То есть, хотя Димон про то, что он едет не один, разумеется, мне не сообщил, мы с моей Юлей и так всё знали. Мы даже знали, что у Люси на очаровательном животике (как писал Димон) появились две складки, уж не беременна ли она?
Жуть, сказала Юлька. Еще и родит.
– Исключено. Он проверялся, когда Аришке было три года, хотели второго ребенка, но ему вынесли вердикт, что он уже не сможет стать отцом.
– То есть его сперматозавры к тому времени уже повымерли?
– Именно. А мне было бы даже неплохо: роди она – тогда мы точно разведемся. Я сама не решаюсь почему-то подать на развод.
– Ну и дура! Пожалеешь об этом!
– Может быть.
– Но, конечно, тебе просто Аришку жалко. Так и не общается с ним?
– Как сорвала объявление о кроликах с дверей магазина, так и с ним порвала. И записей его не читает больше, и на его звонки не отвечает. А когда он приезжает, сразу убегает из дома.
– Страдает?
– Еще бы! Она его любит. И с ним ей было просто. Я ведь совсем другая: могу молчать сутками, работая или думая, сама знаешь, замкнутая.
– Все так.
– И в кармане у меня нет таких денег, чтобы поменять Аришке старый мобильник на новый, это ее угнетает не меньше, чем сам разрыв с ним. Но самолюбие ей пойти на перемирие не позволяет. Он ждет, что она попросит прощения, она – что он о ней заскучает.
– Ему некогда!
Конечно, мне не совсем приятно было читать о любви моего мужа к этой Люсе, а уж про поцелуи и прочее тем паче. Я не мазохистка. Но мы с Юлей каждый вечер просматривали – и очень внимательно! – сетевые дневниковые записи Димона, чтобы, так сказать, я была готовой ко всему.
Но, увы, развязку этой пьесы угадать еще было невозможно…
И сказка для Люсиных родителей так и не стала былью. Люся действительно забеременела, но оказалась совсем не такой стервой, какой видела ее моя подруга: она честно призналась родителям и Димону, что ждет ребенка не от него, а от «одного из». От какого-то местного парубка, вроде экспедитора из областного центра. В общем, какая им разница? Вряд ли они пожалели того парня, которого не дождалась Люся из армии.
Стенания Димона в «Живом журнале» стали назидательными: он благословлял Люсю, писал, какие щедрые подарки сделает ей к свадьбе (одним был дорогой брендовый костюм), мы проследили срок ее родов – и вот сам Димон торжественно сообщил, что приехал на «кадиллаке» забирать Люсю и привез ее молодого мужа, а вместе с ним отца и мать. Так сказать, дал им ощутить привкус сказки…
Не знаю, как пережили они крах своей мечты о «добром дядюшке» и подаренном им богатстве, возможно, утешились тем, что их Люся вышла замуж за молодого да бравого.
Стоял март, все еще было холодно, Димон приехал в город забрать мои картины: он решил сделать деревенский дом более «светским». Настроение у него было не ахти: все-таки не зря он бегал к экстрасенсу, чтобы узнать, какого качества у Люси энергия (об этом он тоже откровенно рассказал в Интернете).
Когда я прочитала: «У вашей Люси сейчас вообще нет энергии, ответил экстрасенс. И тогда я воскликнул, но откуда же у меня энергия?!» – я решила, что у Димона, как говорится, несколько съехала крыша. И вспомнила, ведь мне еще Аришка на это намекала, даже давала прослушать записанный на ее телефон монолог Димона (что дочь фиксирует его слова, он не заметил):
– Мама, ты только послушай, как он объяснил, что мы с ним попали в аварию! По-моему, у него что-то с головой!
Они попали в аварию, потому что Димон, как нередко с ним это случалось, заснул за рулем. Слава богу, дело было в пробке, которая еле-еле рассасывалась, и потому двигались все автомобили очень медленно. Тем не менее, задремав, Димон впечатал свою машину в бампер впереди ползущей. И, хотя ехали по-черепашьи, капот сжало, как меха аккордеона, – жаль, не столь ровно.
– Это произошло из-за нашей мамы, – стал объяснять Аришке Димон, когда они сидели в машине и ждали ГИБДД. – Мы уезжали, я на нее наорал, а она, как всегда, мне не ответила тем же, а промолчала, но дала нам в дорогу булочку с сыром, нет, ничего такого, то есть плохого, для меня и для тебя она не хотела, смерти не желала, просто вложила в сыр свою энергию, и, когда мы поехали, я откусил от булочки и ее энергия меня усыпила. Она ведь все может. И перевернуть машину тоже. Потому что ее бабушка, Антонина Плутарховна, обладала силой, когда старушку я увидел, сразу понял, к кому я попал.
– К кому? – спросила Арина, продолжая беседу записывать.
– К ведьме настоящей, урожденной.
– Какие глупости ты говоришь, – возмутилась Ариша. – Мама очень добрая. И она рассказывала про мою прабабушку: она тоже была хорошей.
– Соглашусь, мама добрая. Но не в ней дело. Все идет через нее. Когда она меня любит, через нее идет поток силы, у меня тогда все получается, а когда впадает в отчаяние, это катастрофа – такие идут мощные разрушительные потоки от нее, что жди несчастий!
