– Роуз! Когда вы, два ботаника с дебатов, закончите, может, вернемся к работе?
Та сердито уставилась на меня; Гамлет, как всегда, оставался невозмутимым. А затем направился к фургону. Да уж, ему не хватало только фрисби во рту.
– Привет, Клэра. – Его большие глаза остановились на мне. Темные ресницы создавали резкий контраст с кожей. – Так вы учитесь в одной школе?
Я с грохотом опустила кассу на стойку.
– Ага.
– Но не в одной команде дебатов?
– Лучше умереть. В буквальном смысле.
Он гоготнул. Если бы собаки умели смеяться, то делали бы это именно так.
– Так чем ты увлекаешься?
Я посмотрела на него и склонила голову.
– А что?
И заметила, как Роуз направилась к нам, явно недовольная, что Гамлет общался со мной.
– А почему бы не ответить?
И это было так легко и непосредственно, что напоминало вызов. Он бросал мне вызов быть искренней в своем ответе и с пугающей прямотой смотрел в глаза.
– Мне нравится гулять по пляжу и печь блинчики. А еще люблю котят.
Он снова засмеялся, точнее, гоготнул. Засверкали его невероятно прямые белые зубы.
– Ты такая смешная.
Я сжала губы, сдерживая смех и возникший в голове остроумный ответ, потому что, честно говоря, не знала, как реагировать. Он вел себя странно.
– Нет, я серьезно. Ты ничем не занимаешься? – спросил Гамлет.
Вопрос был грубоватым, но он задал его очень искренне. Или озадаченно. Или как-то еще. И мне вдруг показалось, что я нахожусь под огромным прожектором и совсем к этому не готова. В школе никто никогда не спрашивал, чем я занимаюсь. Я была клоуном класса. Ходячая хохма и предводитель шутов – Патрика и Феликса. Но в фургоне это все вдруг показалось глупым, пустым и неважным.
– К нам идет покупатель, – объявила Роуз, отталкивая меня от окна.
Я помахала Гамлету.
– Пока.
Он моргнул.
– Пока!
А затем побежал на свое место в углу.
Роуз посмотрела на меня.
– Кажется, кто-то влюбился.
Я чуть не выронила кувшин с водой.
– Я не влюбилась!
Она покачала головой.
– Кто сказал, что я про тебя?
Глава 11
Нам с Роуз каким-то образом удалось пережить первый день без единой ссоры. Было такое, что я случайно ударила ее по голове, а она ударила меня в ответ, но все закончилось хорошо. Я понимала, что она действовала инстинктивно.
А еще мы обе устали. Управлять таким фургоном вдвоем – это не шутка.
В конце дня мы покачиваясь вышли на улицу; на стоянке мерцал один из фонарей. Роуз подняла руки и вытянула их над головой, словно фигурка балерины на торте.
Я потерла ботинком голую ногу, почесав укус комара, который откуда-то взялся за восемь часов работы в фургоне.
– Возможно, раз мы сегодня друг друга не поубивали, папа завтра вернется на работу.
Роуз достала телефон, даже не глядя на меня; ее лицо зловеще сверкнуло в свете экрана.
– Да.
Ну ладно. Я стиснула зубы и направилась в сторону дома, как вдруг заметила проходящих мимо парней – окутанные тенью, они медленно шли и оценивали нас. Я уставилась на них в ответ, как бы говоря: «Я вас вижу». Они прошли мимо. Когда один из них оглянулся, я не отвела взгляд. Ужас.
Я вздохнула и повернулась.
– Тебе есть на чем добраться до дома?
Роуз попыталась выглядеть беззаботной, но тут же выдала себя, снова взволнованно взглянув на телефон.
– Эм… да, в смысле… здесь где-то должна быть моя мама.
– Ты будешь ждать одна?
– А ты разве не собираешься пойти домой одна? – тут же парировала она. Ее напускная храбрость была бы убедительнее, если бы она снова не посмотрела на телефон.
Я плотнее закуталась в толстовку.
– Да, но это мой район, я знаю, как себя вести. – Я сделала паузу. – К тому же папа заставляет меня носить с собой перцовый баллончик.
Роуз достала что-то из кармана шортов и подняла. Газовый баллончик.
Я засмеялась.
– Дети Лос-Анджелеса.
– Нам известны все типы извращенцев, – произнесла она с невеселой усмешкой. Я улыбнулась в ответ, а потом мы отвели взгляды друг от друга.
Ее дыхание участилось. И в этот раз, кажется, не ради того, чтобы взять себя в руки – она была не в себе.
– Тогда я подожду с тобой, – заявила я.
Не успела Роуз ответить, как я присела на корточки, при этом моя задница зависла всего в сантиметре от асфальта, и достала телефон, чтобы не смотреть на нее.
– Как ты так сидишь? – спросила она и наклонилась, чтобы получше рассмотреть мою позу. – Ты используешь лодыжки в качестве сиденья!
Она попыталась меня скопировать, но, опустившись достаточно низко, свалилась на мягкое место.
Я зацокала.
– Видишь, хоть ты и можешь дотянуться до головы пальцами ног, только корейцы могут так присесть. Не зря это называется корейским сидением на корточках.
Естественно, так мог делать каждый человек, но мне нравилось дразнить Роуз.
Она усмехнулась.
