Не в силах в двух словах объяснить хитрое устройство нашего дома с выходами на первом и на четвертом этажах, я перевожу стрелки на семейство Прохоровых.
– Вы-то как?
Трубку у Саши перехватывает Оксана. Главная новость – проект «деревня» завершен, окончательно и бесповоротно. Гора мусора напротив их коттеджа превратилась в настоящий террикон, запах стал невыносимым. Оксана и мальчики дружно выступили единым фронтом, и Саша был вынужден сдаться. Они вернулись в город…
– В бетонную клетку, – доносится горькая реплика Саши.
– С центральным отоплением. – Это ликует младшенький.
Ну и наконец, Колено. Ничего не слышно из-за невыносимо громкой музыки, но я знаю, что это она.
– Погоди!!! – орет Колено. – Я сейчас выйду на улицу! Там тише!
– Там холодно! – ору я. – Не ходи, простудишься! Минус двадцать пять!
– Я не в Москве!! Я в Милане!! Здесь жарко!!!
В Милан Колено приехала по работе – снимать очередной майонезный ролик. Сюжет такой: на фоне театра «Ла Скала» знаменитый российский тенор сначала кашляет и поет хриплым басом, а потом эротично облизывает майонез с сосиски и выдает великолепную руладу: «Вкусни-и-и-иссимо!»
Но сегодня съемки отменились, потому что оба миланских аэропорта – и Линате, и Мальпенса – закрыты из-за снегопадов, самолет с тенором сел в Цюрихе, и теперь звезда с проклятиями добирается на перекладных. Поэтому Колено с режиссером – разумеется, геем! – отправились на дискотеку.
От Милана Колено в полном восторге: вот где жизнь! Все как в Москве, только лучше. Экзотические рестораны на каждом шагу, дизайнерские коллекции за полцены, бармены отлично смешивают коктейли, вещества чистейшие, вино вообще даром, дешевле воды! И полно работы – за два дня Коленом заинтересовалось уже два рекламных агентства, но все упирается в то, что у нее нет разрешения на работу, а у меня-то есть!
– Почти, – вставляю я и пересказываю эпопею с моим видом на жительство. Но ее эйфории это нисколько не уменьшает, Колену сейчас море по колено. Она уже узнавала, снять трехкомнатную квартиру в прекрасном доме XVII века – тыща евро, ну тыща пятьсот… зарабатывать-то я буду раза в два, а то и в три больше! С моими-то менеджерскими способностями!
Этот разговор повергает меня в глубокие раздумья. Ведь правда: в больших городах – большие возможности. Наверняка можно зацепиться, сосредоточиться на карьере, жить в квартире с нормальной ванной, быстрым Интернетом и центральным отоплением, каждый день ходить на работу – каблуки, колготки, – а потом получать деньги, много денег, и ходить по магазинам, и покупать, покупать…
Вот тут-то и загвоздка. Страшно признаться, но мне совсем не хочется ни работать, ни покупать. Ведь этим надо заниматься целый день, с утра и до вечера – а жить-то когда?
Приезжает Бруно, и мы обмениваемся подарками по случаю первой годовщины нашей свадьбы. Бруно привез мне справку о том, что мы действительно женаты, а я демонстрирую ему внезапно заработавший телефон. Чтобы убедиться, что это не сон, Бруно звонит с мобильного на домашний, потом с домашнего мне на мобильный, и мы некоторое время болтаем на очень приятную тему: а жизнь-то налаживается! Еще чуть-чуть, и вид на жительство получим. И Интернет, стало быть, не за горами?..
Вечером на Триальду опускается туман, а мы идем на главную площадь – там будет праздноваться канун Рождества, Виджилия ди Натале.
– Интересно, кто придет на площадь – Джулия или Карлос? – гадаю я.
– А почему бы не оба? – бурчит Бруно. – В конце концов, Рождество – такой праздник, что они могут и помириться. Хотя, честно тебе сказать, я думаю, что ни один из них. Испугаются встречи.
Возле бара тусуются два Баббо Натале, которые выглядят совершенно как наши Деды Морозы: в красных одеждах и с бородами. Только почему их два? Потому что один не утащит тележку, в которую родители накидали подарков своим отпрыскам. Деды Морозы проверяют, все ли подарки подписаны, – в таком деликатном деле накладки недопустимы.
На площади полно народу. Из тумана выплывает высоченная гора из поленьев – не таких, какими мы дома топим камин, а с человека толщиной. Они сложены очень хитро: с одной стороны оставлено окошко, а в нем устроен еще один костерок, поменьше. Он постепенно разгорается и начинает раскочегаривать гигантские дрова. В углу площади расставлены столы, а на них – бесплатное угощение для всех желающих: глинтвейн (который в наших краях называется на смеси итальянского и французского – вин брюле), горячий шоколад, засахаренные орешки, жареные каштаны и большие ломти рождественского кулича.
Но мы сначала заходим в церковь – мне интересно посмотреть, как проходит рождественская месса. Священнику, блестящему и круглому, как елочный шар, помогают клирикетто – прислужники, два мальчика и одна девочка. Бруно недовольно шепчет, что, когда он был клирикетто, девчонок на эту ответственную должность не брали.
