В кармане звенят ключи. Я одолжила их, когда заглядывала утром к Илоне поболтать о йоге.
Ладно, если быть точнее – украла. Благо, у Градинаровых три экземпляра, и они не заметили.
Я ищу нужный ключ и пробую вставить в замок. Не то, не то, не то…
Вытираю со лба пот. Закусываю губу – до крови.
Если я не успокоюсь, сойду с ума. Если не просмотрю записи с видеокамер, сойду с ума. Если на них не будет Вячеслава, я сошла с ума уже давно.
Щелчок.
Маленький облезший ключ с легкостью провернулся.
Я проскальзываю в тесную каморку и иду к столу. На поверхность давит стекло, а под ним – тонны фотографий и открыток: поздравления с днем рождения, грамоты, черно-белые снимки Илоны и щуплого паренька с доской для серфинга… Волны бьют их в спины, а они хохочут и обнимаются.
Поосторожнее у нас в поселке с мечтами, девочка.
Странный совет от того, кто сам не очень-то осторожничает.
Я приземляюсь на шатающуюся табуретку. Слабо гудит системный блок, монитор выключен. Меня не покидает ощущение, будто я – мишень. Один неверный шаг – и game over. Без второго шанса.
Я вывожу компьютер из режима сна. Этот умник тут же просит код. Илона и Павел не смахивают на тех, кто ставит сложные пароли, и я экспериментирую с простейшим вариантом – с годом рождения.
Илоне на вид от тридцати до тридцати пяти, и я пытаюсь угадать, в каком году она родилась. Нужно попробовать восьмидесятые. Спустя несколько попыток компьютер все же оживает.
Я свожу лопатки до боли и кликаю на диск D. Щелкаю на позавчерашнюю запись, перематываю. Еще немного. Еще.
Из открытой форточки доносятся приглушенные голоса Градинаровых.
Тот кадр я нахожу сразу. Илона подвязывает помидоры, к забору льнет раскидистая вишня, а возле дерева топчусь я. Одна.
Или…
Я щурюсь. Что, если Вячеслав за деревом? Что, если это совпадение? Я ведь нормальная?
Нет, вздор. Вячеслав за вишней.
Я вновь и вновь воспроизвожу этот момент. Ничего необычного, если не считать моих галлюцинаций. Я подскакиваю, но, обернувшись, замираю. В комнату вваливается Темыч со своим замученным кроликом.
– Ты тоже любишь играть в слежку? – сияет он. – Крутое место, да?
Проклиная свою неосмотрительность, я веду его к себе в номер и опускаюсь на корточки.
– Да, люблю. Ты ведь не проболтаешься?
– Не-а. Мы ведь друзья. Только отдай мне ключи.
– Не могу, – качаю головой я. – Твоя мама разозлится, если узнает.
– И разозлится, если узнает, что ты игралась с мониторами.
Я закатываю глаза. Маленький Темыч превращается в огромную проблему. Пора переселять его в книгу.
– Аня? – топает ножкой он.
План номер два созревает мгновенно.
– Зачем они тебе?
– Мама забрала у меня жирафа, чтобы я над ним не издевался. Но я не издеваюсь. Ему нужна настоящая операция.
– Хорошо. Давай поступим так: я провожу тебя в спальню твоих родителей, ты найдешь игрушку, и мы будем в расчете.
Темыч неохотно соглашается.
Мы выглядываем в окно: Илона и Павел до сих пор суетятся на огороде. Сбежав по лестнице, мы крадемся к спальне Градинаровых. Я подбираю ключ, а этот нахальный мальчишка лопается от счастья.
Замок щелкает. Мы юркаем в номер, насквозь пропитанный сигаретным дымом. Он ничем не отличается от моего. Разве что телевизор новее и шторы плотнее задернуты.
На тумбочке громоздятся книги. Я провожу пальцами по корешкам и вытаскиваю первую попавшуюся – «Легенды о Zahnrad». В углу форзаца размашистым почерком выведено: «У каждого есть свой сгоревший дом. Бруно от Лиды».
Я кладу книгу обратно.
Темыч извлекает из шкафа бедную игрушку. У жирафа вспорото брюхо.
– И где же он получил такую… травму? – интересуюсь я, возвращая ключи на холодильник.
– Упал с кровати.
– И… все?
– Я проснулся рано, темно было. Испугался его, за монстра принял! А под подушкой у меня всегда лежит нож. Ну и…
Мы выныриваем в коридор. Темыч вприпрыжку отправляется лечить жирафа, а я – едва передвигаю ноги.
Кровать. Ножи. Монстры. Если кто-то и выживет в борьбе с потусторонними силами, так это он, Темыч. Чудовища просто испугаются его выпотрошенных игрушек и сбегут.
Я зря беспокоилась. Или… точно спятила.
Потому что следующим утром я сталкиваюсь с Вячеславом на пляже. Зарядка закончилась полчаса назад, все разошлись, а я ждала его. Знала, что явится. Чувствовала.
Я подкрадываюсь к нему со спины. Море штормит. Вряд ли Вячеслав слышит мои шаги – их заглушает шум волн. По крайней мере, я так думаю до тех пор, пока Вячеслав не произносит:
– Здравствуй, Аня. Я ждал тебя.
– А я – вас.
Он поворачивается ко мне и как ни в чем не бывало поглаживает щетину. Его губы похожи на подкову – всегда улыбаются, всегда коллекционируют счастье. Ветер взлохмачивает полуседые волосы, тянет Вячеслава прямиком на морское дно.
