Глава 10
На следующий день я проснулась под будильник. Не из-за папы. Хм. Все еще в пижаме, с несвежим утренним дыханием и вороньим гнездом на голове я поплелась к его комнате и постучалась. Тишина.
– Па? Ты еще спишь?
Опять тишина. Только я собралась постучаться еще раз, как кто-то похлопал меня по плечу. Я подскочила.
– Доброе утро, мелкая.
Папа протянул мне чашку чая, и я улыбнулась.
– Чем я заслужила обращение, как с принцессой?
Он запустил руку в волосы и зевнул. И тут я заметила, что он тоже все еще был в пижаме – поношенной футболке с символикой «Клипперс»[11] и фланелевых штанах.
– Ну, наши планы изменились. Вы с Роуз сегодня работаете в фургоне без меня.
Чай обжег язык.
– Что? Ты заболел?
– Нет.
– Эм… у тебя встреча?
– Нет.
– Тогда что?
Его глаза загадочно блеснули, отчего по коже побежали мурашки. Такой блеск унаследовала и я. И он никогда не означал ничего хорошего.
– Это тест.
Я застыла.
– Нет.
– Да.
– ПАПА! – прокричала я.
Он указал на меня пальцем – это выглядело строго и одновременно нелепо, учитывая спутанные волосы и широкую футболку.
– Вам с Роуз надо научиться ладить. Не просто терпеть друг друга и работать, а действительно поладить. Она хорошая девушка, и я хочу, чтобы ты это увидела.
Я громко выдохнула.
– Хорошо, доктор Филл. Но Роуз ушла, помнишь?
– Я поговорил с ее родителями, и они убедили ее попытаться в последний раз. Точнее… не раз, а неделю.
Я потрясла головой, словно в моих ушах скопилась вода.
– Что, прости?
Папа уже был одной ногой в комнате.
– Да, тест продлится неделю. Удачи вам сегодня, увидимся!
Он поспешил внутрь и запер дверь.
Я заколотила по ней.
– Ни за что!
Его голос зазвучал приглушенно:
– Роуз ждет тебя на стоянке. Вы уже знаете, что делать. Меня не беспокоят ошибки, я лишь хочу, чтобы вы все выяснили, иначе осенью вас отстранят, а ты будешь наказана на все лето! – Он сделал паузу. – Мне писать только в экстренных случаях.
– От меня ты получишь только фотографии морского желудя! – Папа очень остро реагировал на снимки предметов с кучей отверстий или бугорков, например, морских желудей и стручков. Это отвращение/страх, называемый трипофобией, всегда являлся моей последней надеждой и способом манипулирования, когда папа вел себя глупо. Например, как сегодня.
– И чем ты собираешься заниматься весь день? – прокричала я через дверь.
– Сегодня беру выходной. А в остальные дни… займусь ресторанным вопросом, пора начинать развивать бизнес, – ответил он. Его голос звучал отдаленно и слишком расслабленно.
– Тогда наслаждайся своим выходным с морскими желудями.
К тому моменту, как я добралась до стоянки, папа уже получил семь фотографий и гифок с ними. Он не ответил, но я продолжила их слать. Мне хотелось, чтобы он провел время в условиях унижения и страха. Строгий Эдриан меня не устраивал.
Роуз, конечно, уже была на месте. Стояла, прислонившись к «КоБре», в белом хлопковом топике и небесно-голубых шортах; на ногах – изящные коричневые сандалии. Она посмотрела на меня сквозь солнечные очки в светлой оправе и скрестила руки на груди.
– А ведь мне нравился твой папа, – произнесла она сухо.
– Ну, даже крутые папы в итоге оказываются обычными. Рано или поздно несовершенство проявится.
Роуз выпрямилась.
– Родители заставят меня бросить танцевальную команду, если не закончу эту работу.
Учитывая, что она с девятого класса являлась капитаном, это имело для нее большое значение.
Мы помолчали с секунду, не зная, с чего начать. А потом одновременно заговорили:
– Твой папа отправил мне по е-мейлу информацию о соцсетях…
– Папа хочет, чтобы мы сосредоточились…
Мы обе замолчали. Я бы засмеялась, только Роуз Карвер представляла собой антидот для веселья. Я отправилась к складской кухне.
– Ну, давай проверим запасы продуктов. Сегодня закупочный день.
Быстро проведя ревизию, мы поняли, что заканчивается мясо, поэтому перед остановкой в офисном парке следовало заскочить в корейский район.
– Мне сесть за руль? – спросила я, когда мы зашли в фургон. Я старалась быть как можно вежливее.
Роуз пожала плечами.
– Конечно, так разумнее всего, – ответила она и пристегнулась на пассажирском сиденье. Я не выдержала бы пятнадцатиминутную поездку в корейский район в тишине, поэтому включила радио. Так давно его не слушала, что пришлось немного повозиться, чтобы найти пристойную станцию, на которой играли песни прошлых лет.
Через несколько секунд Роуз задала вопрос:
– Мы можем послушать «Эн-Пи-Ар»?
Я запротестовала.
– Ну нет!
– То, что это фургон твоего папы, не означает, что ты автоматически принимаешь все решения.
– Принимаю, когда речь идет о чертовом «Эн-Пи-Ар».
