– Мы ведем разговор с инфлюенсером и законодателем вкусов Джулианой Чой на территории прекрасного отеля «Лотос» в Тулуме. – Так понимаю, это скрытая реклама. – Джулс, как любят называть ее фанаты, делится своей жизнью с четырьмя миллионами подписчиков – путешествует по миру, сидит в первом ряду на важных модных показах и сотрудничает с дизайнерами. А еще она – мама очень крутой дочки-подростка, которая сейчас с нами. Вы можете в это поверить?
К счастью, я сидела на стуле за женщиной-оператором, поэтому они не смогли перевести на меня камеру. Тем не менее было не по себе от того, что меня обсуждают. Мама подмигнула мне, и я поняла: ее фанатам должен был понравиться этот личный момент между мамой и дочкой.
– Итак, Джулс, расскажите о вашем творческом пути.
Я чуть не рассмеялась.
Мама удобнее устроилась на подушках.
– Меня с самого детства привлекали красивые вещи. Я выросла в Бразилии, в окружении пышных тропических ландшафтов, и это до сих пор воодушевляет меня.
Я не могла не задаться вопросом – воодушевляет на что? Популярные блогеры всегда говорили о необходимости «создания контента». Мне казалось, что это была шаблонная фраза, чтобы «узаконить» карьеру, построенную на фотографировании себя в соответствующих условиях. Но людям это нравилось, так кто я такая, чтобы судить? А еще мама выросла в Сан-Паулу, огромном городе, который я не назвала бы «пышными тропиками».
Она продолжила:
– Не говоря уже о культурных влияниях – коренные жители, национальная еда, католические иконы… огромное разнообразие.
Тереза закивала.
– Да, подруга. Это так вдохновляет.
Что? Она ведь почти ничего не сказала! Разве она не должна говорить о реальных событиях?
Но Тереза продолжила:
– Как прошло ваше детство в Бразилии?
Я знала, как оно прошло. Ее родители боролись с финансовыми трудностями, управляли небольшим продуктовым магазином и были такими строгими и религиозными, что моя мама выросла задавленной и одинокой.
– Дико и свободно, – произнесла со смешком она. Что?! – Нельзя и мечтать о более прекрасном детстве. На улицах играли дети. Меня кормили уличные торговцы, и я носилась, сломя голову. Вот, что значит свобода.
Мне было сложно сохранять серьезное выражение лица, пока она рассказывала о своем «замечательном детстве». Мама ненавидела свое детство. Именно это привлекло ее в отце – их взаимопонимание. Я знала, что мама врет, вероятно, из-за того, что реальность вгоняет в депрессию, и эти сведения вряд ли заинтересовали бы «Нью-Йоркер», но все равно… Это было так неискренне, что все во мне зудело.
– Кстати говоря о свободе, у вас есть планы «осесть» и поработать на какого-нибудь дизайнера? Вы отлично справились бы с брендированием, – заметила Тереза. Между маминых бровей пролегла небольшая морщинка.
– Я обожаю всех дизайнеров, с которыми сотрудничаю. Но не уверена, что могу выбрать один город, в котором смогла бы прожить так долго, понимаете? – Тереза закивала. – Я люблю… мир. Новизну. Каждый месяц или неделю знакомлюсь с людьми. Мне кажется, если сравнить людей с деревьями, которые глубоко врастают в землю корнями, то я словно… воздушное растение, понимаете?
– Потрясающе, – заявила Тереза и почтительно закрыла глаза. Я постаралась не засмеяться. Пусть мама сама выбирает растение, с которым себя сравнивать.
Тереза вдруг посмотрела на меня.
– Давайте спустимся на землю и поговорим о материнстве! Как вы нашли время воспитывать такого замечательного ребенка и следовать своим мечтам?
Кожу закололо в ожидании ответа. Потому что все шестнадцать лет мне удавалось – судя по моим воспоминаниям – полностью игнорировать мамино отсутствие. Она словно всегда находилась рядом, потому что об этом заботился папа. Она никогда не забывала позвонить на день рождения, купить подарок или поздравить с чем-нибудь. Но на самом деле ее не было.
– Я родила Клэру очень молодой, – сказала мама и замолчала. – Это очевидно, да? – засмеялась она. Тереза тоже засмеялась. Мама умела держаться на публике.
– Когда мы с ее отцом переехали в Лос-Анджелес, я была так потеряна, – призналась она. А вот и он – момент искренности. – И подумала, раз я молодая мать, мне стоит забыть о своих мечтах. Но с поддержкой папы Клэры я смогла добиться всего сама.
Будь я злопамятной, назвала бы это преуменьшением. С поддержкой моего папы? Да он меня воспитал!
Но все в моей маме – незамысловатые амбиции, поверхностная дружба, боязнь выходить из зоны комфорта – напоминало… меня. И я ее понимала.
Но больше не хотела быть ею.
Пока она продолжала сидеть перед камерой и в радужном свете переписывать историю нашего прошлого, я проскользнула на виллу и забронировала билет до дома.
Глава 33
– Я сделала что-то не так?
После интервью прошло несколько часов; я паковала свои вещи и посмотрела на маму.
– Нет, не сделала. Честно. Просто пора вернуться домой. Мне нужно многое решить.
