Бруно пытается пересказать мне сухие факты. Лоренцо вмешивается.
– Лоредана предложила…
– Посмела предложить!..
– Поработать на стенде Триальды…
– Два дня бесплатно выставлять себя на посмешище!
– А заодно взять и его собственные работы – анаконд, «Корабль затонувших Барби», в надежде, что кто-нибудь их купит.
– Да это они должны бесплатно стоять и продавать мои работы! Они, а не я! Потому что Триальда известна благодаря мне и другим художникам, а не их дурацкой еде!
Это неправда, но мы деликатно молчим.
На площади перед церковью Блаженного Августина выстраиваются участники процессии. Впереди несколько детишек, одетых в расшитые золотом хламиды до пят. У одного в руках маленький крест, у другого палка, к которой прикручены две колонки. От колонок тянется хвост, заканчивающийся микрофоном – его держит священник. На нем такая же хламида, как на детях, только побогаче. Наверное, будет отдавать команды типа «Равняйсь! Смирно!».
За ним идет мэр в трехцветной перевязи и стражи порядка – карабинеры с сине-красными перьями в шляпах. Бруно вполголоса объясняет мне детали: самое интересное в карабинерах – не перья и не отсутствие карабинов, а бородки. Ни у кого на свете нет таких аккуратных бородок! Есть даже специальный закон, согласно которому бородка карабинера ни в коем случае не должна соприкасаться с баками. То есть бриться им все равно приходится каждый день, и даже с большим тщанием, чем если бы никакой бородки не было вовсе. Неудивительно, что они такие франты!
Тем не менее народная молва их, конечно, не щадит – про карабинеров рассказывают анекдоты в духе «Сколько милиционеров требуется, чтобы вкрутить лампочку?». Ну, например (Бруно шепчет мне на ухо, чтобы никто не услышал): как узнать карабинера на оргии? Он единственный, кто трахает свою жену! Или еще: останавливают два карабинера машину и хотят проверить, работают ли фонари. Один включает поворотник, а другой смотрит: «Так… не работает! А сейчас работает! О, опять не работает! А теперь снова заработало!» Или вот так: почему карабинеры всегда ходят парами? Потому что один умеет писать, а другой читать.
Кстати, они действительно часто ходят парами! И на днях с местной парочкой карабинеров приключился конфуз. В гостинице была дискотека. Приезжал настоящий диджей из Cанремо. Было очень весело и очень громко. Одна дама, посетительница курсов траволечения, не смогла спать и очень возмущалась. «Вы все наркоманы! Полицию вызову!» – кричала она. Но на нее никто не обращал внимания. Тогда она пешком дошла до розового домика карабинеров и позвонила в звоночек. Но ей никто не открыл, потому что оба стража порядка плясали на дискотеке. Звоночек автоматически послал сигнал в центральный пункт, откуда местным парням позвонили на мобильные, и тем пришлось оторваться от партнерш и двинуть к себе на службу, где их ждала скандалистка. Вот все они удивились-то!
Но вернемся на площадь. За похожими на павлинов карабинерами плывет многоногое двухголовое чудовище. Головы – это деревянная скульптура «Мадонна поучает Блаженного Августина» весом почти в тонну. Она покоится на носилках, которые тащат пятнадцать крепких мужчин, красных от натуги. Между ними происходит какое-то броуновское движение: один хочет переместиться направо, другой вперед, третий требует, чтобы носилки подняли повыше. Несмотря на присутствие священника, в воздухе летают не только крики «Э!» и «Мба!», но и словечки покрепче. Мадонна с Августином все время дергаются то вниз, то вверх, потому что мужикам, которые ее тащат, очень тяжело. Неудивительно, что традиционная мужская болезнь в здешних местах – грыжа.
За носилками выступает важная дама, прижимающая к груди черный крест. Я с большим трудом узнаю в ней Луиджину, и то только потому, что накануне встретила ее на улице, когда она шла в парикмахерскую (стричь волосы она-де не будет, не будет их и красить, перманент она тоже делать не будет, и тем не менее она позвонила Анне-Марии, той самой Анне-Марии, у которой отец сицилиец, а Сицилия это такой опасный остров, очень опасный, но Анна-Мария хорошая девушка, брава рагацца, хотя ей, наверное, уже за пятьдесят, Анне-Марии… – и лишь в самом конце я узнала, что Луиджина шла в парикмахерскую делать укладку). Прическа делает Луиджину похожей на гигантский одуванчик, готовый пустить по ветру все свое семенное хозяйство. Обычного фартука на ней нет, а есть плотный зеленый костюм с желтым шейным платком. На меня Луиджина даже не смотрит. Ведь она сегодня королева бала. Не каждому выпадает такая честь – нести большой черный крест.
За Луиджиной двигается группа поддержки, состоящая из пары десятков старушек, удивительно на нее похожих – тоже с укладкой и в плотных костюмах. За ними – духовой оркестр, специально выписанный по такому случаю из Санремо. Он играет что-то очень торжественное.
