Ратников с иронией пристально поглядел на Вадима и горько произнес:
– Что судьба? От нее никуда не денешься, что на роду написано – то и твое. Никому не дано знать, где она тебя подкараулит и шарахнет дубиной по башке. Неизвестно, где алтын найдешь, а где рубль потеряешь. Меня госпожа судьбина изрядно помяла в жерновах: родителей я похоронил, жена ушла, а вместе с ней я и сына потерял…
Сергей умолк и снова потянулся за сигаретой.
Новиков, опасаясь причинить боль товарищу, ненавязчиво спросил:
– Давно хотел узнать, да не выпадал случай: почему не женишься, Серега? Прошло пять лет, как ты развелся с Оксаной, срок немалый, или до сих пор на что-то надеешься? Кстати, где теперь твоя жена, Сергей?
– Понятия не имею, задай вопрос полегче.
Ратников не кривил душой. Он действительно не знал, где находится его бывшая жена. На алименты она не подавала, а несколько писем, отправленных Сергеем родителям Оксаны в Краснодар, остались без ответа. Самым неприятным для него было то, что он не мог представить, каким стал его Пашка. В памяти сын так и остался трехлетним несмышленышем.
– Мужику жениться, Вадим, никогда не поздно. Чего скрывать, были у меня бабы, но это так, для постельных утех. В душу ни одна не запала так, как Оксана. Наверное, правду говорят, что первая жена – от бога, а остальные…
Яркая вспышка осветила полутемный вагон, послышались приглушенные раскаты смеха. Ратников выглянул в коридор и увидел Бубнова с фотоаппаратом в руке. Жестом фотограф пригласил Сергея и Новикова подойти.
Увиденная картина рассмешила взводного с комиссаром. На нижней боковой шконке, испуская богатырский храп, спал Громила. Отрядные хохмачи нахлобучили спящему на голову армейскую каску, левой рукой он обнимал ручной пулемет, в раскрытой ладони правой руки лежала «лимонка», на груди – россыпь осветительных ракет. Из приоткрытого рта торчала ромашковая розетка соски-пустышки (уму непостижимо, где они ее достали?)
– Хватит ржать, жеребцы, смехопанораму тут устроили, понимаешь. Быстренько разбежались по своим лежакам, подъем сыграю через полтора часа! – взглянув на наручные часы, распорядился Ратников.
Дальнейшего продолжения задушевная беседа не получила. Новиков отправился отдыхать, а Сергей решил скоротать время на третьем посту.
На улице его встретила Найда. Некстати заморосил дождь.
Было темно, и Ратников шагал, больше полагаясь на интуицию, по неразличимой тропинке, то и дело оскальзывая на глинистом грунте и чертыхаясь про себя.
Его маршрут проходил мимо четырехквартирника, в котором одиноко светилось зашторенное окошко. В освещенном квадрате промелькнула женская фигура.
«Не спит Хафиза», – отметил Сергей и свернул в сторону блокпоста…
Хафизе было не до отдыха, она принимала гостя. На красной бархатной скатерти теснились тарелки с закуской, в вазе – гроздья крупного фиолетового винограда. Между тарелок стояла бутылка коньяка не местного разлива.
В придвинутом к столу кресле китайским божком восседал тот самый чеченец, что руководил установкой торгового киоска Хафизы.
Плеснув себе из высокой бутылки, он не спеша пригубил коньяк. Сорвал с кисти пару спелых виноградин, отправил их в рот. Как истинный гурман почмокал губами, наслаждаясь вкусом спелых фруктов.
– Когда ты приступишь к выполнению задания? – спросил он Хафизу.
Женщина, сидевшая поодаль на краешке дивана, зябко куталась в наброшенный на плечи пуховый платок.
– С того дня, как ты поставил ларек, я не сижу сложа руки. Поторопив события, можно только навредить, Акрам…
Через час свет в окне Хафизы погас, но из квартиры до утра так никто и не вышел.
Глава 10Шаг в западню
Утром Новикова разбудил шум в вагоне. Часы показывали половину седьмого утра. Напротив досматривал последний сон Некрытов.
Сунув ноги в кроссовки, Вадим вышел в коридор. Через одно купе, на полу вагона, раскинув ноги, лежал Громила. Был он по пояс голым, но с каской на голове.
Возле него суетился Жуков.
Не понимая, что произошло, Новиков помог Жукову уложить находящегося в прострации Громилу и только тогда спросил:
– Что с ним?
Жуков не ответил на вопрос комиссара и подсунул под нос дружку склянку с нашатырным спиртом. Голова в каске дернулась, как от укола иглой, из-под стального среза на Новикова непонимающе уставились два темно-карих глаза.
– Он что, в обморок упал? – удивился комиссар.
Жуков замялся, не зная, как объяснить свою очередную глупость.
– Сменились мы, значит, с поста. Зашли в вагон, сбросили амуницию. Тут Громила и предложил мне испытать каску, больно ему будет или нет, если шарахнуть по ней кулаком. Первый раз я ударил легонько, во второй раз посильнее, а ему все мало. Тогда я залез на нижнюю полку и с высоты хряпнул его по тыкве, чтобы дурь из нее вышибить.
– Ну и как, вышиб?
– Сам видишь. – Жуков обескураженно развел руками.
– Тьфу ты! – выругался Новиков. – Мужикам по тридцать лет, а детство в задницах играет, как у малолеток. Теперь ты нахлобучивай себе на башку этот горшок, – приказал он Жукову.
