– А что вы еще умеете? – Она присела на корточки и окунула ладони в воду.
– Абсолютно все. Только скажите, чего бы вы хотели?
Лида усмехнулась. Холод обжигал кожу, мозоли от струн пекли. Скоро они исчезнут, как и звуки.
– Вы не волшебник, герр Шульц.
– Ошибаетесь.
– Тогда подарите мне лосины.
– Лосины? – опешил он.
– Да. Цвета осеннего моря.
– И все? Вы что-то скрываете, верно?
Лида подняла голову и взглянула на герра Шульца. Этот огромный мужчина не мог быть врачом. А если он не врач, то и не волшебник. Бруно молчал, и Лида вновь отвернулась к воде.
– Я лучше волшебника, – раздалось рядом с ее ухом. Бруно поставил на песок коробочку с золотистой надписью Zahnrad. – Храните их и ни в коем случае не выносите из дому.
– Что там? – спросила Лида, но Бруно уже шагал прочь с пляжа.
Лида проснулась ночью и закричала. В горле першило. Ей приснилось, что вместе со слухом пропал и голос. Так и не нащупав в темноте тапки, она отправилась в кухню. И снова вино. Снова пьеса «4′33″». Снова силуэт скрипки на подоконнике. Лида потянулась к ней и прижала ее к шее.
Сегодня вторник. А значит, Тартини.
Пальцы вспомнили «Дьявольскую трель» быстро. Вот только для Лиды она по-прежнему была пьесой Кейджа. Чем усерднее она водила смычком по струнам, тем отчаяннее боролась с желанием разреветься. Ее любимую музыку заглушало пыхтение поезда.
Она прекратила играть резко.
В голове вертелся вопрос: заколка или карманный?
Лида осушила бокал вина, а затем – со всей силы ударила скрипкой по стене. Еще и еще. Щепки посыпались на пол.
Инструмент ей теперь ни к чему. По крайней мере, она так думала, пока нечто не сказало:
– У тебя талант.
Лида застыла со скелетом скрипки в руках. На горизонте замаячил поезд. Неужели слух возвращается?
– Кто здесь? – Лида старалась говорить четко, но язык заплетался.
– Друг.
Часы, подаренные герром Шульцем, тикали оглушительно – где-то в висках, наперегонки с пульсом.
Лида зажмурилась и прислонила Zahnrad к уху. Нет, безумие. Герр Шульц не волшебник… Не волшебник.
– Как тебя зовут?
– Сокол.
– Со-кол. Ты в часах?
– Нет, это они во мне.
Лида покосилась на бутылку вина. Или она слишком много выпила, или Джон Кейдж уступил место Тартини. Четыре минуты тридцать три секунды длились пять месяцев, а после – заиграла «Дьявольская трель».
– Что с ними? – Лида обвела взглядом кабинет герра Шульца. На столе, на полках, на подоконнике тикали часы. Свои она не взяла – боялась чего-то невидимого.
Бруно подался к ней.
– С кем?
– С часами. Я… я слышу кого-то. – Лида сжала кулаки – «слышу кого-то» прозвучало абсурдно. – Небо, не стоило мне приходить. Извините. Я выпью успокоительного, и все пройдет.
– Как насчет работы с Zahnrad?
– Смеетесь?
– Нет. Просто у вас отменный слух.
– Добрый день. А я вам фрукты принесла. Дай, думаю, порадую любимых соседей.
Мальчишка прятался за шкафом и дрожал. Он почему-то боялся Лиду. Его любимый дом молчал. Впрочем, как и все дома на медосмотре. Восьмилетний Захар был ему под стать – щуплый, мелкий, бледный. Он защищал друга, а друг защищал его.
Лида успевала обойти пол-улицы за обеденный перерыв, а потом, наспех перекусив, бежала на работу. Бруно этого хватало. Главное – за месяц проверить ту часть поселка, что примыкает к пляжу. Остальными домами занимались коллеги Лиды. Среди своих их называли Стаей.
Первого числа каждого месяца все начиналось заново.
Лида спрашивала у домов:
– Как вы?
А они отвечали:
– Захар научил нас играть в прятки.
Лида прислушивалась к скрипам, шуршанию, звяканью и писала об этом в отчетах. Где хлопнула дверь? Как быстро закипел чайник? Откуда сквозняк? Почему протекает крыша? Бруно интересовался абсолютно всем. Он создал их и теперь хотел познакомиться с ними ближе.
Болезнь Лиды отступила. По вечерам вместо Паганини, Тартини, Баха, Бетховена и Вивальди Лида общалась с Соколом. Она прислонялась виском к прохладному кафелю в кухне и шептала, шептала, шептала… а дом шептал в ответ. Щепки скрипки Лида сложила в футляр-гробик и запихнула в шкаф. Не время. Еще не время.
По пятницам к ней заходила Тора – сыграть что-нибудь из «Времен года»[26]. И было красиво. Нестерпимо красиво. Часы тикали в ритм «Лету», а вот от «Весны» отставали на пару секунд. Лида не сомневалась: девчонка тоже общается с домами.
– Я рада, что он помог тебе вылечиться, – однажды обронила она.
Лида улыбнулась. Сокол был мостиком между ней и реальностью, ее слуховым аппаратом. Горизонт оказался картонным. Поезд вернулся.
