– Люба! – прокричал он прямо от порога. – Смотри, что я тебе принес! Ты обалдеешь! А где Тамара? Не спит? Тащи ее сюда, я ей купил потрясающий наряд, сейчас будем мерить.
С самого детства мальчики звали тетку и бабушку по именам. Тамара Леонидовна, борясь за сохранение молодости, запретила внукам называть себя бабушкой, Люба же, общаясь с детьми, принципиально не пользовалась словами «мама» и «тетя», а коль дети этих слов не слышат, то откуда же им научиться их употреблять? Никаких «иди к тете» или «тетя будет сердиться», только «Люба» или «я». Потом, по мере взросления, Саша и Андрюша, конечно, разобрались, кто кому кем приходится, и отчетливо понимали, что мама умерла, когда их рожала, Люба – мамина сестра, то есть их тетка, Тамара – Любина мама и мама их собственной мамы, то есть бабушка, а Григорий Васильевич – дед, который, к слову сказать, вовсе не возражал против такого обращения и даже радовался, слыша короткое, крепкое и в то же время такое уютное слово. Не «дедушка», а именно «дед».
– Я принес грунтовые помидоры, свежую зелень и отличную брынзу, сейчас будем есть греческий салат. Маслины есть?
– Сашенька, – Любовь Григорьевна подошла к племяннику и привычно подставила щеку для поцелуя, – у нас есть ужин, Валя все приготовила.
– Да ну, перестань, – он весело тряхнул головой, как большой пес, выбравшийся из пруда на берег, – что там ваша Валя приготовила! Завтра съедите, а сегодня будем есть мой любимый греческий салат с черным хлебом. Такой салат нужно есть правильно, обязательно с черным хлебом, только хлеб должен быть мягким, дышащим, свежим-пресвежим. И обязательно запивать молодым вином.
Любовь Григорьевна недовольно поджала губы. Она не ела черный хлеб, у нее начиналась изжога, а греческий салат вообще ненавидела, он казался ей слишком острым и соленым. Сашка весь в этом, всюду и всегда устанавливает собственные порядки и навязывает собственные вкусы. То ли дело Андрюша, он совсем, совсем другой, даже не верится, что они родные братья, к тому же близнецы.
– У нас нет черного хлеба, – сухо сказала она.
– Так я же принес! Любочка, я все принес, и хлеб, и вино.
Саша счастливо улыбался и резво таскал коробки и пакеты из прихожей в кухню. Она предприняла еще одну попытку сопротивления:
– Я уже отпустила Валю. Готовить некому. И вообще, мы уже ужинали недавно.
– Да я сам все сделаю, ты не беспокойся. А греческий салат – это не ужин, это кулинарная радость, вкусно и не тяжело. Не спорь, Любочка, лучше иди посмотри, что я тебе принес. И Тамару зови, где она там? Тамара!!! – завопил он громовым голосом. – Звезда моя, душа моя, я пришел!!! И подарки тебе принес!!!
Застучала палка, скрипнула дверь, Тамара Леонидовна в сопровождении сиделки царственно поплыла навстречу внуку.
– Сашенька, – пропела она звучным и совсем несостарившимся голосом, – радость моя! Ты совсем забросил старуху. Почему ты так редко навещаешь меня?
– Мама, побойся бога, – сердито вмешалась Любовь Григорьевна, – Саша был у нас три дня назад. Он приезжает два раза в неделю, а то и чаще.
– Не ври! – ответствовала бывшая актриса. – Если бы он приезжал три дня назад, я бы помнила об этом. А я не помню. Он целый год у нас не был.
– Да как же не был, когда он привез тебе кассеты и твой любимый торт, – Любовь Григорьевна рывком распахнула холодильник и достала оттуда блюдо с наполовину съеденным тортом. – Смотри, мы его даже доесть еще не успели. Ну, вспомнила?
– Люба, – прошептал Саша ей на ухо, – ну ты что, с ума сошла? Ты же не в классе и не в аудитории. Оставь ее в покое, у нее склероз, осложненный маразмом. Чего ты от нее хочешь?
Она хотела… ну, понятно чего. Чтобы мать была в здравом уме и твердой памяти и чтобы не нужно было поминутно объяснять ей самые простые вещи, например, кто такая Люба и почему в доме посторонние. Саше легче, он искренне верит в то, что его бабка плохо соображает и ничего не помнит, а она, Люба, очень в этом сомневается и считает, что мать просто нарочно ее изводит. Как изводила всю жизнь, так и сейчас продолжает.
Тамара Леонидовна с помощью сиделки взгромоздилась на стул и оперлась обеими руками на поставленную между ног палку.
– И где твой подарок? Ты что-то говорил о подарке, или мне послышалось?
– Ниночка, – обратился Саша к сиделке, – возьми там, в прихожей, белую коробку.
Просто удивительно, как ему удавалось помнить всех сиделок и ни разу не перепутать имя.
Саша повязал фартук и принялся мыть овощи, пока все остальные занимались разворачиванием и разглядыванием подарка, предназначенного Тамаре Леонидовне. Это оказалось вечернее платье с глубоким декольте и красивыми фалдами. И зачем старухе такой наряд? Можно подумать, она куда-нибудь выходит из дома! То есть выходит, конечно, но только в тех случаях, когда Саша присылает за ней машину, чтобы привезти на очередной семейный праздник в свой загородный дом или на корпоративную вечеринку. Тамара Леонидовна тут же велела сиделке проводить ее в комнату, чтобы примерить обновку.
