– Отлично.
Ксения не совсем поняла, почему это отлично, так же, как не понимала, кому Вика так усердно названивает и о чем договаривается. Она решила не вникать и ушла на кухню готовить обед для дочки. Татка просыпалась рано, и после завтрака и обязательной прогулки засыпала до обеда, зато после обеда ее было никакими силами не уложить.
Вика заглянула в кухню, и Ксения удивилась, потому что подруга была в шубке, которую торопливо застегивала.
– Я убегаю, – деловито сообщила она. – Вернусь через час. К этому времени Татка должна быть накормлена, а ты сама готова к эксперименту.
– Но…
– Потом, потом, время – деньги, – загадочно бросила Вика и исчезла.
Ксения вышла в прихожую, чтобы запереть за ней дверь, и остановилась перед зеркалом. Нет, что-то Вика не то затеяла, ничего ей, Ксении, уже не поможет. Ну как, скажите на милость, как из этого хмурого убожества можно сделать нечто, чем нормальный мужчина мог бы гордиться? Викуська права, в доме давно не бывало гостей, которых приглашал бы муж, заходили только подруги Ксении. Наверное, он действительно стесняется и своего жилища, и своей жены. Любить – любит (господи, только бы это было правдой!), но предъявлять посторонним предмет своей любви не желает. Стыдится. А может быть, дело вообще не в этом? Просто он охладел к ней, у него появилась другая женщина, и с ней вместе он ходит в гости к друзьям и приглашает их к ней домой. Там все красиво и достойно, и там ему стыдиться нечего. Поэтому и друзья перестали приходить сюда: знают, что у него есть другая, и боятся посмотреть в глаза законной жене. Она мусолила в голове горестные мысли, при этом автоматически подсчитывая «хлебные единицы» в приготовляемой для Татки еде, чтобы потом правильно рассчитать дозу инсулина. Так будет всегда, всегда, и никогда не будет по-другому, потому что нищета никуда не денется, и Таткин диабет тоже никуда не денется, и придется до самой смерти считать и считать эти единицы и делать уколы… Врачи говорят, что диабет – это не болезнь, а образ жизни. И на этот образ жизни обречены и маленькая Татка, и она, Ксения, потому что никому и никогда не доверит она следить за здоровьем своего ребенка, даже самой Татке, и придется ей постоянно быть рядом. И никогда в ее дом не вернется радость и не придут гости, и муж не поведет ее в ресторан…
Ей захотелось расплакаться, но из дальней, запроходной, комнаты раздался голосок проснувшейся дочурки, которая звала мать.
– Я здесь, солнышко мое!
Ксения пулей пролетела через комнату, гордо именовавшуюся «большой» и имеющую целых шестнадцать квадратных метров площади, открыла дверь в восьмиметровую «детскую» и опустилась на колени перед кроваткой.
– Ты выспалась? – ласково спросила она, сжимая губами теплые мягкие пальчики девочки.
– Выспалась.
– Кушать будешь?
– Не буду.
Татка капризно надула губы. С кормлением вечно проблемы, аппетит у дочки неважный, да и надоела ей эта еда, ей хочется сладкого, вкусного – тортиков, пирожных, мороженого, шоколадок. А еще дочка очень любит виноград и груши, на которые врач-эндокринолог наложил категорический запрет. Она ведь ребенок, дети любят сладкое, а можно давать его редко-редко и совсем по чуть-чуть.
– Не будешь? – переспросила Ксения.
– Не буду, – звонко повторила малышка.
– Значит, к папе не пойдем?
– К папе? – Девочка моментально выбралась из-под одеяла и села в постели. – А куда к папе?
– Я собиралась пойти вместе с тобой к папе на работу навестить его. Но это только в том случае, если ты поешь. До тех пор пока ты не покушаешь, мы не сможем выйти из дома, ты же знаешь.
– А зачем мы пойдем к папе на работу? Он нас что, в гости пригласил?
– Нет, он не приглашал, но я решила устроить папе сюрприз. Представляешь, как он удивится и обрадуется! Он нас с тобой очень любит, и ему будет приятно нас увидеть, да еще так неожиданно.
Татка размышляла совсем недолго и вынесла свой вердикт:
– Тогда давай будем кушать.
– Только сперва умыться и почистить зубки, – строго произнесла Ксения, вытаскивая из постели теплое худенькое тельце и прижимая дочку к себе.
– Ладно, – согласилась девочка и принялась деловито искать под кроватью свои тапочки.
Вика вновь явилась как раз в тот момент, когда Татка допивала чай.
– Ну, ты готова? – осведомилась подруга.
– Смотря к чему, – осторожно ответила Ксения, которой Викина затея уже снова стала казаться сомнительной по замыслу и невыполнимой по существу.
– Вот к этому! – Вика торжествующе подняла вверх огромный, битком набитый пакет. – Сейчас будем из тебя лепить красавицу. Раздевайся.
Татка со стуком отставила чашку и воззрилась на гостью.
– Тетя Вика, зачем маме раздеваться? Холодно же!
– А ты смотри и запоминай, вырастешь – пригодится в жизни, – скомандовала Вика. – Учись, пока есть у кого.
Пока Ксения делала дочери обязательный укол, из пакета были извлечены новенькие узкие джинсы, тонкий кашемировый свитер с высоким воротом, изящные модные сапожки на высоких каблуках и – о чудо! – невесомый, нежный, как пух, дивной красоты жакетик из стриженой норки, покрашенной в цвет «кофе с молоком».