– Я искала ваш дом, – сообщаю я и пяткой черчу линию на песке. Разбитая ракушка царапает ступню. – Вы говорили направо, верно? Там заброшенное здание. Или вас вдохновляют развалюхи?
Последние слова опрокидывают подкову. Вячеслав больше не коллекционирует счастье.
Я рисую пяткой вторую линию и скобку. Получается кривой смайлик.
– Ты ошиблась, Аня. Я говорил налево. И там, на окраине, белый-белый дом. Не развалюха.
– Серьезно? Скорее всего, я что-то перепутала…
– Хотите, пройдемся прямо сейчас?
– Да, давайте…
Вячеслав шагает по смайлику. Теперь у рисунка вместо глаз – огромные следы.
До дома мы идем молча. Вопросы царапают горло, но я лишь плотнее стискиваю зубы. Все мои страхи и сомнения глупые, тусклые, как лампочка, намазанная черным цветом.
Мы действительно движемся в другую сторону. Сбоку, возле автобусной остановки, кривым зубом приютился дом. Странно, что я не обратила на него внимания.
Здесь нет огорода, как на соседних участках. Заросшая трава пожирает потрескавшуюся асфальтированную дорожку.
У меня в голове снова тикает. Сердце стучит в ритм невидимым часам.
– Чувствуй себя как дома. – Вячеслав толкает незапертую калитку и бредет к крыльцу. Веранда украшена потускневшими разноцветными плитками. Он отковыривает одну из них и достает ключ.
– Беспечно, – хмыкаю я.
– Беспечно так не делать.
– Почему?
Вячеслав возится с замком.
– Мы не ждем беды извне. Мы ждем ее изнутри.
У меня появляется настойчивое желание сейчас же отсюда сбежать. Не из дома – из поселка.
Тик-так. Тик-так.
Мой подрывник отсчитывает секунды, ждет чего-то жуткого. Вячеслав попал в точку: внутри каждого, кто связан с поселком, таится нечто.
Мы окунаемся в липкую духоту дома. Пахнет яблоками и пылью. Кажется, Вячеслав этим наслаждается: наполняет легкие с таким усердием, точно силится забрать весь воздух себе.
Я осматриваюсь: лестница на второй этаж, ржавая плита, шкаф с сервизом, пожелтевшая краска на двери в какую-то комнату.
– Загляни туда, если интересно, – шепчет Вячеслав. Странно шепчет, прерывисто.
Я медлю. Внутренний голос умоляет меня замереть, а еще лучше – спрятаться подальше от дома. Подальше от поселка. Но я посылаю его к чертям – этот паникер против того, чтобы я писала книги, – и подаюсь вперед.
Тик-так.
Я ныряю в маленькую-маленькую комнату. Она пуста. Я будто в крохотном шаре – настолько в ней все по-детски, по-девичьи: шкаф с книгами, стол и стул, словно купленные в магазине кукол, миниатюрная кровать, на которой вместо хозяйки спит скрипка.
Здесь живет принцесса.
Я представляю, как она играет на инструменте, а сопрано скачет по нотам, как по ступенькам. Как мама заплетает ей косы и кормит яблоками.
Странная мелодия комкает видение. Иголкой вышивает прошлое – от уха к уху. Она где-то внутри меня, течет по венам. Играет так громко, что я зажимаю уши, лишь бы ее не услышал Вячеслав.
Мой голос изгибается раскаленной проволокой. Я начинаю петь. Фальшиво. Моя музыка распадается, как снег при минус тридцати.
– Каприс номер двадцать четыре, – комментирует Вячеслав. – Увлекаетесь творчеством Паганини?
– Нет, – шепчу я.
«Да», – шепчет Аня-подрывник.
Дерганая мелодия скрипки вновь и вновь тыкает в меня иголкой. Я ежусь. Мне почти физически больно взращивать ее в себе. Воспоминания пугают. Воспоминания кровоточат. Воспоминания горят.
Я с трудом поднимаю глаза.
Смотри на скрипку, смотри на скрипку, смотри…
И вышей себя вечером заново. В книге.
– Мне нужно докопаться до правды. – Я метаюсь из угла в угол, перескакиваю взглядом с мультяшной картины на высохшую ромашку в вазе. С миниатюрного стола на круглое зеркальце. – В этой комнате что-то… не так. Мне не очень хорошо. Вы не общались с моей мамой? Ее звали…
– Тора. – Вячеслав изучает мои родинки над бровями и даже не пытается скрыть любопытство. – Общался.
Я прислоняюсь к стене виском. Вокруг меня пляшут мебель, вещи, занавески… и только этот человек с морщинами на лбу и мутными глазами не движется. Мама была с ним знакома. Возможно, она хлопала его по плечу. Возможно, на прощание говорила «до завтра». Возможно, ерошила его волосы.
А сейчас рядом с ним – я. Вячеслав для нас как телефон – связь виртуальная, почти неощутимая, но я знаю, что она есть. Нужно лишь нажать на правильную кнопку и ни в коем случае не класть трубку.
– Откуда вам известно, кто я?
– Твои родинки. Тебя бог пометил, девочка.
– Расскажите о ней.
Вячеслав мрачнеет и, распахнув окно, вдыхает свежий воздух. Должно быть, ему надоел запах яблок.
– Я любил ее, но мы расстались.
– Почему?
– Она обожала летать. А я предпочитаю землю.
– Как вы познакомились?
Вячеслав отмахивается от моего вопроса, как от сигаретного дыма.
– Я спас ее от воров.
Тик-так.
Скоро я завизжу будильником и распадусь на шестеренки.