– Ага, ведь так не круто следить за тем, что происходит в мире.
Я резко дернула руль, когда мы повернули на Вермонт-стрит.
– Ты это сказала, не я.
– Забудь, ты такая зануда, – обиделась она, опустила окно и отвернулась от меня. Остаток пути мы не разговаривали, что совершенно меня устраивало.
Поездка по корейскому району на громоздком фургоне оказалась непростой. Независимо от времени суток, здесь всегда было полно машин, и мое обычное вождение с лавированием и подрезанием быстро ограничилось как потоком автомобилей, так и неповоротливостью фургона. Но я не возражала; мне всегда было весело наблюдать за людьми, потому что в корейском районе, одном из немногих в Лос-Анджелесе, они действительно ходили пешком.
Здесь встречались белые воротнички в деловой одежде; подростки в огромных наушниках и с рюкзаками; бабушки, держащие за руки малышей и детей. И все это находилось в тени небоскребов и стрип-моллов, прижавшихся друг к другу. Корейский район рассказывал всю историю Лос-Анджелеса через архитектуру – начиная от многоквартирных домов 1920-х годов с железными буквами в стиле «ар-деко» на крышах и заканчивая неоновыми многоуровневыми фасадами магазинов, торжественно прибывшими в Лос-Анджелес из Сеула.
Здесь я чувствовала себя как дома не только потому, что я – американка корейского происхождения, но еще из-за того, что в этом месте смешивались старый и новый Лос-Анджелес. Я симпатизировала этой будущей версии Америки, неопрятной, но многогранной, импровизированной и сложной.
Мы приехали в мясной магазин, где пришлось на ломаном корейском заказывать говяжий кострец и свиную вырезку. Мясник все время тихонько ворчал, и я подозревала, что он критиковал мое дурное воспитание, швыряя через стойку куски мяса.
Вернувшись на стоянку, мы подготовили еду, как показывал папа: замариновали мясо, сделали соусы, сварили рис. Роуз нехотя уступила мне приготовление блюд, так как в этом мой опыт был побольше. Но наблюдала за каждым моим движением, запоминая все, что я делала на автомате. Это раздражало, и я ощущала неловкость.
– Все запомнила? – проворчала я, помыв руки.
– Конечно, это же не операция на мозге, – сказала она, но между ее бровей застыла морщинка сосредоточенности.
Я завела фургон.
– Поверить не могу, что папа нам доверяет.
Роуз опустила окно и надела солнечные очки.
– Ну, он знает, что среди нас есть ответственный человек.
– Ты знаешь, что ты – восхитительный собеседник?
Она не ответила, и мы молчали по дороге в офисный парк.
Там нас встретил Гамлет, подбрасывающий табличку. В этот раз в темно-зеленой кепке, белой футболке и темно-синих шортах по фигуре. Без носков и в сверкающих белых кроссовках.
– Привет, Гамлет!
Роуз замахала ему в окно, не успели мы даже припарковаться.
В ответ он помахал нам табличкой.
– Привет. Вы вернулись!
Когда она взглянула на меня, улыбка исчезла с ее лица, но тут же вернулась, когда моя напарница снова повернулась к парню.
– Ага. Вообще-то, на этой неделе в фургоне работаем только мы с Клэрой.
– Серьезно? – Он подошел к нам, все еще удерживая табличку над головой. – Эдриан куда-то уехал?
Ага, пусть Роуз сама отвечает на этот вопрос.
Она по-деловому улыбнулась и прочирикала:
– О, нет, он решил, что мы сами можем справиться. Понимаешь, боевое крещение и все такое.
Он откинул голову назад и рассмеялся. Смех был таким искренним, словно кто-то поделился с ним шуткой. Вот только никто не шутил.
Роуз выпрыгнула из фургона и подошла к нему. Когда они продолжили болтать, я закатила глаза и надела форму.
Затем услышала, как Роуз воскликнула:
– Секундочку, ты состоишь в команде дебатов подготовительной школы Аркадия?
Она показывала на футболку, на которой большими буквами было написано: Команда дебатов школы Аркадия. Затем взволнованно схватила его за предплечье.
Я высунула голову в окно.
Он опустил табличку и взял ее за руки.
– Да! Подожди, а ты капитан из…
– Элизиан Хай!
После этих слов Гамлет вдруг крепко обнял ее. Я почувствовала волну ревности, которая напугала меня. Простите, зачем мне вообще ревновать?
Мне почему-то стало смешно, ведь они так дружно потеряли разум из-за того, что узнали друг друга по дурацкому «клубу дебатов».
– Вы так круто выступили весной на полуфинале! – воскликнул Гамлет, как-то странно подняв перед собой руки. Я не сводила с него взгляда. Кого же он мне напоминал… Роуз захихикала, и он посмотрел на нее, обнажив сверкающие зубы в улыбке. Какие клыки.
Да, он все еще напоминал мне лабрадора. Он держал руки перед собой на уровне грудной клетки, словно ждал угощения.
И почему я считала его привлекательным?
Наблюдая, как эти двое ударились в лирику, болтая о клубе, я поняла, что заревновала только из-за того, что с ним флиртовала Роуз. Вот и все.
Я открыла окно заказов и свистнула.