В церкви очень холодно, и над головами поднимаются клубы пара, вылетающего изо ртов. Пахнет ладаном. Алтарь украшен мигающей китайской гирляндой. В одной из боковых капелл сооружен рождественский вертеп. Корзинка с куклой, изображающей младенца Христа, прикрыта тряпочкой (это означает, что он еще не родился).
Священник заканчивает свою речь, в которую ему удается втиснуть и Берлускони (мудрый политик!), и пациентов сумасшедшего дома (да будут они благословенны!), и итальянские войска в Ираке (как они скучают без мессы и без пасты!), и блаженного Джероламо из Триальды, который в позапрошлом веке отправился проповедовать католическую веру в Корею, – священник сравнивает его с современными футболистами-легионерами, пропагандирующими итальянский спорт во всем мире. В сопровождении детей священник направляется к вертепу, сдергивает тряпочку – и вуаля, Христос досрочно родился. Это должно произойти в полночь, но священник у нас один на три долины, ему предстоит отслужить рождественские мессы не менее чем в пятнадцати деревушках, так что где-то Христу приходится рождаться раньше, где-то позже.
Начинается причастие. К священнику выстраивается очередь из желающих получить из его рук «остию» – особый пресный хлебец-облатку. Бруно рассказывает, что ее можно глотать, но нельзя жевать, потому что Христу может быть больно, так как облатка символизирует его тело. Неужели религиозные люди не знают, что в желудке у человека вырабатывается соляная кислота!
А мы, конечно, направляемся туда, где еда, которую можно жевать и глотать. Я набрасываюсь на засахаренные орешки, а Бруно на кулич, которых тут аж два типа – пандоро и панеттоне.
– В детстве я очень страдал, – громко говорит он, и на него сразу оборачиваются несколько человек, – потому что папе нравился пандоро, маме было все равно и поэтому панеттоне покупали крайне редко. А я так его люблю!
Мне оба кулича кажутся совершенно одинаковыми, и Бруно возмущен: как можно их перепутать! В панеттоне – цукаты и изюм, он более желтый и плотный – чистое наслаждение.
– А пандоро зато сахарной пудрой посыпан, – вступает в разговор бармен Джанни. Он сообщает нам грандиозную новость: в следующем году у нас в Триальде будет свой собственный настоящий ресторан, и Джанни в нем будет поваром.
– Откроемся на день Святого Валентина – что может быть романтичнее, чем праздник любви в средневековой деревне? И у меня есть гениальнейшая идея, – хвастается Джанни, – это будет бомба. Я сделаю специальное эротическое меню. Всю еду нужно будет есть руками, никаких вилок. Ты только представь себе: ты кормишь Бруно с руки, а он тебя!
– Ну а какие, например, блюда можно есть руками? Ведь не панакоту же?
Джанни заметно грустнеет.
– Да я бы много чего мог навертеть… Вьетнамские немы, армянскую долму, исландские пирожки с тюлениной. Но, спрашивается, кто это будет здесь есть? Кто в Триальде понимает в высокой кухне? Хоть один человек в этой богом забытой дыре знает, что такое мраморные яйца?!
– Ну почему, я, например, знаю… но есть не буду, – говорит Бруно миролюбиво.
– Вот-вот, – говорит бармен. – То-то и оно. Так что я сделаю пиццу, а вилок к ней не подам. Все будут есть ее руками.
Должно быть, это очень обидно: столько лет учиться в кулинарной школе, научиться готовить разные сложные штуки – а никому они тут не нужны.
– Я и так ем пиццу руками! – говорит Бруно.
– Это потому, что ты из Рима – необразованный южанин! – встревает Лоренцо.
– Чля кого южанин, чля кого северянин, э! – реагирует незнакомый кудрявый парень и представляется:
он – новый санитар в сумасшедшем доме, приехал аж с самой Сицилии. Это мы уже поняли по его акценту.
Костер разгорелся. Есть в нем какой-то особый, глубокий смысл. Зима. Холодно. Солнца нет. Дни такие короткие, что хоть плачь. Человек чувствует себя маленьким, одиноким, беззащитным перед злым ветром и мрачной темнотой. И тут – огонь. Огромный жаркий костер, бесплатная вкусная еда, и люди вокруг – не каждый сам за себя, а мы все вместе. Хоть один день в году. Не в этом ли смысл Рождества?
Появляются Деды Морозы, толкая перед собой тележку с подарками.
– Марко Оддо! Стефано Лантери! Сильвия Оддо! Анджела Лантери! – выкликают они. Немногочисленные детишки счастливы.
– Никто из них в Триальде не живет, и их родители тут не живут, только бабушки и дедушки – но вот поди ж ты, предпочитают главный праздник отмечать именно здесь, – говорит Бруно.
– Ты же раньше говорил, что Хэллоуин – главный праздник!
– Хэллоуин – главный коммерческий праздник, а Рождество – все-таки для души.
Дети обнимают блестящие коробки, взрослые пропускают еще по стаканчику вин брюле. Идиллия!
Бруно был прав: ни Джулии, ни Карлоса на площади нет.
– И вы их еще долго не увидите, – обещает Артуро. Карлос в тюрьме! Все из-за того дурацкого биде – оказывается, он подделал подпись Джулии на чеке. Но это только повод. Истинная причина заключается в том, что он совершенно обнаглел: устроил на автостраде гонку с машиной финансовой гвардии, которая таких игр не прощает.