Тужит Иван, убивается, печалятся старики, и ребёнок слезами заливается, мать кличет.
Много ли, мало ли прошло времени, как-то утренней порой прилетела гусыня, села на крышу, услышала, как плачет в избе ребёнок, и запричитала:
Глазоньки твои, милый, не слезились бы,
Слёзоньки мои горючие не лились бы!
Вышла старуха:
— Кышш, кышш! Нашему маленькому покоя не даёшь! Отлетела гусыня недалеко, но как только старуха ушла, опять опустилась на крышу и запела, запричитала:
Глазоньки твои, милый, не слезились бы,
Слёзоньки мои горючие не лились бы!
Выбежал старик, заругался:
— Кышш, кышш! Что это повадилась летать к нам?
Снялась гусыня с крыши, через открытую дверь залетела в сени, а из сеней в избу. Сбросила гусиные перья, обернулась прежней красавицей и первым делом кинулась к зыбке, схватила сына, приласкала, приголубила. Потом обернулась к свекрови и проговорила:
— Вот и кончился сегодня срок волшебного заговора, и теперь никогда не понадобится мне обращаться в гусыню и никогда я больше не расстанусь с вами!
Старуха поскорее печь затопила, спалила гусиные крылья, и с тех пор Иван с Альдюк и с сыном да с родителями живут счастливо, никакой беды не знают.
СОЛДАТ ИВАН
Давным-давно это было. Прослужил Иван в солдатах двадцать пять лет, и отпустили его на все четыре стороны:
— Ступай куда хочешь.
Недолго солдат в дорогу собирался. Уложил в котомку хлеба краюшку, штоф водки, прихватил кисет с табаком и отправился в путь. «Пойду на родимую сторону, отца с матерью да братьев и сестёр повидаю», — думает.
Шёл он долго ли, коротко ли, дорожные припасы на исходе, а идти ещё долго надо. Сел на придорожный камень отдохнуть, пошарил в котомке, достал последний ломоть хлеба и только хотел закусить, как, откуда ни возьмись, появился перед ним стар-старичок:
— Подай, служивый, милостыньку!
«Сам-то как-нибудь обойдусь, — подумал солдат, — а старому, убогому, где взять?»
И отдал старику последний ломоть:
— Не взыщи, больше у меня ничего нету.
Поблагодарил старик Ивана, принялся за еду. А солдат поднялся, подтянул ремень потуже и пошёл дальше. Шёл, шёл и вспомнил: «Ведь в штофе водки ещё немного осталось, дай допью, авось про голод забуду». Достал из котомки посудину, а в ту самую минуту другой старик перед ним оказался:
— Ох, служба, болят мои старые кости! Угости водочкой, легче мне станет!
Подал ему солдат штоф:
— Пей, дедушка, на здоровье!
А сам стал путь продолжать. Дошёл до небольшой речки, присел на берегу и достал кисет. А табаку там осталось на одну цигарку.
В ту пору рядом с ним очутился третий старик:
— Угости табачком, добрый человек!
Отдал ему солдат остатки табаку, а сам поднялся и пошёл дальше. Версту ли, две прошёл — глядь, а все три старика идут навстречу.
— Не пожалел ты своих дорожных припасов, последнее нам отдал. Теперь видим: хороший ты человек, добрый. Пойдём, погостишь у нас денёк, отдохнёшь.
Привели старики Ивана в избу. Баню истопили. Намылся солдат, напарился. Накормили его всякими кушаньями и спать на пуховую перину уложили.
На другой день после завтрака стал солдат прощаться с хозяевами:
— Спасибо за хлеб, за соль, за тёплый постой. Надо мне вперёд подвигаться, к дому.
Самый старший старик подал солдату суконку:
— Понадобится помощь, кликни только: «Из дедовой суконки!» — увидишь, что будет.
Другой старик подал ему книгу:
— Когда понадобится, разверни, почитай эту книгу — сразу поймёшь, что надо делать.
— И от меня тебе награда, — сказал третий старик и подал Ивану нагайку. — Скажи: «Дедова нагайка, помоги». Она знает, что делать.
Поблагодарил солдат стариков за подарки, распростился и отправился в путь-дорогу.
Шёл с утра день до вечера. Завела дорога в глухой, тёмный лес. Солнышко закатилось, и сделалось так темно — глаз выколи, не видно. Вдруг провалился солдат в бездонную пропасть. Долго летел вниз, и наконец забрезжило, светлее и светлее стало, а свет такой, как на земле в ясную месячную ночь бывает. И тут почувствовал Иван под ногами землю. Увидел в земляной стене пролом. Пролез в пролом и очутился в подземном царстве. Открылись леса, поля широкие, вдали горы видать, а в долинах реки, озёра — всё как наверху, только свет не такой, как на земле, но всё хорошо видно. Миновал солдат одну гору. За горой ворота показались и большая площадь, глазом не охватить, обнесена высоченным забором. Ворота на запоре, рядом узенькая калитка не закрыта. Солдат проскочил в калитку и увидал чертей видимо-невидимо. Суетятся, спорят о чём-то, кричат:
— Мне, мне отдайте эту душу!
Подскочили ещё три чертёнка:
— Нет, нам отдайте, нам!
С визгом, с криками набежало ещё много чертей. Толкаются, бранятся:
— Сегодня совсем мало душ к нам пришло. Делите эту на всех!
Тут один чертёнок заметил солдата и закричал:
— Смотрите, смотрите, ещё один!
