На часах было восемь утра. На окраине Малиновской БТР остановился, Сергей вышел проводить Оксану. Минуты прощания всегда тягостны…
– Обо мне не беспокойся, к обеду я буду в Моздоке, – сказала она. – С документами и при деньгах – это не проблема.
– Не задерживайся. Купи приличную одежду – и в поезд. Постарайся сегодня же покинуть Моздок, – напутствовал ее Ратников. – В общем, решай сама. Я буду тебя ждать. Всегда.
Оксана ткнулась губами в небритую щеку Сергея, повернулась и пошагала в станицу.
Спустя несколько минут неизвестный бронетранспортер, не отвечающий по рации, был остановлен предупредительной очередью караула.
Полк забурлил, словно большой муравейник. Солдаты, как эстафетную палочку, передавали друг другу доброе известие. Случаев успешного побега российских солдат из чеченского плена не припоминали даже кадровые офицеры.
Накормив недавних пленников, полковник Махонин вместе со старшими офицерами выслушали сбивчивый и эмоциональный рассказ Ратникова и Маркова об обстоятельствах побега. Имя Оксаны в повествовании не упоминалось, как и «зиндан», в котором содержались пленные. Утаив малую толику истины, они тем самым сделают добро женщине, которой обязаны своим спасением. Эта женщина не совершала тяжких преступлений против России и на той стороне оказалась по воле злого рока.
Ухаживала за ранеными боевиками? Да, виновата, но не настолько, чтобы отбывать за это срок за колючей проволокой рядом с убийцами и насильниками. Нет, правда была на их стороне…
Полковник Махонин связался со штабом бригады, находившейся в Ханкале, затем вызвал Ратникова, закончившего излагать свою одиссею на бумаге.
– Капитан, – сообщил он. – Из Ханкалы в Моздок вылетает вертушка. Могут подбросить тебя к твоему начальству, в ГУОШ.
– Спасибо, товарищ полковник, – поблагодарил Ратников.
Махонин крутанул ручку полевого телефона.
– Кашина на связь! – бросил он в микрофон. – Кашин? Приготовь комплект нового обмундирования. Размер?
Он отнял трубку от уха.
– У тебя какой размер? – спросил полковник. – В таком рванье перед командирами не предстают. Смотреть страшно.
– Был пятьдесят второй, а теперь и сорок восьмого достаточно, – ответил Сергей.
– Обувь?
– Сорок третий.
Полковник слова поднес трубку к уху.
– Кашин? Размер сорок восьмой, третий рост. Сапоги – сорок третий. Звание – капитан. Организуй все в темпе. Да, подкинь еще парочку майорских звезд. Все. Я жду.
Встретив недоуменный взгляд Ратникова, пояснил:
– Полагаю, майорские звезды скоро пригодятся. Тебе и Маркову ордена положены, дорогой ты мой капитан.
Махонин подошел к Ратникову и крепко обнял его.
– Ну, будь здорова, милиция. Слышишь?
Где-то вдалеке явно слышался рокот «вертушки».
Через час с небольшой зеленой лужайки, раскинувшейся в непосредственной близости от полка, поднялся военный вертолет. Пилот уважил просьбу Ратникова и на самой малой высоте прошелся над тринадцатой заставой. Заложив вираж, он взял курс на Моздок.
Под бронированным брюхом вертолета проплывали дома и люди, чудом сохранившиеся виноградники и бахчи, которыми щедра кавказская земля – многострадальная, прошитая пулями, истерзанная разрывами мин и снарядов.
Доколе ей, горемыке, терпеть?
Для Ратникова война закончилась.
Но ему было неведомо, что пройдет совсем немного времени, и на этой земле с новой силой заполыхает всепожирающее пламя новой войны; грядет пришествие другого огнедышащего чудовища, в мерзкой пасти которого безвестно сгинут новые тысячи человеческих судеб.
Господи, доколе?..
Эпилог
Стоял конец августа, тихий и нежаркий. В темно-зеленую листву берез природа вплетала первые золотые пряди, предупреждая о приближающейся осени. По утрам траву серебрил иней, но в полдень воздух становился тягуч, как остывающее стекло.
В двухкомнатной квартире Ратникова накрывали столы. Возвращение Сергея из госпиталя, где он провел почти полтора месяца, залечивая раны, полученные в плену, совпало с днем его рождения. Свободные от службы бойцы первого взвода пришли поздравить своего командира и отметить его переход из тягостной неопределенной категории – пропал без вести – в разряд живых и здравствующих.
Мальчишник собрался стихийно, как это зачастую и бывает. На тарелках – крупно нарезанные ломти колбасы и сыра. Невесть откуда появились огурчики-помидорчики домашнего засола (кто-то провел ревизию собственного погреба), в большой тарелке исходили паром рассыпчатые картофелины, а из-под толстого слоя луковых колец выглядывали спинки тихоокеанских селедок. В довершение Бача притащил метрового копченого сазана (Степногорск – край озерный), рыбину пришлось порубить на куски кухонным топориком, так как нож сазана не брал.
В центре стола поставили стакан с водкой, прикрыли его ломтем черного хлеба. Непонятно, день рождения или поминки, но так решило большинство, значит – законно.
– Комиссар, говори речь, – перекрывая гвалт, рявкнул Портос. – Жрать хочется. А выпить еще больше.
Новиков поднялся из-за стола. Шум стих.
