…Отчего я такая подозрительная? Бруно вовсе не собирается попрекать меня книжками. Ровно наоборот: он мною гордится! Мы идем в бар, и Бруно каждому встречному-поперечному рассказывает про эти килограммы. На меня все смотрят с уважением, и Бруно расплывается от удовольствия.
– Сто пятьдесят килограммов книг… – медленно произносит Джанни-бармен. – Это внушает уважение!
– Сто пятьдесят пять, – поправляет его почтальон, который тоже пьет кофе.
На следующий день Бруно уезжает в мебельный за книжными полками. Пока его нет, я в кои-то веки решаю заняться домашним хозяйством.
Когда я прихожу в спальню со стопкой выглаженного белья, дико довольная собою, по полу бесшумно что-то проносится.
Я замираю на полушаге.
И – тишина.
Как говорила моя бабушка, «тихий ангел пролетел». Хоть бы машина проехала или запела бы сумасшедшая Джованна – но нет, ничего.
– Так! – говорю я громко, и мне становится по-настоящему страшно. – Мышей в этом доме быть не может, потому что Бруно пообещал мне, что их не будет!
Эта сентенция помогает, но мало. Мышь (если это она) не в курсе, что мне Бруно обещал. Теперь-то я ей сообщила, но ей наверняка чихать. Кроме того, это итальянская мышь, по-русски не понимает…
Но я не сдаюсь. Давайте рассуждать логически. Бруно не может мне врать – это научный факт. Значит, это не мышь. Если это не мышь, то что остается? Либо оптическая иллюзия, либо…
Ящерица, с облегчением выдыхаю я. Ящериц я абсолютно не боюсь. Я могла бы взять ее в руки и вообще держать дома в качестве домашнего животного…
В подтверждение моих слов из-за шкафа торчит круглая зеленая скобка-хвост.
Но проблема все равно есть. Ящерицу надо как-то поймать и выдворить из спальни. Причем, в отличие от мыши, ее желательно поймать живой.
Бруно, взмокший от таскания полок, совершенно не разделяет моего беспокойства.
Ну ящерица.
Ну в спальне.
Что такого-то? Не будет же она за ноги нас кусать ночью?
Тем не менее я сплю чутко и тревожно. Мне чудятся потусторонние звуки – шуршание, шипение. Ящерицы – это же маленькие драконы. У них есть третий глаз. И как там она, интересно, поживает? Без еды, без воды. Может, ее покормить? Что едят ящерицы?
– Москвы они едят! Спи! – сердито отвечает разбуженный Бруно.
Он взял моду называть мух «москвами», потому что по-итальянски и «муха», и «Москва» звучат одинаково – моска. «Вот посмотри, москва летает!» – и смеется.
Мухобойка у нас есть, а вот сачка нет. Да и согласится ли ящерица есть насекомых, не ею пойманных? Тоже большой вопрос.
Утром я решаю взять ее на измор. Выманить на приманку тишины и спокойствия. На всякий случай открываю в спальне окно – вдруг она догадается разбежаться и сигануть в него?
Но ящерица так и сидит за шкафом. Даже хвост убрала! Ее не видно, но я чувствую, что она там.
– Вот дура! – говорю я в сердцах. И это помогает: ящерица стремглав выскакивает на середину спальни, потом мчится в обратном направлении, но, не добежав до шкафа, устремляется вверх по стене и замирает прямо на уровне моих глаз – опять хвост круглой скобкой. Как диковинная африканская статуэтка, экзотическое украшение интерьера.
От этой картины мой мозг взрывается. Одна его половина вопит: «Лови ее! Накрой ее чем-нибудь!» А другая: «Фотоаппарат! Когда еще выпадет такая шикарная возможность сфоткать красивую ящерицу!»
Но фотоаппарата под рукой нет, зато есть фетровая шляпа, которой я ее и накрываю. Радость моя длится примерно секунды две. Та же самая половина мозга, которая советовала мне ящерицу поймать, теперь ехидно ухмыляется, спрашивая: «И что дальше? Так и будешь со шляпой тут стоять?»
К счастью, появляется Бруно.
– А если она нагадит в мою шляпу? – говорит он с осуждением. С видом человека, который жертвует ради меня многим, если не всем, Бруно приносит из кухни картонную коробку из-под пиццы – она вся жирная, в сырных соплях. Мне становится совестно.
– Подожди, может быть, она еще не успела нагадить!
– Мне надоела эта дурацкая шляпа!
Вот и пойми их, этих мужчин.
В четыре руки мы несем шляпу, накрытую картонкой, вниз. Ящерица, похоже, потеряла всякую надежду на спасение, потому что не шевелится, хотя путь на свободу открыт. Бруно переворачивает шляпу – но ничего не происходит. Тогда он бьет по тулье кулаком. Ящерица вылетает и с реактивной скоростью скрывается в кустах. А шляпу и картонку мы с чувством выполненного долга относим на помойку.
С каждым днем в Триальде становится все больше и больше туристов, для которых организуются разнообразные развлечения. В пятницу до трех часов ночи играет ансамбль, состоящий из аккордеона и барабана. В субботу с самого утра нас будят странные звуки, похожие на лай. Вся главная улица заставлена вольерами, в которых сидят собачки. И не простые, а породистые: это фестиваль ищеек. Ищейки представляют собой длинноухих существ с ушами до пола и чрезвычайно печальными глазами. Уже одной такой собачонки вполне хватило бы для того, чтобы мое сердце разорвалось от умиления, а тут сотни этих висящих ушей и печальных глаз, которые к тому же глядят из-за решетки.
