Неужели все до сих пор в мире так, печально думалось мне, Варавве дарят свободу, а Иисуса обрекают на распятие?
Старшей дочери он завещал предприятие. Инне Борисовне кроме квартиры – алтайский участок. Если бы жива была Галка, все было бы иначе! Она видела эту хищницу насквозь. Все остальное – Алле Кирилловне Беднак, требовавшей кроме полученного долю в той квартире, в которой сейчас лежала моя бедная больная дочь.
Однажды маленькая Аришка сильно заболела; у Димона были неприятности на производстве, он нервничал и, смотря вечером телевизор, прижимал девочку к себе; постепенно с его лица сошла краснота – признак повышенного давления, но пунцовым стало лицо Аришки, у нее поднялась температура выше тридцати девяти и держалась ровно неделю – пока на работе Димон улаживал конфликт.
У них всегда была сильная эмоциональная связь, и сейчас Аришка как бы умирала вслед за ним. Парапсихологи называют это некротической привязкой, психологи – индуцированной болезнью, а моя Юлька уверена, что, когда срок жизни Димона вышел и, говоря языком пятнадцатилетней Аришки, его теломеры уже потеряли свои окончания, Димон встал на путь черного колдуна, и если я пытаюсь возражать, она упирается и, вытирая свои крохотные изящные ручки о красивый цветной передник, достает тайно от Юрия одну сигарету, спрятанную наверху кухонного шкафа за мягкой игрушкой – смешным и милым медвежонком, закуривает и выдвигает свои доказательства.
– Я буду говорить отстраненно, как бы не о тебе: он надеялся жену отправить туда вместо себя. А сначала, зная, что у него уже исчерпан запас отпущенной ему психической энергии, стал подпитываться от жены, а когда она, чувствуя опасность, выставила его за пределы своей психической сферы, стал подпитываться от молодых девах, причем сам же подтвердил это, рассказав в «Живом журнале», что ходил к экстрасенсу, чтобы узнать, какого качества энергия у его очередной любовницы; Аришка однажды – ты помнишь? – когда была лет одиннадцати (уже после того, как у него заболела рука и он получил свой мистический знак), сказала с гордостью: «Мой папа – черный маг!» – она тогда увлеклась готикой вслед за подружкой; когда у вас умерла морская свинка, он решил, что дух бабушки его жены помог и потому произошел «перевод болезни» жены на бедную свинку, а «перевод болезни» – прерогатива только черной магии, значит, он хорошо был об этом осведомлен; а главное, в одном из своих исповедальных очерков он признался, что ему самому нельзя кармически иметь много денег, если он переступит эту черту, то вскоре погибнет, и потому он заключил «дьявольский договор» с женой (это его собственные слова!), что зарабатывать, строить, покупать будет не для себя, а только для нее и дочери, – и порой его удивляло, что с ними еще ничего не случилось…
Мы не заметили, что в дверях кухни стоит Юрий. На Юлькин сигаретный дым он интеллигентно не отреагировал.
– Помнишь, ты рассказывала, как твой Димон сообщил тебе во сне, что переступил черту и теперь погибнет? – спросил он.
– Конечно.
– Так вот, он был уверен, что переступил черту отнюдь не нравственную – про нравственность свою он не думал в последние годы вообще, поскольку его единственной целью было выжить, продлить свое земное существование любой ценой, – черта была как раз та, о которой сказала сейчас Юля. Но гибель свою он не считал наказанием за то, что предал жену и дочь, а полагал следствием нарушения им самим той «дьявольской сделки» с женой, когда он, чтобы не нарушить запрет своей судьбы – не иметь для себя ничего сверх прожиточного минимума, – проявил жадность и решил стать «победителем», то есть захватить все. Возможно, он уже чувствовал, что конец его близок, – и соблазн умереть королем пусть некрупного, но королевства был велик. И оказался сильнее желания выжить.
– Потому ему бы и средство твоей бабушки не помогло, – сказала Юлька. – А ненужная операция погубила его. Он ведь сказал тебе во сне, что не умрет, а погибнет.
– Не факт, что вообще это средство бы помогло, – добавил Юрий, – но шанс был. Даже если у него и не было рака.
Я молчала.
– И что самое интересное: я уверен, этот Анатолий наврал ему, что сам болел раком и выздоровел, когда всю собственность переписал на жену. И Димон фактически в последний момент переписывает все на подложенную ему Анатолием аферистку: я нашел в Интернете, что Алла Беднак судима и получила несколько лет назад год условно за махинации с компьютерами. И знаете, мои дорогие, – он вздохнул и улыбнулся, – Димон не был никаким черным колдуном, я материалист, а был он просто дураком, который верил во все суеверия, а суевериями сейчас полон мир, и они управляют подсознанием тех, кто прячется от самих себя. И вследствие своей глупости Димон и попал под влияние Анатолия.