Выдержав паузу, комиссар произнес:
– Ребята, красиво и длинно говорить сейчас не стоит. Предлагаю выпить за нашего товарища и друга, майора Сергея Ратникова. Известно, что ему пришлось испытать в плену, напоминать не буду и другим не советую. Давайте поднимем бокалы за то, что он нашел в себе силы бороться до конца, сражаться и победить. За то, что не уронил он офицерской чести, не позволил бандитам растоптать ее грязными башмаками. Давайте, ребята, выпьем за Серегу.
Стоя опрокинули рюмки.
Накинулись на закуску, дружно заработали челюстями. Не успели заморить червячка, как Портос налил по второй.
– Не гони лошадей, – возмутился было Бача, но Ремнев строго посмотрел на него.
– А-а, – догадался Бача. – Между первой и второй – чтобы пуля не пролетела?
– Правильно. Хвалю, – усмехнулся Портос в пушистые, цвета ржаной соломы, усы.
Снова тонко звякнули рюмки.
Огурец. Картошка. Селедка. Не возбраняется в обратном порядке. Можно с прослойкой в виде сыра-колбасы. Устоявшийся ритуал. Неизменный от Камчатки до Калининграда.
Когда разговор за столом снова начал набирать силу, встал Ратников.
Он постучал вилкой по кувшину с компотом. Воцарилась тишина.
– Ребята, третий тост, – негромко произнес Сергей.
Святой третий тост…
Стоя. Молча. За тех, кто не дожил до этой минуты. Выпили. Тихо поставили рюмки на стол. Осторожно присели на стулья, стараясь не шуметь. Закусывать не спешили.
В наступившей тишине трель дверного звонка показалась оглушительно громкой.
– Я открою, – сказал Сергей, покидая застолье.
Он вышел в прихожую, распахнул дверь, и его буквально бросило на дверной косяк.
Не от удара. От неожиданности. От захлестнувшего счастья.
На пороге стояла Ксана, обнимая за плечи мальчугана, удивительно похожего на хозяина квартиры. Вылитый Сережка Ратников двадцатипятилетней давности.
Радость, как и беда, одна не приходит – из-за спины Оксаны выглядывала довольная физиономия Маркова.
– Не верю! – воскликнул Сергей, схватил всех троих в охапку и увлек за собой в прихожую.
Прижав к себе сына, он не решался отпустить его. Боялся, что все исчезнет, растает как дым, стоит ему разомкнуть объятия.
– Здравствуй, сын.
– Здравствуй… папа. Я помню тебя.
Наивная детская ложь из уст Пашки прозвучала для Сергея волшебной музыкой.
– Я ждал вас.
Взгляды Сергея и Ксаны встретились, и он заметил блеснувшие на ее глазах слезинки.
– Капитан, – ткнул его в бок Марков. – Гостей будешь принимать или тут продержишь до утра? Может, мы не вовремя?
– Сейчас, Игорек, сейчас.
Над столом стелился сигаретный дым. Бача в своем амплуа – дымит как паровоз. Сколько раз просил его смолить на кухне. Да ладно, черт с ним, на радостях прощаю.
Из всех сидевших за столом Оксана знала в лицо одного только Новикова, да смутно, по той апрельской ночи припоминала Громилу.
Ратников представил гостей:
– Как говорится, прошу любить и жаловать. Жена. Сын. Игорь Марков.
Фамилия механика-водителя была у всех на слуху. Все его знали по рассказам Сергея.
Присутствующие по очереди поднимались, здоровались, сопровождая рукопожатие крепким объятием. По закону воинского 6ратства. Преклоняясь перед совершенным подвигом. За спасение их командира. За то, что выжил сам.
Горластый Бача бесцеремонно освободил место за столом для гостей. Выпили еще по одной.
Сергей одной ладонью накрыл руку Пашки, другой – руку Оксаны. Он постоянно ловил на себе ее счастливый взгляд, но – с легкой тенью беспокойства.
– Что с тобой, Ксана? – наклонившись к жене, спросил Ратников.
– В вашем отряде был боец по фамилии Косихин?
Сергей кивнул.
Откуда она знает Косихина? Он точно помнил, что эта фамилия Оксане была неизвестна.
– Поговорить надо, Сережа, – прошептала Оксана и вышла в прихожую. Там она раскрыла свою дорожную сумку и достала небольшой бумажный пакет.
Уединились в спальне. Сергей плотно прикрыл за собой дверь, потянулся к Оксане, чтобы поцеловать, но она неожиданно отстранилась от него.
– Сергей, я знаю виновника гибели ваших милиционеров и бойцов из полка. У вас был предатель и у меня есть доказательства.
– Кто он?
– Косихин.
– Не может быть!
– Ты сам убедишься, когда выслушаешь меня. Помнишь, тогда, в бронетранспортере ты отдал мне портфель с деньгами. В Моздоке я обнаружила внутри портфеля кармашек на «молнии», а в нем – вот этот пакет.
Оксана передала пакет Сергею.
– Здесь фотографии и магнитофонная кассета. Сама не знаю, почему я не выбросила их вместе с портфелем. Фотоснимки гадкие, а кассета – еще гаже. Дома еще раз просмотрела фотографии, прослушала пленку, и мне стало страшно. Страшно, что натворила эта сволочь.
Сергей достал из пакета фотоснимки. Хафиза. Бесстыдно голый Косихин. Рядом с ним – чеченец, которого Сергей застрелил тогда в «Форде».