Замыкает процессию самая интересная группа: грешники. На них черные халаты и колпаки, почти закрывающие лица, но тем не менее прекрасно видно, кто эти плохие мальчики: Артуро из комуне, Клаудио из магазина, Марио из ресторана Вердеджи. Ай-яй-яй. Боже мой, они босиком! По местным остроребрым камням и не в любой обуви-то поскачешь. Вот что значит религиозный фанатизм. Это как же надо было нагрешить! Я смотрю на них с уважением. Грешники тащат еще один крест, настолько большой, что не сразу и разберешь, что это такое. Они его несут горизонтально, как Ленин бревно на субботнике.
Звучат странные акценты. Неужели кто-нибудь приехал аж из Аргентины? – думаю я. Но нет, это к одному из психов приехали родственники из Сицилии и недоумевают, что это такое здесь происходит.
В хвосте процессии шумит неупорядоченная толпа обычных граждан с детьми, собаками и корзинами. У них свои заботы: дети не должны бегать и кричать, а собаки – совать носы в корзины, поэтому бегают, кричат и поминутно хлопают крышками корзин взрослые. Доносятся аппетитные запахи, слышится звяканье бутылок: ведь конечная цель процессии – вскарабкаться на вершину горы, там хорошенько перекусить, а потом уж с новыми силами потащить носилки назад.
Все это практически так же весело, как гей-парад.
На одном из поворотов стоит Марко. У него на руке висит крошечная старушка в пестром жакетике, вся седая. Голова у нее трясется. На вид ей лет девяносто… хотя ведь и Луиджине с Антониеттой под девяносто, а выглядят они намного лучше. Так сколько же тогда ей?
Марко охотно отвечает на мой немой вопрос, рассказывая о недавнем происшествии: его мамма опрокинула на себя чашку горячего кофе. Он позвонил доктору, а тот – дескать, а почему я к ней, почему она ко мне не может прийти?
– Тут-то я и выдал ему, что ей сто семь! – гордо говорит он.
– Пришел?
– Пришел, куда он денется! Правда, сказал, что больше не придет, если мамма не перестанет столько курить! – На этом месте он повышает голос и вопросительно смотрит на маму. Но та слышит только слово фумаре и дрожащими руками достает из кармана фартучка пачку сигарет. Марко, который сам не курит, услужливо подносит ей зажигалку. Послушный сын!
– Когда же я женюсь-то? – вздыхает он. – Уж и спальня готова давным-давно, всю мебель сам сделал, ну, братья помогали, конечно. Не какая-нибудь там… «ИКЕА»! – говорит он с гримасой отвращения. – Осталось найти жену, а где я ее найду, где?!
– В Интернете? – неосторожно говорю я. В самом деле, где же еще найти молодую женщину, которая согласится выйти замуж за старика и переехать в деревню? Хотя Марко в прекрасной форме, больше пятидесяти ему никак не дашь.
Интернет, однако, является для него жупелом не лучше «ИКЕИ». Знаем ли мы, что когда владелец пекарни купил своей дочери компьютер с Интернетом, то через некоторое время обнаружил ее на пляже, посреди белого дня распивающей вино из горла в компании мотоциклистов из Милана?! Нет уж, спасибо. И потом, все эти ужасные восточноевропейские женщины – дикие, необразованные, только и годятся на то, чтобы убирать в доме да стариков переворачивать. Там же бедность страшная, он сам видел по телевизору – люди жгут из мебели костры на улице и на них готовят какое-то жуткое месиво…
Бруно глядит на меня с тревогой – видимо, боится, что я закачу какой-нибудь совсем уж неприличный скандал. Но я, хоть и восточноевропейская женщина, совершенно не обиделась. Однако мне жутко интересно: откуда Марко взял эти костры на улицах? Ну, может, какие-то репортажи о войне в Югославии отложились у него в памяти.
Но почему это восточные европейки – необразованные? Уж если кого упрекать в необразованности, так скорее итальянцев: иностранные языки они учат лениво, английского почти никто не знает. Многие коммерсанты и французский-то неспособны осилить, ограничиваясь «франкизацией» итальянского, если можно так выразиться. Вместо «спагетти» говорят «спагетти». Марко же и его братья вообще не считают нужным налаживать межкультурные связи – они просто отвечают всем по-итальянски, вне зависимости от того, на каком языке к ним обращаются. И после этого восточные европейцы у него необразованные?.. Я постепенно расхожусь, хотя, кроме Бруно, меня никто не слушает. И слава богу.
…А те итальянцы, которые думают, что они говорят по-английски?! Ведь они, кажется, органически не могут произнести два согласных подряд или обойтись в конце слова без гласного! «Буко» как в «оссо буко» – это на итальянском английском «книга», book, а «скулла» – это school, то есть школа.
Бруно, хоть он и прожил в Англии полжизни и сам этих глупых фонетических ошибок не делает, не возражает. Так и есть.
А образование?! – продолжаю я возмущенно. Например, тот же владелец пекарни – почему он не отправил дочь после школы учиться в университет? Почему умная красивая девочка работает вечером официанткой, а потом по ночам хлеб печет?!
– Вообще-то, – осторожно возражает Бруно, – насколько я помню, она сама не хотела учиться.
Но он только подливает масла в огонь.
– Конечно, не хотела! – подхватываю я. – И не захочешь, если полдетства провел в автобусах!