На теннисном корте проходят соревнования по экстерьеру – собачий конкурс красоты. Почему никого не волнует интерьер, то есть какая у собачки душа?.. Вдоль сетки выставлены яростно сияющие на солнце кубки. Я думаю, что их столько же, сколько участников. Потому что, если хотя бы одна трагическая собачка не займет первое место, толпа умиляющихся зрителей умрет на месте от жалости.
В воскресенье надежды поспать подольше опять не оправдываются. С шести утра под окнами начинаются разговоры и металлическое звяканье. Жмурясь и зевая, я высовываюсь в окно (Бруно называет эту процедуру «показать Триальде сиськи») и вижу, что торговцы устанавливают свои шатры. Рынок!
Несмотря на невыспанность, настроение у меня улучшается. Рынок – это круто! Я предвкушаю этнографические сокровища. Конечно, хотелось бы увидеть какой-нибудь обалденный антиквариат, который бы и стоил три копейки. Привезти, например, Колену в подарок коровий колокольчик или вожжи. Она их как-нибудь сможет использовать в БДСМ-играх со своими коллегами. То-то будет радости!
Увы: на рынке нет ничего, о чем нам рассказывала Антониетта. Ни пузатых дамиджан для вина и масла, ни ножей для забоя свиней, ни кнутов, ни жирных свитеров, ни самогонных аппаратов. Есть китайцы и горы китайских изделий, от зубочисток и биноклей до мочалок и машинок для закатывания банок. Ах, как бы порадовала такая машинка мою бабушку лет двадцать назад! А кому она теперь нужна?
Кроме китайцев, есть еще индусы с камушками и украшениями. И один нахохлившийся итальянец в самом неудачном месте за углом. Он торгует яйцами, которые «такие свежие, что их можно пить» (гласит надпись на картонке). Мне его так жалко, что я покупаю у него дюжину.
На следующий день я встаю очень рано. Мне надо подготовиться к решительному сражению с итальянской бюрократией: определенно требуется боевая раскраска. Мы с Бруно едем в квестуру и очень надеемся, что мне наконец-то выдадут вид на жительство. Пока живешь у себя на родине, не понимаешь, насколько важны все эти штуки, которые тебе даются по праву рождения: язык, на котором все вокруг говорят, тайные знания насчет как тут правильно есть, или вот вид на жительство – даже не гражданство, а неполноценный, временный, ущербный документ. И чтобы его получить, требуется столько усилий!
Еще нет и девяти, а мы уже топчемся у входа, в компании разноцветных разнополых разноразмерных иностранцев, от коричневого златокудрого младенца до возвышающихся над толпой горообразных американок в клетчатых шортах. Но большинство присутствующих – албанцы-строители, подопечные менеджера-итальянца, с толстой папкой документов. Они образуют свою очередь, в отдельное окно. А перед нами всего три человека.
Чиновник в голубой рубашке проникновенно смотрит мне в глаза. «Русская?» – спрашивает он по-русски. Я утвердительно киваю. Бросив на меня взгляд, полный презрения, он отводит Бруно в сторону и что-то тихо ему втирает.
– Ну нет! Ма но! – Это Бруно. И с жаром убеждает в чем-то чиновника.
Тот возвращается на рабочее место, скептически улыбаясь, театрально разводит руками и пожимает плечами одновременно, что делает его похожим на куклу из кукольного театра. Он выразительно смотрит на Бруно и говорит что-то вроде «мое дело предупредить, а уж там синьор пусть как хочет».
– Будьте спокойны, синьор, – твердо отвечает Бруно, – не о чем беспокоиться.
Наконец чиновник приступает к делу, то есть углубляется в мои бумажки. И постепенно заливается краской.
– Видите ли, в чем дело, – говорит он медленно.
– Я уже понял вашу позицию! – Это Бруно, нервно. – Что, у нас опять не хватает какой-то справки?
– Да нет, – вздыхает тот, – всего у вас хватает. Просто вы должны были явиться в октябре, а вы явились в июне.
– Да как же… СМС… – Бруно начинает нажимать на кнопки телефона, но чиновник останавливает его жестом.
– Я знаю, это наша вина. Проклятые компьютерщики, дети путаны! Почему они должны все делать на американский манер, если мы в Италии? Вот посмотрите! – Чиновник поворачивает к нам экран компьютера и тычет в него пальцем. – Видите – «6.10»? На моем компьютере эти цифры обозначают «шестое октября». То есть вы должны явиться в октябре для сдачи отпечатков пальцев. А на том компьютере, который рассылает СМС, то же самое означает «десятое июня», в Америке так пишут – сначала месяц, потом день! Вот почему вы здесь, вы, которые живете так высоко в горах, в красивейшей деревушке мира Триальде…
Видно, чиновник сам не прочь бы в ней пожить, и мы уходим восвояси с легким чувством неловкости. Вид на жительство так и не получен, но зато с жительством нам повезло.
Вернувшись домой, вижу, что на пороге валяется большой черный жук. Он мертв. Я осторожно поднимаю его за лапку. Такой красивый! Внезапно мне в голову приходит гениальная идея. Я беру клей и аккуратно приклеиваю жука к почтовому ящику. Получается замечательно. Прекрасная идея – обклеить почтовый ящик красивыми мертвыми насекомыми. Все равно он больше ни для чего не нужен. Когда приходят письма или посылки, почтальон ждет, пока мы сами за ними зайдем. А если мы долго не идем, то он звонит Бруно на мобильный. А почтовый ящик, украшенный насекомыми, – это практически произведение современного искусства. Ничем не хуже кровавых скульптур Джулии и анаконд Лоренцо. Как знать, может быть, и про мои ящики через пару лет напишут в каком-нибудь журнале!