за выпивкой, обсуждая дела и перемалывая слухи в пабах Уайтхолла. Мистер Хогпенни, выглядевший скорее персонажем из книг Беатрикс Поттер, заказал два больших розовых джина и принялся вслух размышлять о возможных тезисах ответа министра и о том, когда оный ответ будет произнесен.
Вернувшись на галерею, они обнаружили, что дебаты завершились несколько быстрее, чем рассчитывал мистер Хогпенни. Грелка Билл был на трибуне и, судя по всему, выступал уже некоторое время.
«Мистер Харботтл: …Как я уже подчеркивал, обращаясь к палате, я придаю серьезнейшее значение общественному беспокойству, вызванному побегом этих собак. Да будет позволено мне заявить, что ведущие сотрудники центра в Лоусон-парке снискали безоговорочное доверие с моей стороны. Это настоящие профессионалы, мастера своего дела.
Мистер Хэнд: А что это за дело?
Мистер Харботтл: Их дело — научный поиск, осуществляемый посредством опытов на животных. И, повторяю, это специалисты высшего класса. Меня вполне удовлетворила причина, по которой они изначально не заявили во всеуслышание о пропаже из вивария двух собак. Они не хотели, чтобы какие-нибудь излишне беспокойные люди устроили панику, что, согласитесь, было бы еще хуже. Хочу заверить палату, что практический риск возникновения эпидемии бубонной чумы полностью исключен и шумиха, поднятая по этому поводу некоторыми изданиями и отдельными лицами, совершенно напрасна. Всего один шанс из десяти тысяч — да что там, из пятидесяти тысяч! — что собакам могла попасться инфицированная блоха. Поэтому центр вполне правомерно не делал заявлений, подтверждающих абсолютную безопасность. Повторяю — это ученые, а не специалисты по связям с общественностью.
(Мистер Галпин Мак-Герк (Эдлстроп) поднимается с места.)
Мистер Харботтл: Простите, господин спикер, то, что я сейчас собираюсь сказать, имеет первостепенную важность, поэтому я никак не могу уступить слово.
Я должен сделать несколько заверений, и все вкупе они должны существенно, если не полностью, снять общественное беспокойство. Во-первых, уважаемый и любезный член парламента от Кесвика был совершенно прав, предполагая, что работа с возбудителями бубонной чумы велась для военных нужд — то есть находится в ведении моего досточтимого коллеги, министра обороны. В данный момент я веду с ним напряженные консультации на тему переноса данного проекта в более безопасное место. Уважаемый и любезный член парламента от Кесвика будет об этом письменно уведомлен. Заверяю, что палата также получит развернутую информацию об этом аспекте обсуждаемого вопроса.
Уважаемый и высокоученый представитель центральных областей Озерного края говорил о затратах бюджетных денег на Лоусон-парк. Так вот, не далее чем послезавтра парламентариям будет представлена финансовая отчетность за последние три года. Я, впрочем, ни на миг не допускаю, что имели место какие-либо растраты, и полностью уверен, что подробный бюджет центра подтвердит это…