– Люди верят, что дома, которые станцевали с огнем, исполняют мечты, – отзывается Ди. – За определенную плату, конечно.
Внезапно из толпы вырывается парень – высокий, грязный, с багровым загаром. Он подбегает к нам и стучит по стеклу.
– Ди! Да что с тобой не так?! Прошу тебя, возвращайся домой! Эта работа ни к чему хорошему не приведет! Умоляю, хватит!
– Газуй, Тора, – командует Ди, а сама вцепляется в коленки с таким остервенением, что белеют пальцы. – Газуй же!
И Тора газует.
Странный паренек остается позади.
– Кто это был? – подаю голос я.
– Брат.
– Почему ты с ним не поговорила?
– Почему? Да потому что со мной что-то не так. И он никогда не понимал, что именно.
Я киваю. Этот дурацкий вирус «Что-то не так» уже давно заразил поселок.
Мы объезжаем дом. Люди косятся на нас с опаской – некоторые пятятся, некоторые прячут за спинами детей. Я догадываюсь, о чем они мечтают, но Чайка их не спасет. Когда-нибудь здесь вновь будут жертвы.
– Откуда взялась легенда, что дома исполняют желания? – спрашиваю я.
– Представь сгоревший дом со здоровым сердцем, – начинает Тора. – Считается, что душа такого дома застряла между миром живых и мертвых. Она – своеобразный телефон. Ты просишь у призраков что-нибудь, задабриваешь их подарками, а они тебе помогают.
– Но Чайка погибла…
– У тебя что, вместо мозгов шестеренки? – перебивает меня Ди. – Тора же ясно сказала: все дело в душе. Неужели ты думаешь, что она телепортировалась в мир мертвых за секунду? Люди неделями шляются по таким вот домам после пожаров.
Я прислоняюсь лбом к стеклу. В пепле, возле крыльца копошатся двое. Девушка обнимает какую-то коробку, а парень размахивает руками и что-то объясняет… Долговязый блондин. Пашка.
О боги. Ты же не такой.
Я подавляю желание выскочить из машины и встряхнуть его. Очнись, очнись, очнись… Что ты творишь?
Зачем?
Где заканчивается твоя вера?
Это ведь я сумасшедший. Я, не ты.
Тора тоже его замечает, но молчит и лишь сильнее надавливает на газ. Всю дорогу до корпуса я думаю о том пареньке, что называл меня Кирпичом. О доске для серфинга. Об одержимости.
Мы возвращаемся к Бруно, как почтовые голуби к хозяину. Стая, чего уж. И строчим, строчим отчеты о том, как разбили проклятые часы.
На ужин нам подают мясную запеканку и сырный пирог. Каждому – по две чашки чая.
Мы заслужили. Сегодня мы – герои.
Нам желают спокойной ночи и крепких снов. Только вот для Торы и Ди эта вылазка очередная, а для меня – настоящие похороны.
Мы расходимся по спальням. Я вспоминаю скрипку и целую Хлопушку в губы. Я вспоминаю слезы Бруно и стягиваю с нее фиолетовые колготки. Я вспоминаю магнолию в саду и включаю проигрыватель.
Я пробую на вкус Торину кожу и чувствую на языке пепел.
– Закрой глаза, Захар.
– Нет, – отрезаю я. – Мне хочется видеть тебя…
…А не сгоревший дом.
Я обнимаю ее, свою Хлопушку, крепко прижимаю к себе, но все равно ощущаю между нашими телами пепел.
24Захар[До]
Следующие три месяца я без перерывов тренируюсь и езжу на задания – лишь бы накопить денег. Матушку оперируют. Ткани почти восстановились, если не считать шрамов по всему телу. Я проведываю ее стабильно раз в неделю. Стабильно раз в неделю навещаю сгоревшего Воробья и делаю в нем ремонт.
Матушка не спрашивает меня о работе, я не спрашиваю ее ни о чем. Она понимает, что моя фантазия опять воспалилась, но уже не предлагает таблетки.
О папе мы тоже не говорим. Мы предпочитаем о нем молчать.
А после я возвращаюсь в Стаю. После пишу свою странную книгу, больше похожую на дневник. После сжигаю дома. После убеждаю себя: часы – это обычные механизмы. Они ничего не чувствуют.
Ведь не чувствуют, Тора?
Я научился разбивать их – не колеблясь, без сомнений. Швырять со всей силы, чтобы они попадали прямиком в ад. На дно самого глубокого океана – поближе к магме. В черную дыру.
По вечерам мы пишем отчеты. Сдаем железные сердца в морг.
Снова.
Снова.
Снова.
Наше трио – Тора, Ди и я – неразлучно. Мы тренируемся вместе. Мы охотимся вместе. Мы убиваем вместе. Мы – команда и знаем друг о друге все.
Ди обожает «Мастера и Маргариту». Любит крепко заваренный чай и не спать до трех утра. Они с Торой часто гуляют по вечернему городу, а вот по дневному – никогда.
Каждую ночь я засыпаю в обнимку с Торой. Каждую ночь между нами скрипит пепел. Каждую ночь она произносит:
– Закрой глаза.
А однажды еще и прибавляет:
– Завтра я тебе покажу маленький рай.
Весь следующий день – за завтраком, на тренировке, листая учебники – Тора поглядывает на часы. Она ждет вечера так отчаянно, как дети ждут дня рождения. Ди посылает нам многозначительные улыбки. Конечно, Тора ей рассказала.
Куда же без лучшей подруги.
