Рисую на салфетках планы и карты. Главное, что папа усваивает: Триальда ничем не похожа на российскую деревню. А больше всего его поражает счет: 800 рублей, то есть 20 евро!
– Неужели вы с Бруно каждый день едите в кафе? Это же бешеные деньги!
Я пытаюсь объяснить, что Москва – очень дорогой город, но бесполезно.
– Ты что-то путаешь, – твердит папа, – как может быть заграница дешевле России?..
В воскресенье мы наконец встречаемся с Харитоном. Он по-прежнему очень раздражен: в пятницу, пока он бесславно катался в офис и обратно, у него украли капот…
Раздается телефонный звонок, и пока Харитон обсуждает свой сложный бизнес, я пытаюсь осмыслить полученную информацию. Воображение рисует дикую картину: вероятно, на МКАДе орудует банда пеших бандитов. Они окружают застрявшую в пробке иномарку и, несмотря на вопли владельца, который даже выйти из машины не может, настолько плотно его тачка упакована в один из восемнадцати рядов, быстренько отвинчивают капот и убегают на противоположную сторону МКАДа, где тут же и перепродают запчасть такому же несчастному, у которого аналогичная банда свинтила капот чуть раньше.
Но нет, до открытых грабежей дело пока не дошло. Украли ночью, возле дома.
– Лучше бы с «вольвы» украли, она хоть застрахована! – горько говорит Харя. Пострадал развалюха-«москвич», который Харитон держит для хозяйственных нужд: возит на нем мешки с цементом, кирпичи, своих лохматых собак и так далее. Эту модель уже не выпускают, ну и запчасти, естественно, тоже. Поэтому капот, представляющий собой, по словам Харитона, «криво согнутый лист фольги», стоит 300 евро, да еще пойди его найди. Видимо, надо нанимать бригаду, чтобы ночью сняла капот у кого-нибудь другого. Скорее всего, это будут те же самые люди, что слямзили капот у него. А что делать?!
Одним словом, сегодня Харитон пересаживается на раздетый «москвич» и колесит по автомобильным барахолкам, а попутно может довезти мои книжки до главпочтамта, чтобы я их отправила в Триальду.
– Слава богу, почтамт по воскресеньям работает! – восклицаю я. Харитон моего восторга не понимает – ведь в Москве практически все по воскресеньям работает.
Но у него ко мне есть важное дело. Он раскладывает передо мной бумаженции. Это не больше и не меньше как новый бизнес-план по освоению Триальды. Объясняя мне детали, Харитон брызжет слюной, машет руками, сверкает глазами – видно, что план выстраданный. Сначала я вообще ничего не понимаю, но цепляюсь за словосочетание «восемь вагончиков таджиков», и постепенно цепочка раскручивается. Таджики нужны, чтобы оперативно и без лишних расходов возвести санаторий-водолечебницу.
– Какой-нибудь бесхозный ручеек ведь у вас найдется?
Цены будут рублевские – 7–8 тыщ евро в день, косметологи шведские, диетологи австрийские, тренеры бразильские, концертный зальчик для звезд российских, а также родоновые ванны, янтарный массаж, соляные комнаты и черта лысого.
– Соль будем из Соликамска завозить, это недорого.
От нас требуется вот что: Бруно должен найти адвокатскую контору, которая бы занялась юридической стороной. А от меня – креатив: придумать сказочку насчет экологической уникальности Триальды. Наверняка у нас водится какой-нибудь сизый сокол или растет особая двурогая полынь. Все это Харя нам, разумеется, оплатит.
– Договорились? – Харитон уже собирается просить счет, но тут вступаю я. С легендой никаких проблем нет – даже и придумывать ничего не надо, уже все есть: склон горы с особым микроклиматом, знахарки, которые собирали там травы и варили свои зелья, инквизиционный процесс, закончившийся большим костром из четырнадцати ведьм, цистерцианский монастырь, в котором монахи варили секретные горькие настойки…
Харитон не верит своему счастью и только шепчет: великолепно! потрясающе! то, что нужно! Монахи – это же эксклюзивная линия ликеров!
– Но увы тебе, Харитоша, – мстительно говорю я, – ничего этого не будет. Ни таджиков, ни ликеров. Потому что Триальда – одна из ста официально признанных самых красивых деревень Италии и строить в ней вообще ничего нельзя. А развалины можно ремонтировать только так, чтобы не нарушился исторический облик. То есть каким дом был в тринадцатом веке, таким он и должен остаться в веке двадцать первом. Маленькие окна, низкие потолки, никаких террас и балкончиков. Пусть уж лучше все окончательно разрушится, но превратить Триальду в спа по рублевскому образцу тебе никто не позволит…
Последний пункт моего московского вояжа – съездить в деревню к Саше и Оксане. Я напрочь забыла, что в российских электричках нет туалетов, и поэтому страдаю всю дорогу. Саша встречает меня на станции – там туалет есть, но зайдя в него, я сразу же выхожу обратно. В результате приходится остановиться в лесу, где тоже противно – на земле валяются банки, бутылки и разный прочий хлам. Но если поднять голову повыше, то стройные ароматные сосны мне очень нравятся.
– Разделение мусора соблюдаешь? – спрашивает Саша, когда я возвращаюсь в машину. После увиденного в лесу этот вопрос кажется мне очень странным.