– Ну мы же не перевернулись, – после молчания подала еще одну реплику озадаченная Аришка.
– Но и обидел я ее не так уж сильно.
Тут Арина посмотрела на меня вопросительно:
– И мне потом сказал: ты тоже станешь ведьмой.
– Ариша, – сказала я, – на свете еще много необъяснимого, твой отец чует нашу родовую генетическую силу, просто не может ее объяснить иначе как с помощью обывательских суеверий.
– То есть твоя бабушка, и точно…
– Нет, конечно!
Я поняла, о чем хочет спросить Ариша.
– Если коротко тебе попытаться объяснить, дело вот в чем: каждый человек рождается с какой-то своей задачей, которую должен выполнить. У одного это просто продолжение жизни, то есть он только мостик к следующим поколениям; у другого это социальные задачи: например, вырвавшийся из глухой деревни начинает делать политическую карьеру, и его дети, а потом внуки поднимаются по социальной лестнице еще выше; у третьего – это творчество. Но человек обольщается, полагая, что задачу своей жизни он выбирает сам – выбирает его род. И порой сила рода бывает такова, что любое отступничество от поставленной перед человеком сверхзадачи грозит отступившему гибелью. Вот и у нас так.
– А при чем тут сыр? – спросила Ариша хмуро.
И я почувствовала: ей не хочется быть рабыней родовой воли.
– Ни при чем, конечно. Видишь ли, у отца Димона, твоего деда, за восемь лет до смерти заболела рука…
– У па тоже болела, помнишь?!
– Именно тогда он и решил, что ему осталось жить всего восемь лет. Это было…
– Я помню!
– Из-за страха смерти у него несколько съехала крыша. А поскольку я тоже знаю дату, он видит во мне опасность.
– Почему?
– Потому что ему кажется, что, если дату забыть, можно через нее проскочить, и сам он всячески от этого как бы мистического знака отвлекается…
– С Люсями!
– В том числе. Или человека, который помнит дату, просто нужно убрать из своей жизни. Его должно не быть. А в то, что я забуду, он не верит, поскольку проецирует на меня свое желание освобождения от меня. Значит, такой вот получается параноидальный синдром, узколокализованный.
– Блин! – воскликнула Аришка, и мне послышался никогда мной не слышанный голос Люси. – Мне не нормальные родители достались, а чудики!
Но один параноик – это не так страшно, а вот когда появляется рядом с ним советчик, причем гораздо более сильный как личность, побитый жизнью и отсидевший за то, что застрелил человека, – это уже серьезно.
И такой нашелся: по объявлению в Интернете о том, что в строящийся гостевой дом на Оке требуется работник, в деревню приехал наниматься на работу некий гражданин Антонов. Он представился бывшим военным, и вот как описал их знакомство сам Димон (с некоторой свойственной ему «художественностью»):
«Вечером позвонил жене и сообщил, что в дом, строящийся под пансионатик, нашел наконец работника. Отреагировала как-то вяло – типа, твое дело, бери кого хочешь. Ей лишь бы ее не трогали и давали деньги, чтобы она могла делать свои картинки. Полная пофигистка. А я из-за этой новой стройки сижу как проклятый уже полгода безвылазно в деревне, руковожу предприятием через скайп. В общем-то, руководит больше мой директор, толковый мужик, что скажешь, правда, без руки, руку он потерял в Афгане, а я больше имитирую через Интернет бурную деятельность.
Мужик на работу приехал устраиваться с женой – это мне то что надо. Мы оказались с ним ровесники, у них с женой брак недавний, у нее взрослая дочь, живет где-то в другом городе. Нормальный мужик, бывший военный, беру. Пусть живут в маленьком домике и начинают работать. Баба его будет мне готовить. От супруги ведь не дождешься милостей, не приедет сварить мужу вкусный обед! Правда, я сам у нее забрал машину и отдал своей бухгалтерше. Но хорошая жена и на автобусе приедет! Два с половиной часа дороги для любящей женщины не преграда. Так разве она умеет любить? Ни хрена. Живет в каком-то иллюзорном мире, и ей там хорошо.
Вечером Анатолий (мы сразу перешли на «ты», он стал меня звать по отчеству, так сказать, по-простому) пришел ко мне на чай.
– Мне бы паспорт, – сказал я, надо признать, не без робости: неприятное это дело – ощущать себя полицейским.
Блин, он оказался судим.
– Судим?!
– Было дело. Но я доказал свою невиновность. По ошибке взяли. Иди, иди, Зоя, – он махнул рукой жене, – готовь обед.
Врет, конечно, что по ошибке.
– А сколько?
– Сколько отбывал? Пять годков.
– И за что?
Ё, пять лет не хухры-мухры. Точно, врет.
– Больше бы сидел. Говорю же, доказал, что на меня свалили, а я был козлом отпущения. Замполит, полковник, лейтенанта молодого по ревности пристрелил, а на меня свалил.
– Не гонишь?
– Чтоб мне… Меня даже в звании восстановили, вот в военном госпитале карточку разрешили завести. – Он потыкал пальцами по мобильному: – Зой, карту из госпиталя принеси. Но я с пятнадцати лет ни разу не болел, такой организм.
– Все от Бога.