ое, а есть еще Черное. В него тоже впадают реки, например. Дон, знаете такую реку? Ростов-папа, и все такое, .. Краткий курс географии. В том месте, где Волга впадает в море, стоит город Астрахань. Там пахнет рыбой.. Эх, сколько рыбы в этой самой Астрахани… Почему он спрашивает о Бардине? На кой черт ему Бардин? Но если интересно, я могу рассказать. Южный город, поезд… В висок что-то вкручивается, как штопор, боль такая, что я тихонько поскуливаю сквозь зубы. Я слышу, значит, существую… И вдруг все кончилось. Меня куда-то бросило, тело, странно вращаясь, падало все ниже и ниже, а мозг окутала темная пелена…
Солнце било в глаза. Я застонала и с невероятным трудом приподняла веки, тут же зажмурилась от ослепительного света, а еще от мгновенно вспыхнувшей боли. Полежала, пытаясь двигать конечностями. Они у меня были. Согнула ногу в колене, неловко повернулась на бок. Теперь солнце не било в глаза, я чувствовала его тепло на своем плече и улыбалась. В голове шумело, точно со страшного похмелья, очень хотелось пить. Не знаю, сколько у меня ушло времени на то, чтобы приподняться, но я это сделала. Привалилась спиной к шершавым доскам, подтянула ноги и открыла глаза. Я сижу в каком-то сарае, на полу, рядом с приоткрытой дощатой дверью. Доски прибиты неплотно, сквозь щели пробиваются солнечные лучи. Прохладно. Я поежилась. Толкнула ногой дверь. Должно быть, сейчас утро… Я не в сарае, а в строительном вагончике, вернее, в том, что от него осталось. Слева трехэтажный долгострой, обнесенный ветхим забором. Я тряхнула головой и, держась за косяк, поднялась. Это оказалось легче, чем я предполагала. Сделала несколько шагов до дощатого топчана в углу, опустилась на него и несколько минут сидела с закрытыми глазами. Кто-то привез меня на эту стройку и бросил здесь… чудеса. Надо сматываться отсюда, собраться с силами… послать еще одну телеграмму. Господи, надоумь Зойку прийти на почту.
Первые шаги я делала очень осторожно, голова кружилась, а тошнота все еще мучила. На стройке не было ни души, что неудивительно, в противном случае вряд ли бы меня привезли сюда. Дверь скрипнула, а я оказалась на улице. На мне легкое платье без рукавов, вроде бы не-рваное, на груди пятно… черт, должно быть, меня рвало… Обуви нет. Интересно, где находится стройка… Без обуви через весь город не пойдешь, еще неизвестно, как выглядит моя физиономия — возможно, плачевно. Взгляд бессмысленно блуждал по сторонам. Ни один водитель в здравом уме не остановит машину, увидев женщину в мятом грязном платье и босиком. А вот милиция непременно заинтересуется. Если угожу к ним, быстро не выберусь.
Рассуждая подобным образом, я продвигалась ближе к забору, точнее, к большой дыре в нем, и вскоре смогла выглянуть на улицу. Вокруг такие же заборы и дома, частью недостроенные, «Где я? Что это за район и как я, черт возьми, смогу выбраться отсюда?»
— Кончай ныть, — сказала я и удивилась, услышав свой голос — он звучал странно, непривычно низко. «У меня просто в горле пересохло, вот что…» — мудро рассудила я и заставила себя сделать еще несколько шагов. Что произошло дальше, помню смутно. Кажется, я поскользнулась, не удержалась на ногах и упала, взвыла от боли в затылке и потеряла интерес ко всему на свете.
Сквозь беспамятство до меня доносился чей-то голос. «Я опять очнулась», — поняла я безо всякой радости и разлепила глаза.
— Слава богу, живая, — сказал мужской голос, а я увидела перед собой лохматого мужика неопределенного возраста, облаченного в армейский бушлат.
— Привет, — сказала я единственное слово, которое способна была произнести.
Он извлек из-за пазухи пластиковую бутылку и сунул мне, вода была теплой, но вкуснее я ничего в жизни не пробовала. Пила я долго и за это время окончательно пришла в себя.
— Где я? — спросила тихо.
Мужик настороженно наблюдал за мной.
— Где-где, на стройке.
— Улица какая, район?
— Улица… да черт ее знает. А район — Кашино, тут недалеко универмаг.
— Дай еще воды.
— Тебя вырвет, нельзя столько… Наверное, он прав, я с тоской посмотрела на бутылку.
— Что с моим лицом? — спросила я, отдышавшись, говорить было нелегко. Он вроде бы не понял. — Синяки есть?
— Нет, — обрадовался мужик. — На шее есть… синие… страсть. Вроде душили тебя. А чего случилось?
— Не помню. Шла с остановки, кто-то сзади набросился и туфли потерялись. Ты меня давно обнаружил?
— Я? Только что… иду мимо, смотрю, лежишь. Ни сумки, ничего… и босиком. Живешь-то далеко отсюда?
— Далеко. Помоги мне встать.
Мужичок в бушлате легко меня поднял, я ухватилась за забор и с некоторым облегчением констатировала, что чувствую себя немного лучше. Мужик это тоже заметил, посмотрел с тоской вдаль и начал удаляться.
— Эй, — крикнула я, когда между нами уже было расстояние в несколько метров, — Остановка в какой стороне?
Он махнул рукой, указывая направление, и исчез за очередным забором. Спаситель мой здорово походил на бомжа, встреч с милицией не искал, оттого и предпочел заблаговременно удалиться.