Она присела на край кровати и кивнула.
– Понимаю. Это из-за того парня, Гамлета?
Я улыбнулась. Его имя из маминых уст прозвучало так мило. Мне нравилось, что она в курсе событий.
– Да. Но еще из-за «КоБры», папы, Роуз. Я их подвела.
Я велела голосу не дрожать и закинула в сумку свои новые сандалии.
Мама молча наблюдала за мной.
– Я буду по тебе скучать.
Пусть мама иногда могла быть поразительно наивной и сосредоточенной на себе, я знала, что это взаимно.
– Я тоже.
– Неужели ты тоже будешь по мне скучать? – пошутила она.
Я выдавила улыбку.
– Классная шутка.
– Знаю. – Она скрестила ноги и снова превратилась в маленькую русалку. – Так почему ты так спешишь?
Я садилась на ночной рейс, чтобы к утру вернуться в Лос-Анджелес.
– Потому что завтра соревнование среди фургонов.
Я не была уверена, что все получится – написала Роуз, и она тут же ответила, что попробует забрать наш фургон и встретить меня на соревновании. Конечно, она все еще немного злилась, но проявляла к этому конкурсу такой же интерес, что и я.
– Ого. Смелый шаг. Эдриан же против, верно?
Проигнорировав нервный трепет в груди, я кивнула.
– Ага. Но все равно хочу участвовать.
Она прищурилась.
– Это что-то новенькое.
– Что именно?
Моя рука коснулась серебряного кольца в хряще левого уха, проколотого несколько месяцев назад.
– Нет. Это… рвение. – Она замолчала, и мне стало неловко. А еще бесило желание знать, что мама считает меня крутой. – Мне оно нравится, – сказала она. – Тебе идет.
Уже второй человек, кто это отметил.
Я попыталась скрыть радость, состроив гримасу и скосив глаза.
– Во мне столько рвения. Огромного, самого лучшего рвения.
Мама расхохоталась.
– Тогда удачи, minha filha[23].
Эти слова прозвучали оптимистично и одновременно зловеще.
Попрощавшись с компанией, к которой мне даже в какой-то степени удалось привязаться, я села в машину до аэропорта.
Мама тоже запрыгнула, чтобы обнять меня напоследок.
– Скоро увидимся, filha. Te amo.
– Я тоже люблю тебя, мама.
Обычно я расстраивалась, когда мы прощались, потому что никогда не знала, когда увидимся в следующий раз. В этот раз я тоже расстроилась, но не так сильно: впереди меня ожидало много интересного. Настоящая жизнь.
Когда машина отъехала от отеля, небо заворчало, и на лобовое стекло упали жирные капли дождя. Я решила не искать в этом скрытый смысл.
Перелет до дома прошел неплохо, хотя рядом со мной постоянно пускала газы какая-то бабушка. Хорошо, что рейс был прямой. Я, полная бодрости и с горящими глазами после двух часов сна, в рекордное время проскочила таможню и побежала по длинному коридору аэропорта, отделанному яркой плиткой.
До начала соревнования оставалось всего несколько часов. Я сходила с ума от переживаний: мой телефон был разбит, поэтому пришлось взять такси и надеяться, что Роуз все устроит.
У выхода из международного терминала столпились люди, поджидавшие близких.
Мой взгляд уловил большую желтую табличку. На ней было написано: «Моя девушка». И держащий ее человек, к большому раздражению соседей, крутил табличку над головой.
От растянувшейся улыбки разболелось все лицо, и я побежала к Гамлету. Когда поравнялась с ним, расталкивая людей и извиняясь, он бросил плакат и за два шага сократил расстояние между нами.
Мы стояли так близко, что я видела на его щеке белое пятно от солнцезащитного крема.
– Прости, – выпалила я.
Он нахмурился, и мою сердце на долю секунды остановилось. Затем наклонился и поцеловал. Этот поцелуй словно вернул меня домой, только теперь по-настоящему. Я встала на цыпочки, чтобы ответить на него, и моя сумка, зажатая между нами, окончательно смялась. Когда мы наконец отстранились, он улыбнулся со всей нежностью, на которую только был способен.
– Я тебя прощаю.
Вот так просто. Очевидно, Гамлет был наименее сложным звеном в моей жизни.
– И все?
Он поднял плакат и похлопал им по моей попе.
– Тебе повезло.
И тут меня осенило.
– Откуда ты знал, что я прилечу?
Он покраснел.
– Ну, возможно, пообщался с твоей мамой.
– Что?!
Он забрал у меня сумку, стараясь отвлечь от того, что собирался сказать.
– Когда ты уехала, я подписался на ее «Инстаграм», и вчера она сообщила мне, что ты летишь домой. Хотела, чтобы тебя кто-то забрал.
И тут я заметила, что Гамлет одет в футболку «КоБры».
– Что это?
Он улыбнулся.
– Я сегодня помогу вам на соревновании.
В моей груди разлилось тепло.
– Правда?
– Да. Как думаешь, зачем я здесь? Нам надо торопиться.
Несколько минут спустя мы бежали к машине Гамлета, оставленной на парковке.
– У нас еще три часа до начала! – прокричал он, оглядываясь на меня. Моя сумка висела на его плече.