И тотчас окружили солдата черти со всех сторон. Галдят, тянутся к нему руками, копытами землю роют. Иван мешкать не стал. Крикнул: «Из дедовой суконки!» В ту же минуту стали перед ним солдаты. Спрашивают:
— Что прикажешь?
— Караульте все ходы и выходы! Никого отсюда не выпускайте!.. — И тут же приказал: — Дедова нагайка, помоги! Проучи чертей, чтобы навек запомнили!
И пошла потеха. Входы и выходы солдаты из дедовой суконки сторожат, а нагайка принялась чертей охаживать. До тех пор чертей стегала, покуда они не взмолились:
— Пощади, служивый! Проси чего хочешь, оставь только нас в живых!
— То-то же! — сказал Иван и скомандовал: — В дедову суконку!
Исчезли солдаты, а черти разбежались, попрятались кто куда.
— Дедова нагайка, марш в суму!
Скрылась нагайка, а к Ивану подошёл набольший чёрт и говорит:
— Хоть и напрасно ты побил, покалечил чертей, но за отвагу и храбрость твою могу тебя назначить главным караульным у наших ворот. Служба лёгкая. Сиди себе покуривай да строго следи, чтобы не пропустить к нам, кого не следует. Три года прослужишь, наградим и на белый свет переправим.
Солдат долго раздумывать не стал. Прошёл в караульную будку, заступил в должность. Сидит покуривает, своё дело правит.
Однажды подошёл к воротам Эсрель, тот, что людей морит. Иван строго спросил:
— По какому делу пришёл?
— Узнать, кого надо морить в этом году, — отвечает Эсрель.
— Я сам схожу узнаю, чего тебе делать, — сказал солдат, — посиди тут.
Пошёл Иван к начальству и спросил:
— Эсрель пришёл и спрашивает, что ему в этом году делать.
— Пусть в этом году Эсрель морит детей.
Воротился солдат к воротам и приказал:
— Велено тебе в этом году молоденькие деревья морить. Возьми топор и ступай!
Отправился Эсрель в лес и целый год рубил молодые деревья.
Прошёл год, воротился Эсрель и спрашивает:
— Пришёл узнать, чего мне делать на следующий год.
— Не велено никого пускать. Посиди здесь, а я схожу спрошу.
Пошёл к начальству и говорит:
— Эсрель пришёл. Спрашивает, чего ему делать, кого нынче морить.
Старший сказал:
— Пусть в этом году морит молодых людей в расцвете сил.
Воротился солдат и говорит:
— Велено рубить и морить строевой лес в этом году.
Отправился Эсрель в лес и принялся валить высоченные сосны и крупные ели. Через год снова пришёл к воротам:
— Надо узнать, кого морить в этом году.
— Пропустить не могу, — отвечал солдат, — придётся тебе тут обождать.
И пошёл узнавать. Выбежал навстречу ему чертёнок.
— Эсрелю в этом году морить всех стариков и старух!
Воротился Иван в проходную будку и говорит:
— На этот год тебе работа лёгкая. Велено выкорчевать все пни в лесу. Ступай!
Корчевал Эсрель пенья-коренья целый год и так изнурился, что с горем пополам притащился назад к воротам. А Иван в ту пору задремал. Эсрель увидал, спит солдат, похрапывает, и потихоньку проскочил мимо него. Сам пошёл к старшему чёрту. Тот взглянул на него и спрашивает:
— Чего это ты такой истомлённый?
— Так ведь два года лес рубил, а третий пенья-коренья корчевал, как было велено. Совсем из сил выбился!
— Как так лес рубил да пенья корчевал?
Рассказал Эсрель всё, как солдат ему приказания давал. Вскричал старший чёрт:
— Обманывал Иван и меня и тебя!
И тут же велел позвать солдата.
— За то, что ты три раза провинился — обманывал Эсреля, в наказание будешь носить его на себе целый год, — сказал старший чёрт.
— Будь по-вашему, — весело ответил солдат.
Посадил он Эсреля на плечи и понёс его через густые заросли шиповника. Шипы порвали у Эсреля платье, и самого исцарапали до крови. Стал он просить-молить Ивана:
— Вынеси меня отсюда! Сил нет терпеть такую муку!
— Сейчас мы с тобой в орешник попадём. Спелых орешков пощёлкаем, — отвечал солдат.
Когда добрались до орешника, нашёл Иван червивый пустой орех. В скорлупе дырочка.
— Говорят, будто ты можешь в самую малую букашку оборачиваться, а я тому не поверю, покуда сам не увижу, — проговорил солдат.
— Это мне по силам, — отозвался Эсрель, — это я могу.
— Если сумеешь в орех через эту дырочку пролезть, тогда поверю. А так, может, только зря хвастаешь!
Эсрель тотчас же обернулся мошкой и — раз, раз! — влез в орех. А солдат залепил смолой дырочку в орехе и засмеялся:
— Сиди там теперь!
Опустил орех с Эсрелем в карман и ведёт время. Трубочку покуривает, орехи пощёлкивает. Рыбку в реке ловит, птицу да зверя в лесу промышляет. Худо ли?
Прошёл год. Воротился Иван к воротам того света, отковырял с ореха смолу, выпустил Эсреля на волю. Подхватил его на плечи и принёс к старшему чёрту.
— Ох! — стонет Эсрель. — Чуть жив остался. Замуровал меня солдат в ореховую скорлупу и целый год там продержал взаперти!