Один вопрос: где взять много красивых мертвых насекомых: жуков, бабочек, а лучше всего – скорпионов. Они очень элегантные. Похожи на античные боевые машины. И характер у них суровый – нападают храбро, пока не поймут, что дело совсем дрянь. И уж тогда сворачиваются в клубочек, надеясь, что их не заметят. Вопрос в том, как их изловить и умертвить. Может быть, водкой залить или оливковым маслом?
Размышляя о мертвой фауне, я вспоминаю о флоре. Вчера я посеяла укроп в большой красивый вазон перед входной дверью, и теперь его надо полить. Меня ожидает приятный сюрприз: укроп не только проклюнулся, но уже вылез из земли сантиметров на десять. Вот это климат! Просто волшебство какое-то. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывается, что это не укроп, а скорее петрушка с красиво изрезанными перистыми листьями. Кроме того, на ней бутоны. Петрушка собирается цвести. Сюрприз, пожалуй, чересчур приятный.
В полном недоумении, граничащем с расстройством, я ухожу обратно в кухню и ныряю в холодильник, чтобы чем-нибудь подкрепиться. Пока я изучаю его содержимое, со стороны двери раздаются какие-то шорохи. Я резко выпрямляюсь, трескаясь головой о дверцу. На меня внимательно смотрят две пары глаз. Это Луиджина, а при ней маленькая собачонка, бесцеремонно обнюхивающая мою кухню. Но я готова ей все простить, если Луиджина принесла добрую весть про наш телефонный столб!
Но нет, о столбе ни слова. Вместо того Луиджина фальшиво начинает оправдываться за собачку:
– Фьоретта такая любопытная! Вечно сует свой нос, куда не просят! Сначала она горшки обнюхивала, чтобы понять, понравились ли вам цветочки. Теперь вам вообще никогда ничего не надо будет сажать, они будут сами себя сажать!
О ужас. Луиджина, исходя из самых лучших побуждений, засадила мой укроп, которого в Италии днем с огнем не сыщешь, какими-то ужасными цветочками.
Дождавшись от меня мрачного фальшивого «спасибо», Луиджина удовлетворенно отчаливает, бормоча под нос что-то насчет моих фиолетовых пальцев.
Приходит Бруно и первым делом замечает жука на почтовом ящике.
– Это что еще за гадость? – Он с треском отрывает насекомое. А потом поднимает щепку и отскребает остатки.
Ну, это уже слишком. Мои глаза наполняются слезами.
– Что такое? – пугается Бруно.
– Ничего, – отвечаю я противным скрипучим голосом, – ничего, только… – И я вываливаю на Бруно длинный список своих претензий к мирозданию. И супа на обед не дают, и паутина по всему дому, и эти ужасные вонючие червяки, и где мой вид на жительство, и когда, наконец, у нас будет Интернет? А телефон? Почему меня все принимают за сиделку и постоянно обижают?
– Кто конкретно тебя обижает?
– Все!
Но Бруно настаивает на именах. Он разберется с обидчиками!
Про жука, которого оторвал сам Бруно, наверное, лучше молчать, так что я сваливаю всю вину за мое плохое настроение на Луиджину: она так ничего и не ответила насчет телефонного столба, она посадила дурацкие бархатцы в мой драгоценный укроп, она пустила собачку в мою кухню, а на прощание еще и обзывалась! Сказала, что у меня синие ладони!
– Что-о-о? – Бруно и правда возмущен. – Эта старушка совсем с ума сошла! Какие еще ладони? Почему синие?
– Понятия не имею! Мне кажется, что она имела в виду, что у меня руки растут не из того места. Есть ведь в итальянском такое выражение?
– Из какого конкретно места?!
Некоторое время уходит на листание словаря. Нет, в итальянском руки не могут расти из задницы. Бывают руки из рикотты – это когда человек все время все роняет. Но это совершенно не похоже на то, что мне сказала Луиджина, там точно был какой-то цвет, только я забыла какой. И к тому же я ничего не роняла!
– Может, ты их кусала?
Опять лингвистический тупик. Такие похожие выражения – в русском «кусать локти», в итальянском – «кусать руки», и даже употребляются практически в одних и тех же ситуациях. Но уже по этим фразам видно, какая между русскими и итальянцами лежит пропасть! Русский человек в минуту отчаяния может сделать невозможное: дотянуться зубами до локтя. У нас на этот счет есть и поговорка: «Близок локоть, да не укусишь!» А итальянцы, когда все плохо, склонны к мазохизму и в буквальном смысле кусают руки – Бруно несколько раз впивается зубами в собственную ладонь, оставляя на ней довольно заметные следы.
Но все это не имеет никакого отношения к тому, что произошло у нас с Луиджиной. И Бруно настаивает, даже требует, чтобы я вспомнила, какое конкретно слово употребила старушенция: пальма, что значит ладонь, или мано — рука до запястья, или брачча — остальная часть руки, или дито — палец, или…
– Какая разница! Она меня оскорбила, а ты ее покрываешь!
– Я просто на всякий случай хотел уточнить – может быть, она сказала полличе верде — «зеленый большой палец»?
– Ну да, что-то в этом духе.
– А! Так это все меняет!
Ну вот пожалуйста. Луиджина меня не поругала, а похвалила. «Зеленый большой палец» – это комплимент, означающий, что у меня хорошо растут растения, только и всего. Легче ли мне от этого? Нет, совершенно не легче. Надо еще интенсивнее учить итальянский!