Избушка Прохоровых – не чета нашей. Прежде всего, у них есть нормальное электрическое отопление, по батарее в каждой комнате. Нажал на кнопку – и вуаля, через 15 минут тепло. Но кому нужно это электричество, если есть камин!
Я протестую. Просто Саша еще не жил в деревне зимой и поэтому о камине имеет крайне романтическое представление.
Разговор вертится вокруг той же темы, что и с Коленом: где лучше, в городе или в деревне. Саша стопроцентно за деревню и видит вокруг себя один лишь позитив. Оксана настроена куда более скептически. Электричество для батарей стоит полтыщи в день, мусор приходится увозить за тридцать километров, потому что возле местной помойки дежурят бравые молодцы в кожаных куртках и собирают дань непонятно за что, а чтобы попасть утром на работу, нужно выезжать в пять утра.
– Но – тишина! – возражает Саша. Тут я с ним совершенно согласна. Тишина и свежий воздух – залог здорового сна. Если, конечно, не злоупотреблять кофе, как это частенько делаю я.
И вот еще такая деталь: в деревне вся еда стоит гораздо дороже, чем в Москве. А мясо не просто дороже – оно аргентинское!
– Ты можешь себе это представить?! Перли эту тушу аж из Южной Америки, с другой стороны шарика, что там от нее осталось?!
Саша утверждает, что мясо вредно, и уж он-то давно бы уже перевел семью на вегетарианское питание, будь его воля. Я же занимаю оптимистическую позицию: хорошо, когда мясо в сельпо вообще есть! Потому что в нашем местном триальдском магазине его в принципе никогда не бывает.
– Просто ты давно не ела десять раз перемороженного аргентинского мяса, – возражает Оксана.
Мы пьем итальянское вино – тоже из сельпо, со странным названием примитиво. Я о таком и не слышала, но оно мне ужасно нравится: густое, почти черное, с тяжелым и значительным вкусом. Разговор принимает все более философский характер. Выбор вообще – это хорошо или плохо?
– Вот у тебя, – говорит Саша, – всегда была активная жизненная позиция. Почему же теперь ты от нее отказалась?
– Я не отказалась! – ропщу я. – Просто у меня нет выбора, понимаешь? Сначала я от этого страдала, а потом вдруг выяснилось, что чем меньше выбор, тем меньше проблем.
– Это иллюзия, Саша! – вступает Оксана.
– Что – иллюзия? – взвивается он.
– Иллюзия, что чем больше выбор, тем лучше. На самом деле наоборот. Чем больше – тем больше, чем меньше – тем меньше.
Язык у Оксаны слегка заплетается, и Саша смотрит на нее с презрением. А зря – что-то в этой мысли есть. Выбор!.. Мы ведь столько лет за него боролись. Перестройка, Ельцин, Горбачев, митинги – все ведь это было ради двух свобод, слова и выбора. И я обеими пользовалась на всю катушку. Выбор ежесекундно занимал мое сознание. Куда пойти обедать? Поменять ли работу? Тайский массаж или шведский? А теперь у меня действительно нет выбора или он очень-очень маленький: с кремом ли взять круассан или пустой. Самое же странное – что без выбора мне как-то спокойнее. И на вопрос «не скучно ли мне в деревне», который мне за эти две недели задали пятьсот тысяч раз, ответ – нет, ни капельки не скучно. Мне бывает по-разному: страшно, гневно, грустно, восхитительно. Но скучно? – нет, не припомню. Всегда есть чем заняться. Наблюдать за траекторией полета ласточки – разве это может быть скучно?!
Бруно так рад меня видеть, как будто бы я отсутствовала полгода. Мы долго стоим обнявшись, и все на нас натыкаются. Мне даже кажется, что он боялся: вдруг я не вернусь? Вдруг это был всего лишь сон?
Но я вернулась.
По дороге из аэропорта домой он вываливает на меня новости. К свободолюбивому, независимому Лоренцо внезапно приехала мама, насовсем. Он, кажется, этому не особо рад, но никуда не денешься. Какая-то запутанная история – вроде бы и мама не хочет жить с Лоренцо, но ее привезли карабинеры… Бруно сам ничего не понял.
С Луиджиной и телефонным столбом пока никаких подвижек.
Никто не умер, никто не женился, но Бруно слышал, что наши коммерсанты Ромео и Клаудио активно ищут невесту для младшего брата Марко. Ему уже скоро шестьдесят пять, так что единственная надежда обзавестись наследником, который продолжит семейную традицию, скоро исчезнет.
В сельпо-то я и отправляюсь первым делом – за бутылочкой вина, чтобы отпраздновать возвращение. Мне хочется найти то волшебное примитиво, которым меня поили Прохоровы.
В магазине, как всегда, царит хаос. Помимо еды в него втиснуто множество предметов, которые чисто теоретически кому-нибудь когда-нибудь могут пригодиться. Видимо, эту коллекцию начали собирать с пятидесятых годов – во всяком случае, где-то под потолком развешаны кожаные ремни, предназначенные вовсе не для садомазохистских игр, как я думала вначале, а для ослов и мулов, которые до середины XX века были единственным видом транспорта, пока их не вытеснили автомобили. Для винных бутылок отдельного места вообще не нашлось. Они воткнуты в огромную корзину с фасолью, которая стоит на стиральной машине. Вся конструкция кажется мне довольно шаткой, поэтому я и не пытаюсь просочиться поближе к прилавку, а, прибавив громкости, спрашиваю прямо от входа: есть ли вино