– Из-под крана, – отвечаю я тупо и начинаю собираться восвояси: дескать, Бруно у Гюнтера меня уже заждался.
– Вы с ним поссорились?
– Вовсе нет, с чего ты решил?
– А почему же он с тобой сюда не пришел?
Да какое его дело!
На прощание Артуро интересуется, бывала ли я уже в триальдском этнографическом музее. Мне стыдно, но – нет, не бывала. Как-то все руки не доходят. Да как же так можно?! Это же интереснейший музей, и Артуро – его заведующий (это, кажется, уже четвертая его должность). Завтра после обеда он специально для меня проведет экскурсию, и, нет, возражений он не принимает!
На самом деле Бруно меня вовсе не заждался – они с Гюнтером беседуют за жизнь. Гюнтер рассказывает, что с детства хотел плотничать и столярничать, а родители требовали, чтобы он учился в классической гимназии – латынь, греческий и всякая прочая нуднятина. И образумились они, только когда их мальчик чуть было не попал в тюрьму: украл в магазине педаль для электрогитары, чтобы посмотреть, как она устроена, сделать такую же, а украденную подложить обратно. Но его поймали.
– Поразительно, – говорит Бруно. – Все родители одинаковы.
– Что, твои тоже?..
– Да! Только я как раз хотел учить латынь и греческий, а они мечтали сделать из меня бухгалтера…
Гюнтер говорит, что ему было очень сложно не давить на дочь: он столяр, жена у него занимается художественной вышивкой, ну логично было бы, если бы девочка тоже научилась работать руками – была бы хорошая профессия, всегда кусок хлеба…
– Вот! – Гюнтер складывает руки над головой венком. – Вот единственное, что она может делать руками!
Его дочь учится в Лондоне балету.
На прощание он показывает нам приверченную к крыше спутниковую антенну, которая ловит немецкое телевидение. Он сделал ее сам, потратив 8 евро: столько стоила щетка для чистки унитаза, металлическая подставка от которой и служит «тарелкой».
На следующий день мне деваться некуда: раз обещала – надо идти в этот дурацкий музей. В знак протеста я выхожу из дому в спортивном костюме и ненакрашенная, но это не помогает: прогуливающийся взад-вперед возле «мазагина» Артуро очень рад меня видеть. Ну и где же музей? А вот где: соседняя дверь. На ней, как и на сумасшедшем доме, тоже нет никакой вывески. Но по другой причине: власти никак не могут решить, как этот музей называется. Министерство культуры считает, что он – этнографический. Но Артуро и мэр категорически против! Ну кто потащится в музей с таким длинным, непроизносимым, непонятным названием? То ли дело – коротко и емко: музей ведьм! Ну правда же, звучит гораздо привлекательнее?
Вход – один евро, но, само собой, для меня бесплатно.
Экспозиция начинается с коллекции нижнего белья Артуровой прабабушки: очень красивые кружевные панталончики и рубашечки. За ними она ездила во Флоренцию – там в XIX веке шили самое лучшее белье. Потом кровать – двуспальная, но такая узкая, что спать на ней можно было, только тесно прижавшись друг к другу.
– Вот он, секрет высокой рождаемости! – говорит Артуро заученным голосом экскурсовода.
Рядом с кроватью деревянная колыбелька и сидячая ванна – еще хуже, чем наша! В нашей, по крайней мере, можно вытянуть ноги, а в этой разве что в позу лотоса свернуться. И ночные горшки всех размеров и мастей: фарфоровые, глиняные, металлические, с крышками и… ситами. Пока я размышляю, зачем ночной вазе сито, Артуро уже кличет меня из следующего зала – смотреть на сельскохозяйственные орудия: сеялки, веялки, сбруи для лошадей и ослов, рубанки, фуганки, лобзики, топоры, грабли, вилы, чесальные машинки и огромные бидоны. О, тут была жизнь! И она запечатлена на фотографиях, висящих на стене.
– Мой дядя Микеле… брат жены двоюродного брата, ногу потерял у вас в России… бабушка прядет козью шерсть…
Такое ощущение, что в Триальде почти все родственники.
– Ну да, – пожимает плечами Артуро, – а как же иначе? Раньше ведь не ездили жениться за тридевять земель, брали в жены тех, что поблизости…
Грубый намек я пропускаю мимо ушей – уж очень тут все интересно. По крайней мере этнографическая часть – зря Артуро гнал на нее волну.
Но ему не терпится показать мне изюминку музея – собственно ведьм. Чтобы попасть в эту часть музея, нужно пройти через милый садик, украшенный дорожным знаком – треугольник, а в нем нарисована метла.
– Парковка только для ведьм! Ха-ха-ха!
Ну да, очень смешно, ухохочешься.
Нижний этаж тоже состоит из двух залов. В одном ничего нет, кроме развешанных по стенам бумаг: это инквизиционная документация. В XVI веке итальянская бюрократия ничуть не уступала нынешней: не так-то просто было кого-то сжечь или отправить на пытки! Требовались многочисленные согласования и обоснования.