Четыре итальянских жеста, которые культурному человеку лучше бы никогда не увидеть
1. Смамма! Буквально означает что-то вроде «Отцепись от мамочки», но родственные связи здесь ни при чем: таким образом любой человек может дать понять собеседнику, что ему пора убраться восвояси. Левая рука с открытой ладонью неподвижна и параллельна полу, а правая рука бьет по ней перпендикулярно.
2. Ке палле! Дословно: «Какие шары!» В итальянской картине мира скука сопровождается непомерно раздувшейся мошонкой, поэтому, чтобы проиллюстрировать, как ему все надоело, итальянец будет обеими руками как бы покачивать два огромных шара.
3. Ке каццо вуой? Перевод незамысловатый, но точный: «Какого хуя тебе нужно?!» Надо всего-то сложить пальцы в щепотки, повернуть их ногтями к лицу и поводить вниз и вверх.
4. Ме не фрега ун каццо! Перевод короткий: «Не ебёт!» Тыльная сторона пальцев кладется под подбородок и коротким резким движением вылетает вперед.
Глава восьмаяИюль. Гостям радуются дважды
Мы едем в аэропорт встречать первых гостей. Колено и Зоя веселые и нарядные, хотя Колено чуть-чуть опухла с недосыпу, да и приняла на грудь немного коньячку, как положено русскому человеку в самолете. Зоя смотрит на мать с обычным выражением неясного осуждения. «Опять напилась!» – шипит этот нежный ребенок. У него черные губы, черные ногти и розовые волосы. Гот или эмо? Может, панк?
Несмотря на устрашающий вид, у Зойки есть и вполне невинные, детские увлечения. Она очень любит зайцев и кроликов, рисует их в разных вариациях и декорациях, а также лепит, причем не из пластилина, а из хлеба – по ее словам, так звери получаются натуральнее. Первым делом мы отправляемся в пекарню и покупаем там две буханки триальдского хлеба. Увы, дома выясняется, что из него ничего слепить нельзя, – он жесткий и совершенно не липкий. Чтобы утешить дитя, я рассказываю ей, что раньше в гостевом доме жили кролики, но по нашей просьбе они уступили его Зойке. Та расцветает, а через некоторое время приходит с сообщением, что она нашла кроличью ванну. Колено вопросительно смотрит на меня, я на Колено. Тащимся за Зойкой вниз и понимаем, что за кроличью ванну она приняла биде.
– Ты ж мой зайчик! – умиляется Колено. И деловито напоминает мне, что вообще-то неплохо было бы выпить. Я полна благих намерений: сейчас я научу подругу, как грамотно принимать алкоголь на итальянский манер – не напиваясь до падения мордой в салат, а с пользой для здоровья. Колено с энтузиазмом хватается за эту идею.
По дороге в бар нас ждет удача: мы встречаем посудомойку Мариэллу, на руках у которой лежит коричневая меховая шапка и стрижет ушами. Кролик!
– Это не тот самый, что нам домик уступил? – восхищенно шепчет Зоя. Я по-итальянски объясняю Мариэлле ситуацию, и она охотно подтверждает: да, именно тот самый. Мы оставляем ее с Мариэллой, а сами усаживаемся в баре.
– Итак, – начинаю я свою лекцию, – аперитив. Его пьют перед ужином. Цель – раскрыть желудок.
Колено выросла в семье врачей и биологов, поэтому не может смириться с этой научной ересью.
– У желудка нет двери!
Некоторое время мы спорим насчет того, какое «раскрытие» имеется в виду, но сходимся в главном: рюмашка перед ужином еще никому не помешала. И я заказываю два мартини.
– А! – сияет Колено. – Мартини – это ж итальянская фишка. А что еще тут есть такого специфически… итальяно?
– Кампари, – говорит Джанни.
Мы выпиваем по кампари, после чего он замечает:
– Вообще-то женщины в качестве аперитива чаще всего пьют просто белое вино.
– Давай! – командует Колено.
Джанни смотрит на меня вопросительно. Белое вино, да еще шипучее, после двух вермутов, да еще разных… Но вермуты уже диктуют свою программу.
– Мы же русские! – громогласно объявляю я. – Мы и водки можем…
Но и без водки после белого шипучего мы оказываемся как будто бы на корабле, качающемся то вправо, то влево. Поддерживая друг друга, мы медленно перемещаемся в другой бар, который только что открылся на пару месяцев, для туристов. По дороге нас догоняет запыхавшийся недовольный Джанни: Колено забыла сдачу, 20 евроцентов, и он примчался, чтобы их вернуть.
– Я хотела на чай оставить! Или что, мало? Он обиделся?
Заплетающимся языком я пытаюсь объяснить ей, что в Италии чаевые вовсе не так уж распространены, а Колено уговаривает меня «не усугублять». Только вот чем не усугублять? Продолжить белое шипучее? Вернуться к вермуту? Как правильно, как более по-итальянски?
Пути наши расходятся. Я неожиданно перехожу на красное, которое мне кажется наиболее безопасным вариантом, ведь в нем много витаминов, железа, калия, магния, магнезии, марганцовки… а Колено вообще куда-то исчезает. Ее все нет и нет, я осоловело думаю, что надо бы мне поискать гостью, как вдруг появляется целая команда: тревожный Бруно, злобная Зоя, суровый карабинер и смущенная Лена Колено.