И вот Лида нас отпускает, Стая разбредается по спальням, а стрелки часов упираются в цифру десять. Пора.
Мы с Торой крадемся по коридору.
– Здесь может быть красиво. Правда, – клянется она и хватает меня за руку.
Мы на первом этаже – пустом, оглохшем. Во тьме корпус будто умирает, не слышно даже тиканья. Лишь в окошке вахтера горит свет.
– Екатерина Константиновна не любит, когда ночью кто-то шастает. – Тора прячется за угол и увлекает меня за собой. – Ты выйдешь через черный ход и постучишься в центральные двери, а потом сразу побежишь обратно. Пока она будет выяснять, что к чему, я возьму ключи.
– Какие?
– Волшебные. Екатерина Константиновна охраняет маленький рай от монстров.
– А мы не монстры? – интересуюсь я.
– Разве что совсем чуть-чуть. Удачи, Захар.
Мы разделяемся. Теряемся в темных углах корпуса. Срастаемся с ними. Я стараюсь идти тихо, но – тщетно. Мои шаги – шаги великана, проломившего пол и проткнувшего землю до самой магмы. Вдруг Екатерина Константиновна уже обнаружила меня? Вахтеры появляются неожиданно – аксиома. Что, если на самом деле они спецагенты?
С трудом, но я все же нахожу черный ход и выныриваю из корпуса. Пахнет дождем. Ряд горбатых фонарей, потрескавшийся асфальт, мелькающие за решетчатым забором машины – все мне кажется идеальным хотя бы потому, что во дворе нет Екатерины Константиновны.
У старушек с гульками определенно есть какая-то суперспособность. Может, они умеют летать? Читать мысли? Управлять оружием на расстоянии?
Я спешу навстречу каменному коту, взлетаю по ступенькам, стучусь. Где-то там, за окнами, семенит к двери Екатерина Константиновна, но я не дожидаюсь ее и возвращаюсь к Торе.
– Ключи у тебя?
– А ты сомневался?
Мы несемся по лестнице – чересчур долго для четырехэтажного здания, и, наверное, скоро очутимся на Венере.
– Где же твой рай? – продолжаю расспрашивать я.
– На крыше.
И как я не догадался? Красота всегда стремится к звездам.
Перед нами вырастает решетка, и Тора сует ключ в заржавевший замок. Странно, но в густом полумраке коридоров она ориентируется лучше, чем в нашей комнате. Словно ее дом – здесь, по соседству с Венерой.
Мы вырываемся из темноты, расплескиваемся, как капли, летящие мимо чашки. Сегодня мы отправляемся в свободное плавание к звездам.
Вдали мерцает город. Под Большой Медведицей приютился сквер студентов. Под созвездием Льва – автобусная остановка. А под черными облаками – мы.
Тора обнимает меня со спины.
– Нравится?
– Да…
– Я бы хотела кое-что тебе подарить, – вдавливает она горячие-горячие слова между моими лопатками. – Талисман.
Тора извлекает из кармана шестеренку. Я щурюсь и замечаю, что на ней нацарапана надпись: «Моему Облаку».
– Спасибо, – хмыкаю я, принимая подарок.
– Ты мое облако, Захар. Клочок неба.
– А как же чайник с накипью?
Я мечтаю, чтобы она засмеялась и обозвала меня дураком, чтобы заплела косу и станцевала, как тогда, в свой день рождения.
– Я рада, что ты со мной.
Она подплывает к краю крыши. Ее силуэт на фоне огромного города уменьшается до силуэта птицы. Но как только я закрываю глаза, Тора превращается в город. В миллиарды созвездий.
С лестницы доносится шум. Тора не слышит. Тору оглушил ветер и ослепили ночные огни. А я наблюдаю за тем, как на крышу выпрыгивает Лида. Щеки ее горят, а в улыбке вполне бы поместилось море. Лида таращится на нас не моргая. На нее, будто цунами, надвигается огромная тень. Бруно?.. Неужели кот и когтерез тоже решили прогуляться до Венеры?
Я качаю головой. Давай, Лида, уведи его отсюда. На эту ночь звезды забронированы.
Ее улыбка тает, и теперь в ней поместится разве что маленькое озерцо.
– Пойдем в спальню. Мне холодно, – жалуется она, отворачиваясь к коту.
Тень застывает, как желе. Бруно выныривает из темноты лишь на миг, но успевает окинуть нас с Торой взглядом и рассмотреть шестеренку в моих руках.
Секунда – и они исчезают. О чем он подумал? Догадался ли об экспериментах Хлопушки? Я подавляю желание броситься за ним и все объяснить.
– Чего ты там копаешься? Иди ко мне! – зовет меня Тора.
Я прячу шестеренку в карман и отгоняю тревожные мысли. Сегодня они лишние.
Мы забронировали звезды и Венеру. Чем не идеальная ночь?
Я просыпаюсь от настойчивого ощущения, что за мной кто-то наблюдает.
– Доброе утро, соня, – мурлычет Тора мне на ухо. Как же она близко… Я даже пепла не чувствую.
Приподнявшись на локти, я изучаю ее – медленно, чтобы ничего не упустить. Теперь я делаю это каждое утро. Потому что… я знаю, такие вот утра рано или поздно закончатся, как зубная паста. Как бензин в автомобиле. А я должен запомнить Хлопушку. Должен ее вызубрить.
Накрашенные ярко-красной помадой губы целуют меня в щеку. Тора уже в шортах, рубашке и своих любимых фиолетовых колготках, выделяющихся яркой кляксой на фоне комнаты.