Нана вздрогнула. Только сейчас она поняла, куда клонит этот старательно-доброжелательный старший лейтенант, бывший сослуживец Антона. На парковке аэропорта все машины фиксируются, и очень легко проверить, действительно ли он приехал туда к четверти второго и простоял до пяти. И если окажется, что он лжет, то… Совсем нехорошо получается. Потому что получается, что Катерину застрелил именно он. «Я никому не позволю встать между мной и братом…» «Я готов был ее убить!» Да нет же! Ну мало ли что человек скажет в запале? Это же не всерьез, просто оборот речи.
– Нет, по дороге. Я немного не рассчитал время, выехал из клуба чуть позже, чем нужно, и в какой-то момент мне показалось, что я опаздываю к прибытию рейса. Погода туманная, мокро, скользко, видимость плохая, и я ехал медленнее, чем рассчитывал. Я решил позвонить и узнать, когда точно ожидается рейс, потому что часто бывают задержки даже тогда, когда самолет прилетает по расписанию. Минут на десять-двадцать.
Голос у Саши уверенный, никакого волнения. Может, зря она беспокоится? Ой, в неспавшую голову какие только глупости не залезают! И сидят там, располагаются уютненько, домашними пожитками обзаводятся, дают потомство.
– Что же вы из клуба-то не позвонили? – поинтересовался оперативник. – Узнали бы заранее и не беспокоились.
– Не сообразил. Замотался, гостей много, шум, музыка, веселье. Просто не сообразил.
– Бывает, – оперативник сочувственно кивнул. – Ну так где же вы спали, Александр Владимирович?
– Где-то в районе метро «Каширская».
– Не обратили внимания, может, рядом ресторан был или ночной клуб какой-нибудь? Или круглосуточный магазин?
– Там, кажется, вообще ничего не было. Какое-то длинное здание, жилой дом.
Нана понимала, куда клонит Баринов. Ему нужны свидетели, которые подтвердят, что машина Филановского действительно стояла там в указанное время, а еще лучше – если они скажут, что видели в ней спящего человека. У работающих ночью заведений есть охрана, которая наблюдает за улицей, и камеры видеонаблюдения. Но если они скажут, что машина действительно стояла, только в ней никого не было, тогда дело плохо. Саша мог в расчете именно на это оставить машину, поймать частника и… а потом вернуться. А как же пистолет? Ведь он был украден еще днем. Неужели Саша уже тогда предвидел возможность такого развития событий? А ведь он совершенно точно знал, где и как можно спереть этот чертов пистолет, потому что написанные Наной Ким докладные о нарушениях со стороны сотрудников «Цезаря» толстой стопкой лежат в его сейфе. И то, что он не принимал по ним никаких мер, совсем не означает, что он их не читал и не сделал соответствующих выводов. Он лучше кого бы то ни было понимал, что зайти в дежурку и увести «ижик» мог любой сотрудник издательства, которому повезет «поймать момент», а моментов этих в течение смены – уйма, вот и пусть доискиваются, кто именно это сделал. Пока милиционеры будут это выяснять, их внуки поседеют и выйдут на пенсию. «Да елки-палки! – сердито оборвала себя Нана. – О чем я думаю? Сашка – убийца? Бред сивой кобылы. Этого просто не может быть. А Андрюша? Он разве похож на человека, способного убить? Тоже нет. Но алиби, или как там это у них называется, нет ни у одного, ни у второго. А возможность была. И мотив был. Нет, нет, выбросить это из головы, не думать, не нервничать. Катю убили, это горе, это беда, и можно горевать по ней и сочувствовать Андрюше, который потерял любимую девушку, но ни в коем случае не подозревать братьев Филановских. Я не имею права их подозревать, потому что один из них – мой любимый мужчина, а другой – его любимый брат. Они должны быть для меня вне подозрений».
Что-то неправильное было в этой последней мысли, чем-то она царапнула Нану, задела острым заусенцем и оставила кровоточащую царапину.
Они проговорили еще около часа, Баринов задавал множество вопросов, в том числе и о причинах ссоры Андрея и потерпевшей Шевченко, Филановский долго пытался быть корректным, потом рассказал то, что Баринову и так уже было известно. Нана была уверена, что Антон успел поделиться с оперативником тем, что узнал от нее.
Когда расходились, было почти девять утра. От усталости у Наны кружилась голова и слегка подташнивало, так бывало всегда после бессонной ночи. Баринов остался в издательстве заканчивать вместе с коллегой опрос дежурной смены, Нана, Антон и Филановский вышли на улицу втроем.
– Вам надо поспать, – как-то отстраненно произнес Александр. – Поезжайте по домам. На свежую голову думается легче. А я поеду к Андрюхе, разберусь, что там и как. Антон, когда нужен будет адвокат?
– Кому? – невинно осведомился Тодоров, и Нана мысленно улыбнулась.
– Андрюхе, конечно.
– Пока он только свидетель. Если задержат – тогда нужен будет.
– Значит, время есть, чтобы найти самого лучшего, – удовлетворенно сказал Филановский. – Ладно, друзья мои, поехали спать.
