Идем туда. Чиновница заводит меня в кабинет, а сама упархивает вместе с Бруно. Здесь не повернуться: ксерокс, компьютеры, три стола, заваленных бумагами, и даже кабинка для фотографирования. В углу свалена куча обуви – видимо, вещественные доказательства. Мне фотографироваться не надо, поэтому я сажусь на стул и озираюсь по сторонам. Наверняка под этим бардаком скрываются леденящие душу тайны следствия, но проникнуть в них я не успеваю: в двери появляется мрачный чернобородый человек в резиновых перчатках. Он пристально на меня смотрит и, не говоря ни слова, плавно водит перчатками перед моим лицом: снизу вверх, снизу вверх.
Ну, чудеса: немой полицейский! Я догадываюсь, что он таким образом просит меня встать.
Встаю.
Мужчина машет вправо.
Иду туда.
Он берет меня за руку и прикладывает ее к аппарату: сначала каждый палец по три раза, потом всю ладонь, а потом снова пальцы.
– Зачем так много? – спрашиваю я, что, конечно, глупо: как же он мне ответит?
Бородач в ужасе бросает мою руку. Нет, он не немой:
– Как, вы говорите по-итальянски! Что же вы сразу не сказали!
– Так вы не спрашивали.
Мужчина волнуется еще сильнее.
– Вы уже сдавали отпечатки пальцев? Год назад или раньше? Здесь или в другой квестуре?
– Нет, не сдавала.
– Но тут написано, что вы в Италии с января!
– Так и есть.
– А до того жили нелегально?
– ?!?!
Возмущению моему нет предела. Я! Нелегально!
Да за кого он меня принимает?! Сразу же выясняется за кого:
– Вы работаете нелегальной сиделкой? И что же, всего за несколько месяцев выучили итальянский?
Какой подозрительный тип! И какой контраст со свекровью, которая была удивлена, что я учу язык так медленно.
– Я дотторесса, закончила университет, – отвечаю я максимально сухо.
Со второй рукой бородач управляется гораздо быстрее – видимо, чувствует раскаяние.
Опять блуждания по коридору, и я снова у первой чиновницы. Та стоит спиной к Бруно, чуть нагнувшись, и тычет кулачком себе в поясницу:
– Вот сюда пришелся удар холода, вы видите! Именно в это место. А уже потом он распространился на живот.
Про меня она уже напрочь забыла и куда-то засунула мои бумаги, но они довольно быстро находятся. Аппарат для снятия отпечатков пальцев тоже заработал. Поколебавшись, чиновница принимает непростое решение: снять мои пальчики еще раз, на более примитивном аппарате. Потому что из того отдела в этот снимки могут идти недели, а то и месяцы: «Вы же знаете, как это у нас в Италии, ха-ха-ха!»
На прощание они с Бруно еще немного толкуют о тонких различиях в симптомах ударов ветра, воздуха и холода, после чего она с очаровательной улыбкой обращается ко мне:
– Вам-то, синьора, никакой удар холода не грозит, с вашей-то закалкой! Разве что удар жары, ха-ха!
Я наконец не выдерживаю:
– Откровенно говоря, в России очень теплые дома. Вся домашняя одежда у нас – с коротким рукавом. Я очень мерзну здесь у вас, в Италии, – и, исполненная патриотизма, выхожу из кабинета, оставив чиновницу в полнейшем недоумении. Бруно мною крайне недоволен – кто знает, когда еще эта дама может нам пригодиться!
Чтобы вознаградить себя за стресс, я покупаю в рыбном магазине дюжину устриц. В моем воображении уже рисуется звонок Колену: «Привет из садика! Мы тут устрицы едим… Да нет, почему с шампанским? Просто с обычным белым шипучим, ну помнишь, то, которое два евро бутылка…» Судьба считает, что хвастаться, даже мысленно, нехорошо, и жестоко меня наказывает: при попытке открыть устрицу кухонным ножом я отхватываю себе кусок пальца. В принципе, конечно, ничего страшного, только не могу найти никаких перевязочных материалов. Приходится звать Бруно. Тот едва не падает в обморок: он никогда не видел такого количества такой красной крови!
Спешно собираемся и едем в аптеку: Бруно за рулем, я обнимаю закутанный в старую майку палец. Чтобы меня развлечь, он рассказывает, как много лет назад с ним приключилась такая же история, когда он открывал банку консервированных помидоров. Пошел в травм-пункт, два часа ждал, а когда подошла его очередь, его отправили домой за удостоверением личности, которое он забыл.
– Надеюсь, аптекарша тебе сделает перевязку, потому что я не умею!
Но нет, она тоже не умеет обращаться с такими ужасными ранами. Все же совместными усилиями Бруно с аптекаршей сооружают на моем несчастном пальце гигантскую блямбу, и мы по ее совету идем к доктору – на наше счастье, он как раз сейчас принимает. В коридоре, как всегда, сидит шумная компания бурно жестикулирующих стариков и старушек, но все они замолкают, когда входит Бруно и с трагическими интонациями объявляет:
– Синьори э синьоре, разрешите нам пройти к доктору немедленно. Моя жена истекает кровью.
Очередь взрывается сочувствием и одобрением.
Кажется, даже доктор потрясен масштабом моего ранения.
– У вас что, нет специального устричного ножа?!
