– Портос, ты ничего не перепутал? – спросил Громила, глядя на него снизу вверх.
– В чем дело? – не понял Ремнев.
– Здесь очередь не в баню, а в столовую.
– При чем здесь баня, чего плетешь?
– При том, что твой тазик пригоден не для принятия пищи, а для помывки в бане. – Громила постучал кулаком по посуде Ремнева и, опасаясь оплеухи, отскочил в сторону.
Чашка у Портоса и впрямь была огромных размеров, под стать хозяину. В ней свободно можно было искупать новорожденного ребенка. Болтавшаяся на поясе кружка Портоса вмещала никак не менее литра.
– Не боись, не трону, – засмеялся вместе со всеми добродушный Ремнев. – Солдат ребенка не обидит. Когда в баню пойдешь, попроси у меня этот тазик – уступлю, только не утони в нем, воробей.
Смех перекинулся на задиристого Громилу.
После обеда «Малыш» с Новиковым, Гусельниковым и тремя бойцами помчался в Шаурскую решать с казаками дровяную проблему. Так, в хозяйственных заботах прошел первый день службы.
Ночь наступила стремительно. Светлые минуты дня были сочтены, едва солнце коснулось крыш домов. Одновременно с темнотой землю накрыли туман и сырость. Просохшие за день куртки бойцов опять напитались влагой, моментально отдавая драгоценное тепло.
Высоко в небе прошли невидимые самолеты, покрывая окрестность тяжелым гулом. Спустя четверть часа темный небесный свод озарился яркими всполохами. Зарево беззвучно ширилось, росло, растекалось большой огненной кляксой по черному бархату неба. Совсем не далеко от заставы бесновалась война, там гибли люди, а здесь ночная тишина лишь изредка нарушалась собачьим лаем да противным ревом ослов, мирно пасущихся в «зеленке».
Глава 4На аэродроме
Не откладывая дело в долгий ящик, решили провести учебные стрельбы. Солдат должен знать оружие как свои пять пальцев. Автомат в боевых условиях – неотъемлемая часть самого бойца. Как это ни парадоксально звучит, но от исправной работы неодушевленного железного механизма, приносящего смерть одному, зависит жизнь другого.
Рядом с Малиновской до недавнего времени дислоцировался авиационный полк, непонятно каким образом перешедший в полное подчинение генерала Дудаева вместе с материальной частью и военным городком летчиков.
Наверняка такой «финт ушами» – результат аферы с участием сановных чиновников от армии и власти, готовых заложить душу дьяволу ради шуршащих «зеленых». Для них понятия «Родина» и «честь» давно стали абстрактными и потому неведомыми. Слезно-сопливые восклицания типа «За державу обидно!» выпали на долю капитанов и майоров, выброшенных на обочину жизни безжалостной волной военной реформы и оставшихся на суше без весел у дырявых лодок. Старое судно, звавшееся «Советский Союз», затонуло окончательно и навсегда, а на корабль под названием «Новая Россия» команду набрали из числа нужных и верных людей.
Иначе, как продажностью и предательством, не объяснишь наличие на аэродроме советских «мигов» и «сушек» – пусть устаревших, но все же боевых машин. До Моздокского аэродрома четверть часа полетного времени и, как ни тужься, не поддается разумному осмыслению факт передачи Дудаеву целого авиационного полка.
Нехваткой времени и отсутствием горючки такое не оправдать – выглядит по меньшей мере смешно…
Резкий мартовский ветер гнал рябь по лужам, а по дороге – сухую прошлогоднюю листву. «Малыш» стрелой несся по некогда ухоженной, а теперь полузаброшенной грунтовке. Трифонов давил на газ, не притормаживая даже на рытвинах. В Моздоке Январь предупредил, что скорость при передвижении на одиночной машине должна быть максимальной – быстродвижущийся объект расстрелять сложнее.
В кузове у самой кабины, зажав коленями автоматы, сидели Новиков, Ратников и Куликовский. На продольных скамьях бойцы первого взвода давили стволами деревянные борта в готовности открыть огонь в случае опасности. Наброшенный на металлические дуги брезент закрывал кузов до половины, рваные края его больно хлестали по лицам, оставляя отметины в виде багровых пятен и рубцов.
Ратников, придерживая край жесткого полога, наклонился и сквозь гул ветра прокричал в ухо Новикову:
– Говорят, здесь похоронен почти весь летный состав авиаполка. Летчики погибли во время бомбежки.
Держась за борт, к ним подошел сержант Калачев.
– Остановимся, посмотрим? – предложил он.
– Любопытство одолело, Беда? – Ратников разозлился на сказанную его бойцом глупость. – Это не цирк, и клоуны меж могил не скачут. Мертвых надо уважать. Даже врагов. Мы для них – неверные, и нечего осквернять их память своим праздным любопытством. Нельзя давать мусульманам пищу для кривотолков. Неизвестно, как они к этому отнесутся… Иди на место. И не зли меня.
– Правда твоя, Иваныч, – согласился Калачов. – Беда может быть.
«Малыш» тем временем остановился у развалин бывшего КПП. Лучшего места для проведения стрельб в округе не найти. Аэродром располагался на плоском блюдце диаметром в несколько километров. Идеально ровная взлетная полоса обеспечивала хороший обзор во все четыре стороны.