– Зачем?
– Буду я из твоего котелка дурь выколачивать. Автоматным прикладом.
– Категорически не согласен, комиссар, – запротестовал Жуков, помогая оклемавшемуся товарищу снять шлем с головы. Освободившись от каски, Громила осторожно сел, опустив ноги на пол.
– Как себя чувствуешь, испытатель? Чайник не потек?
Пострадавший медленно повел головой вправо-влево и заулыбался:
– Крыша на месте, комиссар, не беспокойся.
– Я еще разберусь с вами, охламонами, – погрозил, уходя, Новиков.
Он прихватил полотенце и отправился умываться.
В относительном спокойствии прошло несколько дней. По-прежнему, согласно штабным донесениям, соседние заставы с наступлением темноты подвергались методическим обстрелам из «зеленки», лишь на тринадцатой ничто не нарушало ночной тишины.
Несколько раз наездом были гости из полка – попариться в баньке, благо застава с их помощью дровами была обеспечена. На этот случай у Некрытова имелся небольшой, в пару дюжин, запас березовых веников. Махонин и все иже с ним оказались страстно охочими до исконно русской процедуры. Исхлеставшись до изнеможения, допоздна цедили в тесном, но чистеньком предбаннике безвкусное импортное пиво и вели разговоры. Единственной темой была, естественно, война.
Дождавшись смены, Косихин спешил с поста на заставу. Дежурство ему выпало легкое – с шести утра до полудня. В предвкушении обеда и сна, насвистывая модный мотивчик, он бодро шагал в столовую, оставив далеко позади своего напарника Лошкарева.
– Василий! – остановил его голос Хафизы. – Подойди на минуту.
Продавщица, как всегда, была вежлива и обаятельна. Подолгу болтая с Косихиным, она тем самым выделяла его среди других милиционеров. Дважды угощала пивом, не взяв за это ни копейки.
– Почему вчера не зашел? – спросила она и капризно надула губы.
– Понимаешь, некогда было, – провожая взглядом проходящего мимо Лошкарева, ответил Косихин.
– Ты меня обманываешь, какие у тебя могут быть дела в командировке? Отдежурил – и в казарму, – обиженно проговорила она.
Косихин стал оправдываться, сочиняя небылицу.
– Костин замучил меня с дровами, баня и кухня их много жрет. Вчера полдня пилили и кололи.
– Не оправдывайся, не люблю, – снисходительно бросила Хафиза. – Может, тебе неприятно мое общество?
– Как ты могла такое подумать? Я женщин красивее тебя здесь не встречал.
Он не лукавил. Ему нравилась эта темноглазая горянка с пушистыми и густыми ресницами. Она призналась Василию, что не является чистокровной чеченкой. По материнской линии в ней текла грузинская кровь. Старейшины были против брака ее отца и матери, но молодые тогда настояли на своем.
– Что же мы через окно разговариваем? – всполошилась Хафиза, сделав вид, что поверила старшине. – Заходи.
Она сбросила с двери проволочный крючок. Косихин воровато оглянулся и юркнул внутрь киоска. Здесь, в крохотной каморке, в полтора квадратных метра, скрытый от любопытных глаз, он не раз пил халявное пиво.
«Раз приглашает, значит, я ей нужен. Может быть, даже нравлюсь», – подумал старшина, набрасывая крючок на дверь.
– Пиво будешь пить? – поинтересовалась Хафиза.
– Мне рассчитываться нечем, – ответил Василий.
– Какие у солдата могут быть деньги? – С пониманием сказала она и подала жестянку с пивом.
«Не мужик, а размазня, – в свою очередь, думала торговка, глядя, с какой жадностью Косихин вливает в себя дармовое угощение. – Ничего, я из этого теста вылеплю такой калач, какой мне надо».
– Вася, ты в электричестве соображаешь?
– Как все мужики, лампочку в патрон ввернуть смогу, – пошутил довольный Косихин. – А что случилось?
– Неловко мне к тебе обращаться, но дома у меня что-то с выключателем стряслось. Десять раз нужно щелкнуть, чтобы лампочка загорелась. Сама в него лезть боюсь – током может ударить. Ты не посмотришь?
– Почему не помочь одинокой женщине? – согласился Василий.
– Прошу тебя – выручи, Вася. Поможешь моей беде, угощу хорошим коньячком, не пожалеешь. – Тон ее был ласковым и многообещающим.
– А что, в поселке мужчин не стало?
– Где они, мужчины? – пригорюнилась Хафиза. – Все хорошие – на этой проклятой войне, бабам хоть петлю на шею. Мой-то еще до войны погиб в автомобильной аварии, пятый год без мужика маюсь. Я ведь тоже живой человек. Там, в России, у вас это просто делается, а здесь мы живем по шариатским законам. Да и в поселке остались одни ущербные, ни на что не годятся. Ты извини, что я вот так, напрямую. Наболело…
Печально глядя на Косихина широко распахнутыми глазами, она приложила ладонь к груди.
«… и зачесалось между ног», – мысленно закончил Косихин, а вслух произнес:
– Ладно, Хафиза, разберусь я с твоим выключателем. Отвертка и изолента найдутся?
Она кивнула в ответ. Договорившись, что он подойдет к ней домой к десяти часам вечера, Косихин украдкой выскользнул из киоска.