осили у домов, и они нам помогали.
Илона горько фыркает. Море шумит все яростнее. Злится: жена серфингиста раскрыла его тайну.
– Что, Аня? История не понравилась?
Не продолжай.
Я бы закрыла уши, но пальцы окоченели. Я бы завизжала, но голос высох.
Значит, Илона и Павел не призраки. Они реальны. Реальны!
– Мы волны загадали. Идиоты. В тот раз он не поцеловал меня в лоб, – хрипит Илона и заламывает руки. – Я потом некоторое время в городе жила, к психологу ходила. Там, кстати, со вторым Пашей и повстречалась.
– Мне… жаль, – выдавливаю я.
– А мне жаль тебя, девочка. – Илона щурится, точно пытается найти улики, признаки того, что мой контракт с Вороном уже подписан. – Иногда мы мечтаем о собственной смерти, но даже не догадываемся об этом. Будь осторожна.
Я молчу. Слушаю, как звенит прошлое. Нет, Ворон не предаст меня. Он же друг.
– Знаешь что, Аня? – вздыхает Илона. – Поехали завтра кататься на троллее.
– И так х…хорошо, – улыбаюсь я, а у самой сердце высыхает гербарием.
Я ведь всего лишь хочу писать книги. Это не убивает.
Не убивает.
Мы вновь возле пропасти. Возле вмятины в форме стопы великана. Трос рассекает ее на две части. Море спокойное – спит.
Павел извлекает из багажника «Волги» топор и обрубает разросшиеся ветки на дереве, где закреплен трос. Илона распаковывает страховку, Темыч носится по полю – неподалеку от выступа, где во время полета чиркают ботинки. Я бреду к нему.
– Как ты? – интересуюсь я, когда Темыч ко мне поворачивается.
Он падает на колени и ерошит траву. В глазах – слезы.
– Потерял.
– Кого?
– Кролика. Мы с ним играли в прятки. Он считал. Вот гад, тоже решил спрятаться!
Где-то между горизонтом и обрывом Илона надевает на Павла страховку, туже затягивает крепления, целует его. Даже отсюда я вижу, как ей тяжело.
Они параллельные и никогда не пересекутся. Илона скучает по первому Паше.
В голове зарождается что-то мерзкое, отдающее гарью. Я… перегораю. Илона, Павел, Темыч живут внутри ярко-синего воздушного шарика. Они боятся колючек и иголок, им уютнее под тонкой резиновой пленкой, потому что так я до них не доберусь. Глупые, глупые люди.
Их шарик мешает мне писать книгу. А я не люблю, когда мне мешают.
– Темыч…
Павел отталкивается и летит.
– Твой кролик там, – киваю я в сторону выступа, где чиркают ботинки. – Желтое пятнышко, смотри!
Если шарик не лопается, ему нужно помочь.
Если персонажи прячутся, нужно бросить их в клетку и понаблюдать за их реакцией.
Сын или муж? Кого она скинет в море?
Кто для нее самый параллельный?
Темыч идет к пропасти – не замечает ни папы, ни меня. Он ищет друга.
Топ-топ. Топ-топ.
Я слышу, как под ним шелестит трава. Слышу, как скрипит троллей. И возгласы родителей – тоже слышу. Павел собьет Темыча, если Илона не разрубит троллей. Как вовремя Градинаровы прихватили топор…
Кого она скинет в море?
Кого она скинет в море?
Кого она скинет в море?
Я буду ждать. Превращусь в дерево и впитаю страхи Градинаровых, чтобы достоверно описать их в книге. Достоверность – самое главное для писателя. Это то, чего мне недоставало.
Плохо быть персонажем. От тебя не отцепятся, пока ты не сдохнешь.
Тик-так – звенит в ушах.
Передо мной вспыхивает сцена из прошлого. Мой маленький потерявшийся кусочек пазла.
На краю стола лежат конфеты – шоколадная и карамелька. Я смотрю на них и не могу решить, какую съесть. Карамелька экономная, я буду ее рассасывать почти полчаса, но шоколадная вкуснее. А еще шоколадную любит мой самый-самый родной человек.
– Зажмурься, – советует мама. – Так ты поймешь, какую хочешь больше.
Но я медлю.
Медлю, медлю, медлю…
– АРТЕМ!
Картинка тает.
Возле пропасти маячит маленькая знакомая фигурка… Ползает, копошится в траве. Темыч!
Я несусь на предельной скорости, лишь бы оттолкнуть мальчишку от обрыва. Спасти этого странного человека, которому не посчастливилось расщепиться на буквы.
Павел едет все быстрее. В метрах десяти от нас он пытается зацепиться руками за трос, кричит от боли. Я вижу, как он боится. Вижу достоверность, но сейчас мне на нее плевать.
Темыч по-прежнему ищет несчастного кролика. Я прыгаю и, стиснув плечи мальчишки, отталкиваю его от троллея. Он визжит и растягивается на земле. Я падаю за ним.
Мимо нас пролетает Павел. Сегодня он подогнул ноги. Впервые.
Я выбрала карамельку, мам. Зажмурилась и выбрала. Верно?..
Несколько секунд мы лежим и даже не шевелимся. Скрип троллея, далекий и ненастоящий, задает ритм моему дыханию. К нам мчится Илона.
– Там нет кролика, – сообщает Темыч и поднимается.
– Значит, мне показалось. Прости…
Спустя, наверное, вечность Илона заключает сына в объятия. Сутулится, точно надломилась от испуга и навсегда потеряла форму. Губы – искусаны, измазаны в крови.