Ратников первым перепрыгнул через высокий борт, следом за ним горохом сыпанули остальные. Элипсообразным обручем аэродром опоясывал окоп, отрытый в полный профиль и имеющий трехметровые ответвления по внешней стороне кольца. Видно, что здесь готовились к круговой обороне.
Открывшаяся картина была удручающей, поскольку давала некоторое представление о разыгравшейся здесь трагедии. На бетонке хаотично разбросаны завалившиеся на крылья, осевшие на хвосты или уткнувшиеся носами два десятка самолетов и несколько «вертушек». Сейчас они являли собой груды металлолома, на большее не тянули. На останках крыльев и фюзеляжей была видна советская символика – красные звезды и название канувшей в Лету страны – «СССР». Все самолеты были сожжены на земле. Под многими из них – застывшие лужи расплавленного металла.
Кто поставил крест на этом полку? Свой брат-авиатор или десантно-штурмовой батальон? Если летчики – то уж действительно ювелирная работа. Судя по отсутствию воронок на взлетно-посадочной полосе, цели поражены стопроцентно. В окопе – россыпь стреляных автоматно-пулеметных гильз, указывающих на то, что здесь шел бой, а не банальный жестокий расстрел. Пусть неравный, но все же бой. На войне все предусмотреть, уравнять силы и шансы на победу не всегда удается.
Изучив обстановку, Ратников, как руководитель стрельб, дал команду построиться для инструктажа.
– Еще раз повторяю, никакой самодеятельности. Все делать по моей команде. Стреляем группами по пять человек. В охранение идут Бубнов и Беда, за линию ведения огня не высовываться! Потом вас сменят Софин и Громила. Ясно?
Стоявший рядом с ним Новиков добавил:
– На бетонке вести себя крайне осторожно. И внимательно глядеть под ноги. От сюрпризов, в виде мин и растяжек, нет никаких гарантий.
– Ладно, комиссар, холоду в задницу нагонять! – бросил реплику из строя язвительный Бубнов.
– Поздно будет, когда в том самом месте погорячеет.
Отстрелялись нормально. В качестве мишеней использовали куски самолетной обшивки, тут и там валявшиеся под ногами.
Под занавес стрельб Портос, имевший в своем распоряжении ручной пулемет с круглым диском, подошел к Ратникову.
– Слышь, Седой, дай разок шмальнуть из твоего агрегата, – он показал на подствольный гранатомет. – Ни разу не доводилось. Интересно.
– Зачем тебе это? – спросил Сергей.
– Говорю – интересно, да и пригодится, может быть.
Мужчины до старости остаются пацанами, любознательными мальчишками. Страсть к оружию, делающая из них воинов, заложена в генах, она неподвластна возрасту.
Кратко объяснив правила ведения стрельбы, Ратников опустил в широкий зев подствольника гладкую, как яйцо, гранату. Поставил на боевой взвод и протянул автомат Портосу.
– Держи. Целься по «вертушке».
Ремнев широко расставил ноги, прижал автомат к плечу и стал целиться. Неимоверно долго, с полминуты. Сергей начал терять терпение. Наконец, раздался негромкий хлопок, и граната, словно камень из пращи, по отчетливо видимой пологой траектории пошла к цели. Портос с удивительным для его комплекции проворством шмякнулся на бетон, обхватив голову руками. Мгновение – и в борту вертолета образовалась рваная дыра.
– Хор-роший самовар, – удовлетворенно произнес он, возвращая оружие Ратникову.
Сергей проверил у всех магазины, которые всегда должны быть под завязку набиты патронами. В случае чего заряжать будет некогда. Скомандовал:
– К машине!
У самой кромки неожиданно выкинул коленце Куликовский. Вместе с комиссаром он шел сзади, приотстав от остальных метров на десять.
– Не разорвалась, кажись, – пробурчал он себе под нос и что-то яростно поддал ногой.
Обомлевший Новиков увидел, как по бетонке, кружась юлой, покатилась граната для подствольника.
– Охренел совсем, твою мать?! – крикнул он, не отрывая завороженного взгляда от замершей в траве гранаты. – А если бы рванула? Сказано было – перешагивать!
Куликовский тихо прошептал побелевшими губами:
– Не подумал, Вадим. Отлично понимал, что это граната, а взял и пнул… Как булыжник. У тебя вино есть?
Из наколенного кармана Новиков достал плоскую флягу и протянул ее Куликовскому. Неверной рукой тот свинтил крышку и, опрокинув голову, приложился к горлышку, гулко глотая хмельную жидкость. Глядя на его кадык, ходивший вверх-вниз по тощей шее, Новиков мысленно благодарил ангела-хранителя.
Благоразумно держась подальше от злополучной гранаты, они двинулись к «Малышу», возле которого в ожидании дымили сигаретами ребята.
– Чего задержались? – спросил Ратников.
– Шнурок лопнул на берце, – нашелся комиссар, решив избавить Куликовского от неминуемого зубоскальства.
Внезапно очередной порыв ветра донес тихий рокот: на аэродром со стороны Моздока заходила «вертушка». Темно-зеленая стрекоза, перемалывая упругими винтами воздух, выжидающе зависла в сотне метров от земли.