– Ой, да ладно. Ты все придумываешь.
– Попробуй еще раз.
Роуз присела, но ей пришлось балансировать на подушечках стоп, поэтому от ее задницы до земли оставалось еще сантиметров тридцать, тогда как моя парила в сантиметре. Я видела, как она сосредоточила все усилия, напрягая бедра, стараясь удержаться в неудобной позе.
– Ха! Я нашла то, что не может сделать Роуз Карвер.
На этот раз она не упала.
– Ну, это мы скоро узнаем. – Она посмотрела на свои ноги и продолжила: – А еще я правда не знала, что тебя отстранят.
Я чуть не упала.
– Ты извиняешься?
Она засмеялась и огорошила меня неожиданным ответом:
– Нет, конечно. Тебе кто-нибудь говорил, что постоянно извиняющиеся девушки раздражают?
– Классная шутка.
– И еще… не считай меня глупой. Знаю, ты поэтому ненавидела меня и превратила мою жизнь в сплошной кошмар, – добавила она.
Я пожала плечами, все еще сидя на корточках.
– Ты это заслужила.
– Я восхищаюсь твоей выносливостью.
– Спасибо.
На несколько секунд воцарилась тишина; поднялся порывистый ветер, который заставил Роуз наклониться. Все же она удержалась, и я многозначительно посмотрела на нее.
– Знаешь, после того случая я больше не курила.
Между ее бровями снова пролегла та морщинка, и она покачала головой.
– Глупо, но я сделала это лишь потому, что решила стать бунтаркой. – Я не понимала, зачем говорила это. Словно что-то должно было заполнить пропасть между злостью на кого-то за стукачество и моими неустанными издевками. – За несколько недель до этого родители сильно поругались из-за меня. Насколько ты заметила, они больше не вместе. Мама много путешествует по работе, поэтому папа получил единоличную опеку.
Роуз кивнула.
– Так вот, мама хотела, чтобы я пропустила школу и отправилась с ней путешествовать, а папа психанул. Я очень разозлилась. Хотела быть с мамой, но… не знаю, все равно понимала, что это не лучшее решение. Так вот, курение. Его я могла контролировать.
Деревья вокруг нас заскрипели на ветру.
– Прости, тяжело такое слышать, – сказала через несколько секунд Роуз, робко улыбаясь мне. – Я знаю, что часто извиняюсь. Но, может, это не так уж плохо? Так часто делают девушки, и, наверное, это считается чем-то неправильным, но ведь благодаря этому мир остается человечным.
Ого. Я кивнула.
– Да. Это не всегда плохо. И… спасибо. Наверное.
Стоянку затопил свет фар.
– Рози! Прости, милая, у Джесси сбежала змея! – прокричала в водительское окно роскошного внедорожника мама Роуз.
Та изящно подскочила, хотя чуть не свалилась при этом.
– О господи, мистер Пицца пропал? – закричала она. – Вы его нашли?
Мама помахала рукой в окно.
– Типа того.
Ничего себе. Я тоже встала.
– Что ж… увидимся.
– Ты куда? – удивилась Роуз.
Я осмотрелась.
– Домой, вроде как.
– Мы можем подвезти тебя, – натянуто предложила она; автомобильные фары, светившие сзади, превратили ее фигуру в размытый силуэт.
– Я живу в шести кварталах отсюда, все нормально.
Она пожала плечами.
– Ладно, но не говори, что я тебя не предупреждала.
Эм, не слишком ли зловеще? Я знала эту дорогу и была уверена, что со мной ничего не случится. Но когда проходила мимо машины, миссис Карвер нажала на клаксон, и я едва не подскочила. Мама Роуз снова высунула голову в окно.
– Залезай в машину, Клэра!
Я подошла и запрыгнула на заднее сиденье.
Когда я вошла в квартиру, меня встретили папины ноги – босые и лежащие на подлокотнике. Все остальное его тело спряталось по флисовым одеялом с символикой «Лос-Анджелес Гэлакси»[12]; торчали лишь руки и телефон. Рядом с ним лежал комок – очевидно, Фло.
Я захлопнула дверь, отчего та замяукала, а настенные часы из магазина, где все продается за доллар, задребезжали. Они были оранжевыми, пластмассовыми и невероятно уродливыми, но папа их очень любил. Я понимала, что это лишь из-за их уродливости. Отец словно ощущал больную необходимость холить и лелеять отвергнутые и нежеланные вещи. Мы уже стояли на кассе, когда он заметил их в корзине для распродажи. Если непонятно, то корзина для распродажи в магазине, где все продается за доллар – самые сливки грусти.
Милая из нас парочка.
– Как моя дорогая дочка? – подал он голос, не меняя позы и даже не удосужившись поднять голову.
– Замечательно. – Я достала из морозилки упаковку с мятным мороженым, посыпанным шоколадной крошкой. Его оставалось совсем немного, на дне, а сверху десерт покрывал приличный слой льда. – Пап! Ты можешь хотя бы раз проследить за наличием дома мороженого? – спросила я, соскребая остатки в раковину.
– Ты разговариваешь со мной только для того, чтобы накричать на меня?
Вода из нашего дурацкого крана текла тонким ручейком, колеблемая ветром, и мне пришлось долго отмывать коробку, чтобы потом выкинуть ее в мусо