Я писала ему сообщение за сообщением, пересмотри свою жизнь в последние годы, ведь ты предал все идеалы своей юности, полностью отошел от того духовного пути, которым шел. Старый священник мне сказал, что знает случаи полного выздоровления от этой болезни, но выздоровление возможно, только если больной изменится сам – воспримет посланное ему страдание как очищение от налипшей на его душу скверны; сначала должно произойти духовное исцеление, писала ему я, ты должен в первую очередь победить ненависть, которая разрасталась в тебе, болезнь и есть твоя ненависть! Ты пошел по ложной дороге, посчитав себя виннером (у него был даже такой электронный адрес), стал служить только золотому тельцу, а не честному труду, не поиску истины. Ты сам говорил мне двадцать лет назад, что смысл твоей жизни – поиск истины! Если ты вернешься на ту дорогу, которой шел в молодости, душа твоя преобразится, тело победит болезнь – и ты будешь здоров. В каждом сообщении я повторяла: ты можешь выздороветь, Димон! Но параллельно духовному самоисцелению, не отказываясь и от медицинской помощи, ты обязательно должен найти то средство, которое знала моя бабушка. И каждый раз почта штамповала: «Ваше сообщение получено. Ждите ответа».
– Выздоровления Димона хотели только вы с Ариной, и как раз дочь он бросил, а тебя возненавидел, – грустно сказал Юрий. – А ведь остальным нужна была его смерть. Потому он был обречен.
Когда родилась Аришка, наши с Димоном катания по случайным дорогам области не прекратились и, если он предлагал прокатиться, я с удовольствием соглашалась. Но теперь мы брали с собой ребенка. И вот что странно: когда мы болтались на машине с Димоном вдвоем – близ города Н. или в Подмосковье, – ни разу он не свернул на какую-нибудь неизвестную дорогу, где автомобиль бы застрял, попав в непригодную колею. Но теперь, когда с нами была малышка, с Димоном стало происходить непонятное: внезапно он сворачивал с шоссе на совершенно незнакомую проселочную дорогу, проехав по которой с полкилометра, машина начинала буксовать и в конце концов увязала так, что самостоятельно выбраться из ямы не было никакой возможности.
Первый раз мы застряли осенью, Аришке было десять месяцев, и, поскольку Димон сказал, что мы едем на часок, не более, так, прошвырнемся и все, я никакой еды с собой не взяла. Едва колеса завязли в какой-то трясине, утопившей колею, я с отчаянием поняла: ребенок вот-вот захочет есть, а выбраться отсюда самим шанса нет – колеса погружались все глубже и глубже, машина накренилась, Димон бегал и собирал с земли сухие ветки, пытаясь, засунув их под колеса, хотя бы как-то приостановить медленное, но упорное наше погружение в болотистую грязь. Я стояла, держа на руках Аришку, и уже готова была заплакать от страха и отчаянья.
Спасло нас чудо.
Внезапно на дороге появился мотоцикл с коляской, им управлял мужчина, одетый легко, хотя был октябрь, – в джинсы и обычную майку без рукавов, у мужчины были огромные мускулистые руки и очень широкие плечи, хотя, когда он сошел с мотоцикла и подошел к нам, стало видно, что, несмотря на богатырское сложение и мощнейшие бицепсы, роста он среднего. Не сказав нам ни одного слова, он быстро наклонился, подхватил нашу машину, приподнял ее и передвинул на сухое место дороги. Отряхнув руки, он улыбнулся мне, сел на мотоцикл и умчался. Года через два в журнальчике «Тайны двадцатого века», где, кроме статей про оборотней и вампиров, появлялось много интересного, я с удивлением обнаружила письмо читательницы, рассказавшей, как завязли они однажды на совершенно пустой лесной дороге и уже почти потеряли всякую надежду выбраться, как вдруг раздался гул мотоцикла и неизвестно откуда появился богатырского сложения мотоциклист в синих брюках и трикотажной белой майке, который, спешившись, просто вытащил их машину, точно весила она всего несколько килограммов, а затем, не проронив ни слова, уехал…
Второй раз наша машина застряла зимой – и как раз тоже на глухой лесной дороге. Димон совершенно безбашенно свернул с широкого шоссе, черного и влажного от растаявшего снега, и повел машину в глубь леса.
Арише было два с половиной года.
Снега тогда выпало очень много, потом подморозило, но вдруг резко потеплело – сугробы стали чернеть и оседать. Заехав в самую глубь сосняка, машина забуксовала. Димон выскочил, глянул, сообразил, что ситуация аховая, и, конечно, начал орать, обвиняя меня в том, что я не остановила его, когда он решил на эту идиотическую дорогу свернуть.
– Я просила тебя ехать только по шоссе.
– Шла Шаша по шосэ и шашала шушку! – проорал он. – Не слышал я твоего предупреждения!
Мы выехали после четырех дня – и теперь быстро темнело. Димон, освещая себе путь зажигалкой, снова бегал, суетился вокруг колес, совал под них ветки, сажал меня за руль, а сам пытался толкать машину. Деятельность он развел бурную, но совершенно безрезультатную. Стало совсем темно. Ребенок заплакал. Димон включил фары. Я успокоила Аришку, усадила ее на заднее сиденье, и она задремала.
– Завязли?
Голос сначала прозвучал из темноты, но тут же в круге света появился и говорящий – сухонький дед, опирающийся на палку.
– Здесь и трактора-то не ездиют, – сказал старик, – и не ходит никто.