В Триальде есть только начальная школа, да и она на грани закрытия – дети растут, а новых не рождается. Дети постарше ездят учиться в Санремо на обычном рейсовом автобусе, который отправляется из Триальды в шесть утра. Если вдруг кто хочет убить у ребенка всякий интерес к учебе, так лучше способа, чем заставлять его ежедневно вставать в пять утра и три часа проводить в автобусе, не придумаешь…
Процессия тянется в гору, но мы с Бруно пикниковать не собираемся, потому что идем обедать в ресторан – с Джулией и ее сестрой Беверли. Причем не в наш обычный «Марио и сыновья», а в пригостиничный. Там, как правило, кормят только постояльцев, но сегодня есть свободные столики, потому что многие отправились поглазеть на процессию.
Ресторан представляет собой огромный зал, выкрашенный лет сорок назад в розово-телесный цвет, напоминающий мне не то детский сад, не то помещение для сдачи анализов в советской поликлинике. Стены голые, за исключением необычайно ветвистых оленьих рогов. Обычно рога висят либо сами по себе, либо украшают таксидермированную оленью морду, а под этими морда чисто символическая: деревянный вытянутый треугольник с белыми пуговицами-глазницами.
Никакого меню нам не приносят. Официант объясняет систему: нам просто подают блюда, одно за другим. Джулия боится, что ресторан не будет соответствовать высоким стандартам ее сестры и та станет отпускать колкости, как обычно. Но Беверли запаздывает. И очень хорошо! Начнем без нее. На стол водружается бутылка белого, бутылка красного – без этикеток, домашнее вино. А на тарелки плюхается прозрачный кусочек ветчины-прошутто и ломтик дыни.
– Если все порции будут такие маленькие, то я не наемся! – бурчит Джулия. Бруно объясняет, что да, такие вот маленькие, но их будет очень много. Обычно тут бывает не менее двадцати пяти закусок, два первых, три вторых.
Мы с Джулией принимаем его слова за шутку, а зря. Вторая закуска – тоже ветчина, но из говядины, называется брезаола, насыщенного темно-красного, почти коричневого цвета, посыпанная похожим на древесную стружку пармезаном. Затем следует совсем маленький, но очень вкусный кусочек рулета – в ветчину завернут мягкий сыр с травами. Потом на тарелках розовеет пара креветок. Ломтик краба, жаренный во фритюре. Оладья из мальков. Помидор с моцареллой и базиликом. Пара ложек трески с картошкой. Картошка с грибами. Фасоль с тунцом. Киш с баклажанами. Киш со шпинатом. Салат с курицей. Рикотта с оливками. Телятина под соусом из тунца.
– Это уже второе началось? А как же макароны?
Но нет, вителло тоннато – это тоже закуска. После нее нам раздают остроконечные палочки – как зубочистки, только подлиннее. И от этой последней закуски, представляющей собой грустных рогатых улиток, тушенных в томатно-чесночном соусе, мы дружно отказываемся.
Тут как раз появляется Беверли – загорелая, но какая-то всклокоченная и с очень напряженным лицом. Очередная подтяжка? Ничего подобного. Беверли обрушивает на нас новость: у них с Ричардом больше нет денег! Практически совсем. Ричард неудачно сыграл на бирже, а тут еще кризис, и вот результат. Яхта на Карибах продана, яхта с Лазурного Берега перекочевала в никому не известную гавань где-то на юге, в болоте, где полно комаров, и там гниет, потому что ее никто не покупает. Садовника они себе позволить не могут, бассейн зарос тиной, они больше не едят фуа-гра. Они покупают вино в супермаркете! (Видимо, это высшая степень падения.)
Все это Беверли вываливает с присущим ей драматизмом, и даже официант, не понимающий по-английски, застывает с дымящимся блюдом пасты и щипцами в руках.
– Короче говоря, мы хотим купить дом в Триальде, – заключает Беверли.
Немая сцена.
Первой приходит в себя Джулия:
– Дом в Триальде! Как это великолепно! Добро пожаловать в Триальду, одну из ста красивейших деревушек Италии! Замечательная идея!
Мне кажется, она перебарщивает. Бруно реагирует гораздо спокойнее:
– Любопытная мысль, а как она пришла вам в голову?
Все просто: любопытная мысль, она же замечательная идея, появилась у Беверли и Ричарда потому, что они увидели в Интернете цены на триальдскую недвижимость.
Некоторое время мы молча жуем. Спагетти с грибами, тальятелли с молодой зеленой фасолью, равиоли с травами. Очередной приступ единодушия: все дружно отказываемся от каннелони – толстой трубки-макаронины, фаршированной сыром. Извините, не лезет.
На свете есть много людей, которые работают в агентствах по недвижимости, а в свободное от работы время рисуют и лепят, а у Джулии все наоборот: ее главная работа – художества, а покупка и продажа домов – это так, хобби. Ей просто нравится купить какую-нибудь развалину и отремонтировать ее, сделав из развалины конфетку. А потом продать, выручив кругленькую сумму, и купить новую развалину. Одним словом, Джулия на покупке и продаже домов съела собаку. И знает много интересных деталей. Поэтому мы все ее внимательно слушаем. Например, мы даже не подозревали, что в Европейском союзе есть специальная финансовая программа восстановления разваливающихся деревушек вроде нашей. Правда, нужно собрать массу бумаг, что с итальянской бюрократией очень непросто, но зато в теории можно отбить процентов семьдесят от стоимости ремонта.