– Мальчик мой, о господи… – всхлипывает она. – Зачем, зачем ты туда побежал?
Я леденею. Интересно, что сделает персонаж, догадавшись, кто посоветовал его сыну рискнуть жизнью? Как поступит Илона?
Если она расцарапает мне лицо или переломает кости – я не против. Я – за достоверность. Главное – чувствовать.
К нам спешит Павел.
Темыч отвечает:
– Я искал кролика. – И косится на меня, скалится, как испуганный зверек. – А Аня помешала, бросилась ко мне…
Я говорю ему одними губами спасибо и пячусь. Мысли о книге расползаются по темным углам. Меня трясет.
Я едва не убила ребенка. Шизофреничка!
Во всем виноват дом, определенно. Он исполняет желания. Илона была права – ему без разницы, какими методами. Он держит слово.
– Я… прогуляюсь, – буркаю я и бреду по каменистой дороге в сторону поселка.
– Спасибо тебе, Аня! – кричит Илона мне вслед.
Ее благодарность врезается в меня сырыми яйцами и гнилыми помидорами.
Ветер дует в лицо, бьет, вопит, чтобы я очнулась. Но я не могу – я загадала желание. И когда оно исполнится, я стану другой.
Взять под контроль мысли – до смешного легко. Дисциплинировать себя – раз плюнуть. Расцарапать запястья, снять кожу, но не поддаваться этому механизму с нержавеющими шестеренками – э-ле-мен-тар-но.
Поселок приближается чересчур быстро. Лес редеет, группки туристов фотографируют скалы. За тонкой полоской хижин маячит наш пляж. И лишь одно не вписывается в умиротворенную обстановку: северная женщина, возникшая из ниоткуда. Снова. Ветер треплет ее черные волосы, а они настойчиво липнут к накрашенным губам.
– Что ты здесь забыла?
– Бедня-я-яжка, – качает головой Ди и кладет ладони мне на плечи.
– Отвали.
Оттолкнув ее, я шагаю дальше.
– Я все видела.
Ее «видела» связывает мои ноги не хуже веревки. Колючая проволока, не иначе.
Я оглядываюсь. Ди улыбается, ее шифоновое платье будто светится – призрачное, как и хозяйка.
– Что?
– Ты спровоцировала его. Потому что любишь экспериментировать.
– Ложь.
– Нет. – Она протягивает ко мне руку, словно хочет от чего-то спасти. – Ты же была в заброшке. Облако туда отнесла. Думаешь, я дура?
– Ваши легенды – полная чушь.
– Но ты шлялась там. Зачем?
Я вздрагиваю, щеки обжигает предательское тепло.
– Я не специально…
– За-чем?
– Я не знаю! Не знаю! Наверное, надеялась, что допишу книгу, когда проведу этот… ритуал.
– Допишешь, не сомневайся. Дома всем помогают. – Ди обгоняет меня и идет в сторону поселка. – Но не теряй бдительности, чтобы твое желание не прикончило тебя.
– Как его отменить? – кричу ей вдогонку я.
– Никак. Теперь ты – клиент дома. А эти твари клиентов не обманывают.
Я пинаю камень и хватаюсь за голову. Что за сказки? Нет, вранье. Главное – не верить.
Главное – контролировать себя.
И выбирать карамельку, чтобы радовать маму.
Я врываюсь к Лидии без стука и даже забываю разуться.
Ржавая клетка по-прежнему на столе, сладкий запах так и не выветрился. А впрочем, он – неотъемлемая часть дома. Что-то вроде штукатурки.
Из полумрака выныривает Лидия. Сегодня ее волосы распущены и вьются. Думаю, в молодости у нее были толстые длинные косы. Вертя в руках тюбик с красным лаком, она падает в кресло и закидывает ногу на ногу.
– Как отменить желание? – начинаю я, но тут же закусываю губу. Идиотский вопрос. – Я… Нет, я не верю во все это, но… На всякий случай.
Лидия не обращает на меня внимания. Красит ногти, щурится из-за плохого освещения и попадает мимо. Смотрится не очень: будто пальцы в кетчупе. Или в крови. Запах лака перебивает приторную сладость.
– Я тебя предупреждала, герой. Твердила – будь осторожнее. Разве нет? – Лидия подается ко мне. Между нами всего полметра, и я слышу запах гнили из ее рта. – Самое страшное – быть одержимым. Ты одержима дурацкой идеей написать книгу. Не бойся. В поселке много таких. Но – не я.
Стена, стена, мне нужна стена. Нужно прижать лопатки к чему-то ощутимому, реальному. Но я тщетно стараюсь – комната безгранична.
– И что дальше?
– Попробуй убить дом. Разбить часы. Результат, конечно, не гарантирую. – Лидия закручивает тюбик с лаком. Ногти накрашены. Пыльцы в алых капельках, словно минуту назад Лидия кого-то зарезала. Удивительно, но сама она этого не замечает.
А я… я мечтаю нажать на кнопку Delete на ноутбуке с такой силой, чтобы она деформировала материнскую плату. Но – вот беда – она сотрет меня, а не книгу. Я перестану быть. Окаменею перед экраном. Темыч превратится в обычного мальчика.
Я не тороплюсь прощаться с Лидией: человек, которого я нарисовала на клочке бумаги, мой выдуманный персонаж, не дает мне покоя.
– Один мужчина говорил, что живет там.
Лидия застывает, будто вместе с лаком высыхает и ее кожа. Глаза, красные, обведенные карандашом, точно выжженные сигаретами, округляются.