По субботам и воскресеньям Лида пропадала в заводском спортзале. Тренировалась сама и тренировала Стаю. Играла с ними на скрипке. Они продолжали знакомиться с домами и могли лишь предполагать, к чему приведет протекающая крыша.
А еще Лида начала собирать интересные факты о домах. Мини-легенды. Наблюдения. Получалось что-то вроде учебника.
Дождливым ноябрьским вечером в спортзал заглянул Бруно и подарил Лиде ярко-розовые лосины.
– Прости, цвет осеннего моря пока не нашел.
Расписание опять изменилось.
По понедельникам – розовые лосины и ужин с Бруно.
По вторникам – зеленые лосины и ужин с Бруно.
По средам – оранжевые лосины и ужин с Бруно.
По четвергам – синие лосины и ужин с Бруно.
По пятницам – красные лосины и ужин с Бруно.
По выходным – тренировки и ночные беседы с Соколом. Лида до сих пор боялась открыть футляр и увидеть обломки скрипки. А еще она боялась, что кто-то на работе узнает о ее… увлечении. Им нельзя. Они глухи.
Чем дольше Лида наблюдала за людьми, тем острее ощущала слышащих. Их было не так много, и почти все прятались от реального мира, как тот мальчишка, Захар. А Лида не пряталась. Лида радовалась, что болезнь отступила. Да, слух не восстановился до конца, но, по крайней мере, пьеса «4′33″» наполнилась звуками.
Какой же красивый у Бруно голос! Почему-то раньше она этого не замечала. Лида заново училась общаться – до Бруно она редко подпускала к себе кого-то так близко. Получалось не всегда:
– Ты опоздал на пять минут! Что? Ты не знаешь Кайли Миноуг? Нет, мы пойдем на ее концерт!
Они стоили друг друга: Бруно согласился купить билеты, но обманул Лиду и затащил ее на концерт группы AC/DC. После – долго просил прощения и в знак примирения подарил возлюбленной очередные лосины.
Так пролетали недели, месяцы и годы, пока не вспыхнула эпидемия. К тому времени Тора выросла и уже работала в Стае.
Лида дописала учебник и подарила его Бруно. Тот радовался как ребенок. «Легенды о Zahnrad» ему очень понравились.
В день, когда Лида все же познакомилась с домами ближе, беспощадно светило солнце. Пожилая женщина с Виноградной улицы вызвала милицию – жаловалась, что кто-то украл ключи и запер ее в собственном доме. Лида насторожилась – кто, если не они? – и отправилась с дежурными.
Еще издалека она уловила запах гари. Дым обволакивал деревья, полз между рядами цветущей картошки. Дом старушки горел, а рядом толпились ребята из Стаи в огнеупорных костюмах. И Тора, маленькая девочка, обожающая Тартини, – там же.
– Я… сама займусь этим делом, – выдавила Лида. – Всех свидетелей ведите сразу ко мне.
– Но майор…
– И никаких возражений.
«Дьявольская трель» закончилась. И зазвучала симфония номер пять[27].
И вот спустя пятнадцать лет Лида снимает плакаты Кайли Миноуг. Заявление об увольнении лежит на столе. Вскоре она отнесет его Бруно – попрощается, улыбнется, а может, даже пошутит… Сегодня без скандалов. Как странно. Они постоянно ссорились, но при этом любили друг друга, а с минуты на минуту помирятся и расстанутся.
В дверь стучат. Бруно проскальзывает в кабинет и подплывает к Лиде. Снимает очки, протирает их галстуком, словно хочет напоследок рассмотреть возлюбленную получше.
– Поехали со мной.
Лида тянет за огромный выцветший плакат, чертыхается и комкает его.
– Ты же знаешь, что нет.
Бруно пытается взять Лиду за руку, но она пятится.
– Не упрямься.
– Я и не упрямлюсь. Просто…
– Ты меня не любишь.
Лида застывает. Когда этот мужчина с шестеренками вместо сердца и пронзительным взглядом успел нащупать ее болевые точки? Так… нечестно.
Она подается к Бруно и берет его за подбородок.
– Не смей так думать.
– Тогда в чем проблема?
– Я не брошу Сокола. Он… Он единственный, кто борется с моей болезнью. А я – единственная, кто борется с его безумием. Жаль, что ты не изобрел машину для транспортировки домов.
Бруно косится на скомканные плакаты Кайли.
– Хорошо, что ты их сняла. Ужасная певица.
– Не ужаснее AC/DC, – подмигивает Лида. – Я увольняюсь, Бруно. Без тебя я здесь чужая. Не злись. Ты ведь тоже уезжаешь ради дома. Не заставляй меня бросать свой. И спасибо, что не убил Сокола. Мне кажется, что вовсе не новенькие часы лечат дома. Дома лечит наша любовь.
– Лида… я плохой человек?
– Ужасный. – Она целует его в висок. – А… Можно вопрос? Это она тебе подсказала, как их лечить?
Бруно грустно усмехается и извлекает из кармана брюк скомканные лосины.
– Цвет осеннего моря. Я нашел его.
32Анна[После]
– Мама не разрешает мне здесь гулять, – хнычет Темыч.
Мы пересекаем дорогу и сворачиваем направо.
– Монстры не навредят ей. А тебе – навредят.
Мне повезло. Мальчишка – жаворонок, он просыпается раньше родителей и бродит по участку с пакетом на голове. Охотится на чудовищ.