А я направилась в сторону остановки и очень скоро вошла во двор жилого дома. Тетка вывернула из подъезда с хозяйственной сумкой, с недоумением посмотрела на меня. Тут я еще кое-что сообразила — солнце стоит высоко над головой, а когда я выбралась из вагончика, было не больше восьми утра, выходит, возле забора я отдыхала несколько часов.
— Извините, — обратилась я к женщине. — Вы не скажете, где здесь телефон?
— На углу, возле гастронома.
Я прошла квартал и обнаружила гастроном, а рядом с ним остановку, телефон-автомат действительно виднелся на углу, но в этот момент появился автобус-экспресс, шедший как раз до моего дома, и я торопливо протиснулась в него, посоветовав себе забыть, что денег у меня нет. К счастью, народу в автобусе было как селедок в бочке, лица у всех по причине жары красные и измученные. Из-за толкотни никто не обратил внимания на отсутствие у меня обуви.
Через полчаса я вышла неподалеку от своего дома и сразу же нырнула в подворотню. Добираться надо было обходными путями. Программа минимум — попасть в квартиру, отправить Палыча на телеграф (я очень надеялась, что Зойка все еще в Угличе), принять холодный душ, выпить чаю и, попробовать разобраться, что происходит. Но это потом, главное — телеграмма и душ. Я свернула к котельной и оказалась в кустах акаций. Отсюда хорошо просматривались все окна нашей квартиры и подъездная дверь. «БМВ» отсутствовал. Если на стройке со мной развлекались ребята из «БМВ», это неудивительно. Почему они оставили меня в вагончике? И даже не связали, словно хотели, чтобы я поскорее выбралась оттуда. Потом, это потом, сейчас главное — не проморгать есть наблюдение за квартирой или нет? Вскоре стало ясно, задача мне не по силам. Парни могли укрыться на лестничных клетках, были еще десятки мест. Я была не в состоянии сосредоточиться, у меня для этого слишком болела голова.
Я вышла из кустов и направилась к подъезду, машинально отметив, что среди мужичков за доминошным столом нет Палыча. Дверь в квартиру была не заперта. В этом не было ничего удивительного, и все же я задержала дыхание, прежде чем сделать следующий шаг. Толкнула дверь, в конце концов, меня не ждет ничего нового, ну треснут еще раз по голове, или парень с суровым лицом, схватив за локоть, начнет задавать вопросы. В прихожей было темно, в этой темноте я отчетливо ощутила опасность, нащупала выключатель…
Палыч лежал на пороге своей комнаты лицом вниз. Затылок превратился в кровавое месиво. Рядом валялась табуретка, старая, тяжелая, с засохшей кровью. Я знала, что старик мертв, даже не касаясь его.
— Дед, — сказала тихо, хотела зареветь, но грязно выругалась. Глаза его были открыты и смотрели куда-то вбок. Лужа крови вокруг головы…
Я поднялась с колен, заперла входную дверь, тряхнула головой, точно всерьез надеясь, что это дурной сон и от него можно избавиться. Взгляд вновь переместился на проломленный затылок Палыча, я почувствовала, что меня сейчас вырвет, и бросилась в туалет. Не включая свет, склонилась над унитазом. Что-то коснулось моего виска, цепенея душой, я повернула голову. В свете, доходящем из кухни сквозь раскрытую дверь, я увидела босые ноги, как раз на уровне моего лица. Хотела крикнуть, но крик застрял в горле. Я подняла взгляд, мне очень не хотелось этого делать, потому что я уже знала, что сейчас увижу… Зойка висела на ремне, перекинутом через трубу, потолки здесь выше трех метров, я плохо различала ее лицо в темноте. Схватила ее за ноги, они были холодны как лед, выскочила в кухню, нашла нож, подтащила табуретку. У меня ушло много времени на то, чтобы снять Зойку, она очень тяжелая, а я боялась, что, падая, она ударится головой. Я могла думать только об этом, прижимала ее тело к стене, чтобы она не упала, а плавно соскальзывала. Мы стояли в темном узком колодце с цементным полом, прижавшись друг к другу, я и Зойка, голова ее лежала на моем плече, и я сказала:
— Ладно, чего ты…
У меня не было сил двигаться и не было сил держаться на ногах, я взвыла от отчаяния, подхватила ее под мышки и поволокла в комнату. Голова ее странно дергалась, а я плакала, потому что Зойке было больно.
Я положила ее на полу. Теперь стало видно, как изменилось ее лицо. Мне уже приходилось видеть удавленников, она провисела там несколько часов. Я надеялась, что она в Угличе, а она не получила телеграмму, а может, и получила, но все равно приехала.
Я достала плед и укрыла ее. Посидела в ее ногах, раскачиваясь и глядя куда-то в пространство, с трудом поднялась, вцепившись в стол.
Костяшки пальцев побелели, я услышала какой-то странный звук и поежилась, не сразу сообразив, что это я вою, громко и протяжно. Стиснула зубы, заставила себя медленно и глубоко дышать. Отодвинулась от стола. Не глядя на Зойку, прошла к шифоньеру и переоделась, потом позвонила в милицию.
— Я ухожу, — сказала я громко возле двери и закрыла ее. Не оборачиваясь, сбежала по лестнице.
Во дворе могли ждать, но в тот момент меня это вовсе не волновало, я думала о Зойке, о Палыче и о клятве, что дала самой себе пять лет назад. Плевать на все клятвы. Я быстро пересекла двор и вышла на проспект. Менты могли появиться в любую минуту, а встречаться с ними я не планировала.