Бруно делает виноватое лицо. Доктор наконец-то перевязывает мне палец как надо, но на этом медицинская эпопея не заканчивается: он настоятельно рекомендует нам поехать в больницу, чтобы там наложили швы. Я протестую – ведь если бы у нас имелся бинт, я бы сама себя перевязала, и дело с концом! Но Бруно и слышать ничего не хочет. Едем в Санремо.
На входе в больницу – справочное бюро, в котором нам говорят: следуйте по синей линии. Действительно, по полу бегут разноцветные линии, расходящиеся в разные стороны, и через несколько поворотов мы оказываемся в хирургическом отделении. Там, конечно, очередь, а у меня с собой, как назло, нет никакой книжки, поэтому я рассматриваю пациентов. Самый интересный персонаж – женщина, про которую я никак не могу понять ни сколько ей лет, ни кто она по профессии. Строгие очки в тяжелой оправе делают ее похожей на профессоршу, но красно-кирпичная юбка на две ладони выше колена, и туфельки-«балетки» с кокетливыми бантиками – скорее на студентку. Она читает «Телегид» и делает в нем резкие подчеркивания красным фломастером, а из большого синего мешка торчат жесткие треугольные палки порея – домохозяйка? Кто бы она ни была, выглядит очень элегантно, не то что я – в домашнем. Правда, напротив меня сидит женщина в пижаме и шлепанцах. Глаза у нее на мокром месте, она еле сдерживается, чтобы не разрыдаться. А ведь у нее ничего не болит! Могла бы болеть загипсованная рука ее сына, но он ей настойчиво повторяет, что нет, он совершенно ничего не чувствует.
– Это сейчас, а потом… – горько говорит мамаша, и ее губы снова дрожат. Я внутренне негодую. Зачем она настраивает сына на страдания?
Наконец выходит хирург и говорит то же самое: ничего страшного, не перелом, а трещина, скоро будет как новенький, и опять на гимнастику…
– Нет! – истерически кричит женщина. – Больше никаких гимнастик! – И начинает рыдать так, что ее уводят в кабинет, чтобы сделать успокоительный укол.
Бруно предлагает что-нибудь купить мне в местном баре, куда он уже два раза отлучался и остался очень доволен и ассортиментом, и качеством, но я отказываюсь наотрез. А почему? А потому, что меня с детства учили, что в больницах полно микробов и всякой заразы. Бруно недоуменно пожимает плечами – он как раз привык думать, что в медицинских учреждениях все стерильно, хоть с пола ешь.
Наложение одного шва проходит стремительно, я даже не успеваю испугаться. Хирург ворчит, что, конечно, можно было бы этого и не делать, но раз уж у синьоры такие красивые пальчики…
Я потрясенно молчу. Уж на что я привыкла к комплиментам, так часто раздающимся в мой адрес в Италии, но это же не просто вранье – это наглая, беззастенчивая ложь! У меня широкая ладонь и короткие кургузые пальцы, ни одни дамские перчатки на меня не налезают, только шерстяные, да и те с трудом. Мое обручальное кольцо шире, чем у Бруно! Какая же тут красота?
Но с другой стороны, зачем мне правда? Насколько приятнее жить в атмосфере любви и обожания!
В больнице мне приходит в голову ценная мысль, и я сразу же делюсь ею с Бруно: надо бы нам завести дома аптечку для таких случаев. Ну там – аспирин, бинт, градусник, активированный уголь…
– Уголь?
– Ну уголь, знаешь, абсорбент, когда газы там или съел что-нибудь не то, и в животе булькает…
– Уголь??? Внутрь?
– Ну уголь, уголь, что ж еще-то!
Лицо у Бруно проясняется:
– Я понял! Ты имеешь в виду соду!
По-итальянски уголь – карбоне, сода – содио бикарбонато, то есть что-то общее между ними, конечно, есть. Но я не сдаюсь:
– Сода белая – от кислотности! А то уголь. Черный.
Бруно верит, но с трудом:
– Вот это да! Русские едят уголь, вот это нация! Железные желудки! Неудивительно, что вы выиграли войну.
– А ты что делаешь, если у тебя болит живот?
– Пукаю и блюю.
На обратном пути мы заезжаем в бар. Там всего три человека, и каждый хочет узнать, что случилось с моим пальцем. Бруно не скупится на подробности, а я мрачно думаю о том, что он с точно такой же готовностью будет пересказывать детали и других моих болезней. А вскоре Бруно получает СМС от Лоренцо: «Надя в сознании? Нужна помощь?» Так уж устроена служба деревенских слухов. Казалось бы, кому понадобилось рассказывать дальше про мой палец? И кому это может быть интересно? А вот оказывается, что всем.
Зашитый палец совершенно не болит, но хозяйством мне в ближайшие дни лучше не заниматься: на следующий день попытка приготовить завтрак в резиновой перчатке заканчивается катастрофой. Бутылка оливкового масла падает из моей неловкой руки и уделывает всю кухню. Бруно прогоняет меня прочь: он сам все уберет. Я отправляюсь на второй этаж в надежде позаниматься гимнастикой, но из металлической коровы-копилки, которую я использую в качестве гантели, все время вылетают монетки. В январе корова практически ничего не весила, а сейчас – ну не меньше чем пару килограммов. Конечно, теленок, которого тягал древний грек Милон, подрос существеннее, но мне ведь не нужно так капитально обрастать мускулатурой! В целом я своей физической формой довольна, но вот корову пора опустошить.