– И зачем это? – недовольно спросила Любовь Григорьевна. – Ты только впустую тратишь деньги.
– Любочка, если деньги потрачены на то, что приносит человеку радость, то они уже потрачены не впустую. Радость дорогого стоит. Посмотри, как она радуется! Как ребенок!
– Ребенок! – фыркнула она. – Вот именно что ребенок! Она впала в детство, а ты ей потакаешь. У нее уже шкаф ломится от тряпок, которые ты ей покупаешь, а надеть их некуда.
– Но Тамара их носит дома, – возразил Саша. – Она всю жизнь была красавицей-актрисой, звездой, она привыкла выглядеть ярко и нарядно. Да, теперь она состарилась и ослабела, она не выходит из дому, но она красиво одевается, ей приятно смотреть на себя в зеркало, она знает, что хорошо выглядит, и это приносит ей радость. Разве это плохо? Разве это не стоит тех денег, которые потрачены? А в новом платье Тамара будет на нашей вечеринке по случаю 8 Марта. И вообще, не порть мне настроение, пойди лучше свой подарок посмотри, ты ведь даже не взглянула. Я там в комнате на стол положил.
Любовь Григорьевна пошла в комнату за подарком. На столе лежала продолговатая, обитая бархатом коробочка, в которой продают ювелирные украшения. Открыла, посмотрела, молча улыбнулась. Дорогая вещь, очень красивая. Она приложила колье к шее, подошла к зеркалу. Элегантно, но идет ли ей? Саша никогда не жалеет денег на подарки для тетушки и бабушки. Что ж, вполне адекватная плата за потраченную на племянников молодость и за не состоявшуюся из-за них личную жизнь.
Она вернулась в кухню, где Саша, неловко орудуя ножом, резал овощи.
– Посмотрела? – спросил он. – Ну как, понравилось?
– Спасибо, детка, очень красиво.
– Наденешь на нашу вечеринку, – не терпящим возражений тоном заявил он. – Будешь лучше всех. И голубой костюм надень, ты в нем прелестно выглядишь.
– Я вообще-то собиралась надеть черный… – начала было Любовь Григорьевна, но племянник не дал ей договорить:
– Голубой. А Тамара пусть наденет новое платье.
– Но, Саша, – с возмущением заговорила она, – там такое декольте! Вся шея и грудь в морщинах, зачем это демонстрировать! Ни в коем случае! Если тебе так нравится, пусть носит его дома, но не на людях же!
– Она накинет меховую пелерину, которую я на Новый год подарил. Не спорь, Любочка, я лучше знаю. Твою мать!
Он отдернул руку, бросил нож на пол и сунул палец в рот. На деревянной разделочной доске рядом с яркой зеленью петрушки Любовь Григорьевна увидела алое пятно – кровь.
– Порезался? – с тревогой спросила она. – Ну как же ты так неосторожно?
– Пластырь есть?
– Я лучше сиделку позову.
Через минуту ловкие руки сиделки Ниночки превратили глубоко порезанный палец во вполне работоспособную и прилично выглядящую часть руки.
– Оставьте, Александр Владимирович, – сказала она, берясь за нож, – я сама доделаю.
– Тамара переоделась? Как платье?
– Да вроде ничего… Кажется, все в порядке… Да вы посмотрите сами.
– Ну так веди ее сюда! – скомандовал он. – Будем любоваться красотой. Брось ты резать, приведи Тамару, потом займешься салатом. Да, возьми норковую пелерину и набрось ей на плечи.
Сиделка послушно отправилась в комнату Тамары Леонидовны, а Филановский уселся в гостиной на диван и схватился за телефон. Любовь Григорьевна знала, что он звонит брату. Так повелось еще с детства: связь между близнецами была настолько тесной, просто мистической, что они не только болели, но и травмы получали одновременно, даже если находились в разных местах и в разных обстоятельствах.
– Катя? А где мой брат? Занят? Гость? Ладно, не отвлекай его, смотри только, чтобы он был аккуратнее, а то я порезался только что. Значит, у нас с ним сегодня планеты не в тот ряд встали. Я-то? Я у Тамары, вот салат хотел приготовить… Кстати, скажи Андрюхе, что он совсем совесть потерял, уже недели три здесь не был. Непорядок. Было бы неплохо, если бы вы сейчас приехали. Что? Да, конечно, они будут рады… Давай. Только быстренько, машину поймай.
Положив трубку, Саша несколько секунд задумчиво разглядывал травмированный палец, потом поднял голову, прислушиваясь к медленным тяжелым шагам: Нина вела Тамару Леонидовну демонстрировать вечернее платье.
– Андрюха занят, но Катя сейчас приедет, – сообщил он тетке.
– Зачем?
– Просто так, навестить вас, посидеть в семейном кругу.
– Она не член нашей семьи, – сухо возразила Любовь Григорьевна. – Они с Андреем не расписаны.
– Ну какая разница, Любочка! Они столько времени живут вместе, что вполне могут считаться женихом и невестой. Ты что-то имеешь против нее?
– Да нет, – она сделала неопределенный жест рукой. – Пусть приезжает, если ей так хочется. А почему Андрюша не может приехать?
– У него гость какой-то.
– Гость или гостья? – прищурилась Филановская, памятуя частые жалобы Кати на то, что к ее милому постоянно приходят какие-то женщины, с которыми он ведет долгие разговоры без участия своей подруги.