Однако история одной ведьмы меня не на шутку цепляет. Ее звали Франкетта Борелли, и происходила она из богатой триальдской семьи. И сейчас половина Триальды носит эту фамилию – включая мэра, владельцев «мазагина» и самого Артуро. Двадцатитрехлетнюю Франкетту привлекли по делу о ведьмачестве не в качестве обвиняемой, а всего лишь свидетельницей. Но это нисколько не помешало инквизиторам подвергнуть ее пыткам на «лошадке»: это остро обструганное бревно, на которое усаживали жертву так, что ноги и руки свисали по разные стороны. К ним привязывали тяжелые грузы, и за 30–40 часов, которые продолжалась пытка, острие впивалось в тело все глубже и глубже. После первой пытки Франкетта подтвердила, что часть обвинений против триальдских ведьм – правда. А затем замолчала и, сколько ее ни пытали, больше не сказала ни слова.
Брат девушки Квилико предложил тысячу эскудо в качестве залога. Мучители согласились и выпустили ее под домашний арест. Семья собиралась увезти бедняжку куда-нибудь подальше. Но не тут-то было: главный инквизитор Джулио Скрибани не был уверен в ее невиновности, поэтому поставил условие – если Франкетта попытается сбежать из Триальды, не только пропадут деньги брата, но и некий Буццакарино, поручившийся за Франкетту, отправится в тюрьму вместо нее. Так что Франкетта решила никого не подводить и осталась в Триальде, а Скрибани продолжал ее пытать.
Я не очень понимаю, как это выглядело практически: на дом он, что ли, приходил со своей «лошадкой»? Или Франкетта каждый день, как на работу, отправлялась в застенки инквизиции? В истории осталась одна фраза, которой Франкетта описывала пытки: «Я стискиваю зубы, а они говорят, что я смеюсь».
Какая дикая история! А ведь до сегодняшнего дня Триальда казалась мне самым мирным местом на планете!
Артуро не терпится продемонстрировать мне самое главное – мультимедийное представление. Он нажимает на кнопку: опускаются шторы, на секунду зал погружается во мрак, но тут же начинают мигать красные лампочки, освещающие садомазосцену. К столу привязан толстой веревкой лысый потрепанный манекен, а под ним – куча хвороста, освещаемая красными всполохами, – это как бы огонь. Артуро возится с проводками, и наконец-то появляется звук: треск горящего хвороста, жуткие стоны и истошный крик: «На-а-а-а-дя-а-а-а!»
В этот момент я наконец пугаюсь. Неужели одну из ведьм и правда звали Надя? Артуро, кажется, тоже удивлен и немедленно включает свет.
– Надя! – повторяет невесть откуда взявшийся Бруно. – Я тебя повсюду ищу, а ты вот где, оказывается! Идем скорее домой.
– Что случилось?
– Ты не поверишь, – возбужденно говорит он, когда мы выходим на белый свет, от которого я жмурюсь, – ты не поверишь, но я опять позвонил в «ЭНЕЛ», и мне ответил мужчина! Его зовут Марко! Голос – хриплый баритон, с тосканским акцентом… У них заработали компьютеры! И Марко подключил нам электричество – много, много электричества.
Через десять минут я бегаю с этажа на этаж и включаю электроприборы. Можно одновременно печь пирог, принимать душ, гладить и пылесосить… А жизнь-то налаживается!
Разновидности итальянских макарон, которые каждый культурный человек просто обязан попробовать
В Италии 20 административных единиц (15 областей и 5 автономных регионов), и в каждой есть свой макаронный «специалитет».
Абруццо славится пастой алля китарра, то есть в виде гитарных струн, которая подается с рагу из свинины или кролика, а также тальятелле с подливкой из виноградных улиток.
В Апулии готовят орекьетте («ушки»), к которым делают соус из ботвы репы.
Базиликата: здесь варят каватьедди – клецки с соусом из свинины.
Валле-д’Аоста: жители этой маленькой области заимствуют пасту из соседних регионов (например, ломбардийские пиццокерри из гречневой муки), обильно сдабривая ее местным пахучим сыром фонтина.
Венето знаменито своими биголи, похожими на спагетти, только толще, которые едят с соусом из утки.
В Калабрии готовят щилатедди – маленькие спагетти, которым придают витую форму, накручивая их на вязальную спицу, а к ним – разнообразные соусы из рыбы и мяса.
Кампания: здесь делают ньокки и тальолини с подливками из помидоров и брокколи, а также пасту алля путанеска («а-ля путана») – с анчоусами и каперсами.
Лацио славится своими букатини – толстыми длинными макаронами, которые подают с соусом алль’аматричьяна на основе копченых свиных щек, помидоров и овечьего сыра или с более простым соусом качио е пепе (сыр, перец, оливковое масло).
В Лигурии делают фарфалле («бабочки») с подливой из зеленого горошка, но самым знаменитым местным соусом является генуэзский песто, с которым подают витые трофие («фитили»).
Ломбардия: здесь готовят множество видов пасты с мясным или овощным фаршем (канонсеи, аньоли, тортелли).
Самое известное блюдо Марке – спагетти марэ э монти («море и горы») с соусом из кальмаров и грибов.
Молизе