– Это чье? – осведомилась Ксения, разглядывая наряд.
– Какая тебе разница? Размер твой. Наденешь, используешь, завтра отдашь.
– Ты думаешь, я в это влезу? – Ксению и без того не покидали сомнения, а тут еще такие миниатюрные вещи. Да они же на ней не сойдутся!
– Ксюша, не валяй дурака! – Вика начала сердиться. – Ты думаешь, у тебя какой размер? Шестидесятый? У тебя всю жизнь был сорок шестой, а сейчас и его нет, вообще непонятно, в чем у тебя душа держится. Давай надевай.
Ксения неуверенно взяла джинсы, показавшиеся ей непомерно узкими и вообще какими-то крошечными, она была уверена, что даже одну ногу не сможет втиснуть, однако все влезло, и все застегнулось, и все сидело как влитое.
– Ну вот видишь? – Вика удовлетворенно улыбнулась. – У тебя просто мания величия какая-то, тебе все кажется, что ты огромного размера. Надевай свитер.
Свитер тоже пришелся впору. Ксения расхрабрилась и попробовала надеть сапожки. Размер подошел, вот только ходить на таких высоких каблуках она давно отвыкла.
– Ой, мамочка, какая ты красивая! – восхищенно произнесла Татка.
– Погоди, – Вика подмигнула ей, – то ли еще будет. Теперь займемся головой.
– Надо было помыть, да? – виновато спросила Ксения, ругая себя за то, что не подумала об этом заранее. Кто же делает прическу на немытых волосах? А стрижку вообще делают только на мокрых… Она так давно не была в парикмахерской, что совсем забыла об этом.
– Зачем? Ничего не надо. Вот, выбирай.
С этими словами Вика выудила из оказавшегося поистине бездонным пакета коробку, открыла ее и достала три парика. Все три имитировали разные прически из волос, точь-в-точь совпадавших по цвету и фактуре с волосами самой Ксении.
– Что это? – Ксения в ужасе смотрела на разложенные на столе парики. – Парики, что ли?
– Нет, пояс невинности! – выпалила Вика и тут же, поймав укоризненный взгляд Ксении, опасливо оглянулась на сидящего рядом ребенка.
Ребенок, впрочем, на ее слова никак не отреагировал, поглощенный разглядыванием удивительного зрелища: волос без головы и лица. Такого она в своей недолгой жизни еще не видела!
– Конечно, парики, – продолжала Вика, немного сбавив тон. – А как еще прикажешь приводить в порядок твою голову? В парикмахерскую мы уже по времени не успеваем, и потом, к хорошему мастеру надо записываться заранее, а если пойти к первому попавшемуся, то неизвестно, в каком виде у него с кресла потом встанешь. Парик – дело безопасное, сразу видишь, что к чему, и ничем не рискуешь. Дешево и сердито. Я специально подбирала под твой натуральный цвет.
– Но я никогда в жизни не носила парики! Я не умею… И вообще…
– Что – вообще? Ну что – вообще? Ксюша, мы теряем время. Выбирай парик, и начнем краситься. Машина через двадцать минут подъедет.
– Какая машина? – испугалась Ксения.
– Обыкновенная, четыре колеса, двигатель, руль, амортизатор, что там еще у них есть… Фары.
– Зачем машина?
– Ксюша, не зли меня, – строго сказала Вика, но глаза ее смеялись. – Ты как собираешься до завода добираться? Он, между прочим, на другом конце Москвы находится, если ты не забыла. Если общественным транспортом добираться, то тебе придется тащиться с больным ребенком на метро с двумя пересадками, в духоте и толпе. На машине вы по Кольцевой проскочите в два раза быстрее. А ты, между прочим, на таких каблучищах даже до метро не дойдешь.
С этим Ксения спорить не собиралась, ей казалось, что она в этих замечательных сапожках не то что до метро – до двери собственной квартиры из комнаты не доковыляет.
Ей вдруг стало весело, словно проснулась много лет спавшая озорная юная девчонка. Она вполне еще ничего, вон в зеркале отражается эдакая длинноногая нимфа с тонкой талией. Нет, положительно, все, что ниже подбородка, выглядит в принесенных Викой одежках очень даже достойно. Правда, все, что выше этого самого подбородка, лучше бы не видеть совсем…
– А ну-ка, Татуся, давай маме прическу выберем, – бодро сказала она. – Тебе какая больше нравится?
– Вот эта, – девочка без раздумий ткнула пальчиком в один из париков, имитирующий стрижку «каре».
Ксения послушно натянула парик, и все трое тут же сошлись во мнении, что это «типичное не то».
– Тогда вот эта, – заявила Татка, показывая на другой.
«Эта» оказалась более удачным вариантом, с косой челкой, отчего Ксения сразу стала казаться двадцатилетней студенткой. Потом Вика усадила подругу за стол, включила настольную лампу, направив свет прямо в лицо Ксении, и быстро и умело нанесла макияж.
– Чем ты меня красишь? – удивилась Ксения, скосив глаза и увидев странные, на ее взгляд, упаковки. – Это что за фирма?
– Это профессиональная косметика, с такой гримеры работают на телевидении и на киностудиях, – объяснила Вика. – Не дергайся, я же глаза делаю, а ты мне мешаешь.