Глаза у Беверли загораются. В них мелькают цифры, плюсики, проценты.
– То есть, – бормочет она, – если взять двести тысяч… нет, триста тысяч… налоги, нотариус… Сколько в Италии берет нотариус?
– Да какие триста тысяч, – морщится Бруно. – Я наш дом с садом купил всего за пятьдесят, и это было не так уж давно, так что цены если и поднялись, то несильно.
Беверли в шоке, но пытается скрыть свое возбуждение, а то вдруг мы ей дадим неправильный совет, подкинем подлянку, впарим какую-нибудь некачественную недвижимость, пользуясь ее неопытностью в итальянских делах. И все же она не в силах противостоять искушению и быстренько набрасывает на салфетке план. Бассейн… поле для гольфа… теннисный корт… солярий на крыше… балкон в каждой спальне…
Настает очередь горячего: маленький бифштекс с салатом, две королевские креветки-гриль, ростбиф с картошкой, говядина, тушенная в вине. Есть уже совершенно невозможно, но ведь и не есть тоже немыслимо! Все такое вкусное! Только Джулия, стойкий характер, героически отказывается от почек, но Беверли, которой не досталось закусок, машет рукой, и официант охотно вываливает ей на тарелку еще одну порцию.
Мы жуем мясо, а Джулия коварно и с наслаждением обрушивает на Беверли ушат холодной воды (ох, любят друг друга сестры! аж себя не помнят). Ни бассейна, ни кортов, ни крикетных полей – ничего этого построить будет нельзя. И никаких балконов и соляриев – дом можно будет только восстановить таким, каким он был в Средневековье. То есть низкие потолки, маленькие окошки – все как у нас.
Беверли не верит своим ушам.
– Ну хорошо, допустим. Но ведь мы собираемся купить дом с участком или даже просто землю, а уж на ней-то сможем построить и то и это?
Ничего подобного. Закон охраняет землю еще строже, чем дома. Если купил виноградник – изволь становиться виноделом. Купил участок, на котором растут оливы, – значит, дави масло. Недопустимы даже мельчайшие изменения – например, нельзя вырубить оливки и посадить вместо них фиги. И уж разумеется, категорически запрещено всякое строительство. Можно только сооружать домики из фанеры – такие, которые можно снести в течение суток. Закон суров.
– Но если я куплю просто землю, безо всего? – лепечет бедная Беверли, покрывшаяся красными пятнами разочарования.
– О, тогда у тебя большой выбор, – издевательски говорит Джулия. – Ты можешь посадить оливки, а можешь посадить виноградные лозы. Можешь ничего не сажать, а завести, например, коз или кроликов. Даже лошадь можешь купить. Но не страусов, нет. Страусы для данной местности нетипичны.
Беверли умоляюще смотрит на Бруно, в надежде, что сестра шутит, но тот только руками разводит. Все так и есть.
Приносят десерт. Официант, глядя на наши объевшиеся рожи, сжаливается и разрешает нам взять что-то одно: либо бисквитный торт, либо ванильное мороженое с горячим шоколадом. Беверли берет торт – ей надо успокоиться, остальные – мороженое. От кремового полена официант отпиливает куски и тут же поливает их черной шоколадной лавой, которая немедленно топит все на своем пути. Великолепно.
После этого грандиозного обеда Бруно направляется прямиком домой – ему срочно требуется пару часиков поспать, чтобы как можно эффективнее переварить съеденное. А я останавливаюсь возле доски объявлений – надо же наконец узнать, что день грядущий нам готовит! Так, что тут у нас: томбола – игра в лото с бочонками. Триальдские коммерсанты предоставляют ценные призы: метлы, сушеные помидоры, каштановую муку. Каждый вечер – чемпионат по петанку, который в Италии называется просто палле — шары, а также неприличное слово. Мне очень нравится слушать дзен-буддистское звяканье металлических шаров. Фестиваль танго. Курсы рисования акварелью. Пойди пойми, что тут настоящее, а что только маскировка игры в убийство!
И каждый вечер – музыка, музыка, музыка, самая ужасная музыка, какую только можно себе представить: рок-хиты семидесятых, псевдонародное пение, попурри из классики. Если же своей музыки нам мало, то по выходным до нас доносятся звуки дискотеки из Вердеджи.
Покончив с объявлениями, я направляюсь к дому. И вдруг раздается истошный вопль. Из бара выбегают люди. Ну да, ну да, произошло очередное убийство, но меня этим совершенно не удивишь. Неужели никто, кроме меня, бармена и Бруно, не читает объявления?!
Но, кажется, кто-то кричит «Надя, Надя!». Или это мне чудится?
От этих мыслей меня отвлекает машина, которая очень медленно движется по дороге в моем направлении. С ней что-то не так…
– Надя, фермаля! Надя, сальта!
После такого плотного обеда мысли в моей голове ворочаются очень медленно. Ясно, что ферма – это не русская ферма. «Фермата» в музыке – это когда нота звучит долго-долго, но при чем тут это? Зато насчет