Он привычным жестом обнял Нану за плечи, притянул к себе и поцеловал в висок. В первый момент она испугалась, что сейчас, как обычно, зальется краской, и Антон это заметит, и ему будет непонятно и тревожно, а если понятно – то неприятно. Но уже в следующую секунду она внезапно догадалась, что же неправильного и так больно царапающего было в той самой последней мысли.
Она не покраснела и внутри у нее впервые за все последние годы ничего не дрогнуло от поцелуя Александра Филановского. Они с Антоном направились к своим стоящим рядом друг с другом машинам, и Нана даже не оглянулась, чтобы убедиться, что директор на них не смотрит. В другое время она бы начала придумывать какие-нибудь глупые хитрости, чтобы эти стоящие бок о бок машины не бросились Саше в глаза. Мало ли что он подумает – например, раз машины стоят так тесно друг к другу, значит, Нана с Тодоровым приехали одновременно, и не просто одновременно, а ехали вместе… В другое время. Но только не сегодня.
«И больше никогда», – мысленно сказала себе Нана Ким.
Ей опять снилось, что она на соревнованиях, готовится к выступлению. Только все спортсмены молодые, а она – сегодняшняя, тридцатипятилетняя, и Нана удивляется, зачем она вообще ввязалась, зачем приехала соревноваться, ведь понятно же, что в ее возрасте невозможно даже при самой лучшей подготовке переиграть даже самого слабого молодого фигуриста. Тем более она давно не тренировалась… Но ей так хочется кататься, а кататься не дают, если не ездишь на соревнования. Во сне этот аргумент кажется ей очень весомым и неопровержимым.
Она разминается в зале, уже в костюме для выступления и в накинутой сверху спортивной куртке. Заходит какой-то мужчина, снисходительно смотрит на нее и вдруг говорит:
– Тройной аксель будешь прыгать с шагов.
Внезапно Нана понимает, что это – Александр Филановский, и что он приехал сюда с командой, и у него есть какие-то права давать указания. Но самое главное – он ее явно не узнает. И не понимает, что перед ним взрослая женщина, а не молоденькая девушка.
– Но я не разучивала, – растерянно отвечает Нана, стараясь отвернуться и спрятать лицо, пока Филановский не понял, что перед ним – руководитель службы безопасности его издательства. И главное – пока он не понял, какая она старая. «Вот ужас-то! – думает Нана. – Он сейчас увидит, как я плохо катаюсь и как бледно выгляжу на фоне молодых, я подведу команду, и когда я вернусь в Москву, он меня уволит. Зачем ему руководитель службы безопасности, который может подвести команду? Это он сейчас меня не узнает, а как только встретит меня в издательстве, сразу вспомнит, что видел меня на соревнованиях и что я очень плохо каталась. Что же делать?»
– Что значит – ты не разучивала? – говорит между тем Филановский. – Глупости это все. Выйдешь на лед и прыгнешь тройной аксель с шагов.
– Но зачем? – в отчаянии спрашивает она.
– Потому что это стильно. Это красиво. Это – просто супер. Я начальник команды, и все спортсмены, которых я сюда привез, прыгают аксель с шагов. И ты прыгнешь.
– Я с шагов прыгаю только сальхов, – виновато бормочет Нана, все еще стараясь спрятать лицо.
– Это меня не интересует. Чтобы занять приличное место, надо прыгать так, как я сказал. И ты будешь прыгать.
– Мне не нужно приличное место! Меня устроит любое, – честно признается Нана. – Ничего страшного, если я буду последней.
– Ты, милая моя, зачем сюда приехала? Развлекаться? – строго произносит Филановский. – От тебя ждут призовое место, а призового места без тройного акселя с шагов тебе не видать.
– Но Вера Борисовна… – лепечет Нана. – Мы же с ней договорились… Она разрешила… Она же знает, что я не борец, я просто так катаюсь, не для медалей, а для удовольствия… Вы у нее спросите…
– Какая еще Вера Борисовна? – презрительно спрашивает Филановский. – Здесь нет никакой Веры Борисовны. Я – начальник команды, я здесь главный, как я скажу – так и будешь делать. Поняла?
– Но это невозможно! – она еще пытается сопротивляться. – Никто не прыгает тройной аксель с шагов! Это просто невозможно! Его выполняют только после мощного разбега!
– Меня это не касается. Выйдешь на лед и будешь прыгать так, как я сказал. Иначе я тебя вообще на лед не выпущу. Или прыгаешь с шагов, или снимаешься с соревнований.
Этот страшный, невообразимый, принципиально невозможный «тройной аксель с шагов» снился Нане уже не в первый раз, и каждый раз во сне она пыталась прыгнуть его, выходила на лед, понимая, что ничего не получится, и утешала себя тем, что другие же как-то прыгают, значит, это в принципе возможно, хотя она сама никогда такого не видела, но ведь этот дяденька сказал, что его спортсмены так делают. Значит, и она сможет. Она катается почему-то под чужую музыку, и понимает, что элементы ее оттренированной программы на эту музыку не ложатся, и пытается что-то сымпровизировать, попасть в ноты, и ничего у нее не получается. Не то что тройной аксель, а вообще ничего. Ну совсем. Она не чувствует лед, под ногами словно вязкое болото, по поверхности которого невозможно ни скользить, ни набрать скорость, ни оттолкнуться. И ноги как чужие…