– Он не большой фанат академического искусства, а вот полосочки – это же другое дело.
– Как думаешь, – трясется она от плохо сдерживаемого смеха, – Ньюмана он тоже назовет старым педиком?
– Конечно, – откровенно ржет Джек, – это его специальное определение для всех деятелей искусства, которые ему нравятся. От Оскара Уайлда до Пабло Пикассо. Потому что писать женщин так мог только…
– Старый педик! – Флоренс закрывает руками лицо.
Они доезжают до музея Уитни, собрав все возможные пробки Манхэттена. Кажется, что пешком быстрее, но не заставлять же девушку в таком платье топать по тротуару, пусть и три несчастные мили.
Сегодня с ней даже спорить весело: этот смех заполняет машину, вытесняет звуки вокруг и надолго задерживается в голове. Джек придумывает все новые шутки, просто чтобы услышать его снова. Никогда не был стендапером, но сейчас совершенно не против попробовать.
– Бри не знает, что ты будешь со мной, – говорит Флоренс, когда им удается найти местечко на забитой парковке рядом с музеем. – Возможно, она… удивится.
– Хочешь сказать, опять начнет расспрашивать, спим ли мы?
– Это вряд ли.
– Подожди-ка. – Джек помогает ей выйти из машины, но не двигается дальше. – Вы обсуждали?
– Тебя смущает?
– Вы обсуждали, что мы спим.
Это звучит до странного приятно. Вроде бы ничего особенного, девчонки делятся друг с другом вообще всем. Но она говорит о нем! Даже когда он не рядом.
– Не принимай на свой счет. – Флоренс сжимает его руку и смотрит смеющимися глазами. – После нашего театрального появления мне пришлось объясниться.
– Надеюсь, ты рассказала, сколько оргазмов подряд у тебя случилось.
– Нет, – в ее голосе появляются кошачьи нотки, – и хватит этим бравировать.
– Три, Флоренс. – Джек пробегается пальцами по ее плечу и с удовольствием замечает мурашки на коже. – И, я уверен, это еще не рекорд.
– Ты невыносим. – Флоренс качает головой и делает шаг в сторону, но продолжает улыбаться. – Мы опоздаем, пока ты тут хвастаешься.
– Точно, – он предлагает ей руку, чтобы облокотиться, – полосочки убегут.
Он давно не был в музее Уитни. Года четыре, наверное. Выбрался сюда один раз, когда они переехали, и с тех пор ему все уже было ясно. Американские художники – не его выбор, и Джек с каждым годом больше в этом убеждается.
Бри встречает их взглядом, от которого холодеют ноги. Даже хорошо, что у нее не хватает времени на то, чтобы отчитать провинившихся школьников – вокруг достаточно других людей, чтобы на них с Флоренс можно было не обращать внимания.
Часть Джеку знакома: он видит их на мероприятиях, особенно когда Леон заставляет появляться на людях. Торговать ебальниками, как это обычно называет Гэри. Здорово помогает бизнесу, если отвесить очередному толстосуму аккуратный комплимент и заставить сердце его жены биться чуть чаще. Пожилые дамочки Джека любят, иногда даже слишком.
Кстати, странно, что Леона нет – как только он позволил себе упустить такой слет бабла? Братишка лишается лучшего шоу в мире: сейчас говноголовые будут ходить по кругу, как собачки в цирке, и цокать языками, пересказывая друг другу глубокий смысл, случайно найденный в абстрактном экспрессионизме. Не то чтобы его там не было, но им-то все равно не понять. Один прокукарекает, остальные подхватят.
Вдруг хочется домой. Нестерпимо, до тошноты. Перекинуть Флоренс через плечо, запихнуть в самолет и показать ей свой мир. Со всем настоящим: чувствами, художниками и даже джином. Чтобы смеялась, а не вежливо улыбалась, как сейчас.
– У тебя на лице отвращение, – шепчет она ему на ухо, приподнявшись на цыпочки.
Этот жест у нее выходит настолько интимным, что сердце падает в пропасть, давая ее голосу заполнить все пространство в груди.
– Прости, – спохватывается он и возвращает на лицо улыбку, – так лучше?
– Спасибо, – кивает она.
Только теперь Джек замечает, насколько Флоренс неуютно. Обычно, когда они виделись на людях, она источала спокойную уверенность в себе. Еще бы, модная галеристка, местный гуру постмодерна, трендсеттер. А сейчас он ловит маленькие, еле видные эмоции. Чувствует, кто ей не нравится, а чье лицо, наоборот, вызывает облегчение.
То ли что-то в ней изменилось, то ли он был идиотом, который ничего не замечал.
В толпе мелькает что-то знакомое – кажется, это ее бывший. У него на руке висит девушка с маленьким перепуганным лицом. Флоренс поеживается при их появлении. Что же там за история?
– Третьего я узнаю, – наклоняется к ней Джек, – а с ним кто?
– Его жена Бонни, – тихо отвечает Флоренс.
Джек незаметно сжимает ее пальцы, и от этого она немного расслабляет плечи. Он на ее стороне, и Флоренс стоит знать об этом.
– Давай определимся: мы ее ненавидим? – шепчет он.
Когда улыбка на ее лице на секунду исчезает, и тут же ее сменяет другая, теперь настоящая, внутри разливается гордость: это для него. Из-за него.
– Нам ее жалко, – отвечает Флоренс.
– Тогда надень сочувствующее лицо.
Третий со своей женой замечают их обоих и, кажется, даже разворачиваются в их сторону, но перед Флоренс вырастает неприятный мужик, от вида которого она каменеет. Ему лет пятьдесят, и Джек хорошо знает эту прическу: так маскируют залысины. Жаль, что они сейчас не на свежем воздухе: любой порыв ветра заставил бы Флоренс смеяться.
– Мисс Мендоса, – с отвратительной улыбкой тянет мужик, вызывая жгучее желание ему врезать.
– Добрый вечер, мистер Уэбер, – мелодично отвечает Флоренс.
– Рад, что вы все еще интересуетесь настоящим искусством.
– Истинные мастера бессмертны. – В ее голосе льется елей. – Но это ведь всегда вопрос времени, правда?
– Верно, – кивает тот и даже не скрывает, что пялится на ее грудь. – Художникам, которые цепляются за мнимое сегодня, стоит помнить о смертности их творчества. Иногда скоропостижной.
– Ваша проницательность, мистер Уэбер, это легенда Нью-Йорка.
– Что же вы тогда не прислушиваетесь?
У Джека в крови просыпается Манчестер. Не то чтобы он был агрессивным, но этому Уэберу явно многовато воздуха – вон как грудь надулась. Выбить бы его одним ударом, пусть хрипит и корчится на полу.
– Ваше лицо мне знакомо, – вмешивается он. – Мистер… Уэбер?
– А вот ваше мне – нет, – кривится тот.
Едва Джеку удается придумать, как избавить Флоренс от этого жуткого разговора, рядом оказывается Третий, который практически оттирает Уэбера от них.
– Майки, и ты здесь. – Он сама чертова любезность.
Взгляд у того становится ожесточенным, и Джек невольно закрывает Флоренс собой. Он даже не уверен, что происходит: выглядит все паршиво, словно настоящие терки – это у Третьего с Уэбером, а они так, сопутствующий урон.
– Грегори, – выдыхает тот и делает осторожный шаг назад.
– Как твое… – Третий еле заметно искривляет губы. – Творчество, да? Успел написать разнос на Мартина? Будь аккуратен: в «Галерее нового искусства» выставлены и те его работы, которые ты уже хвалил.
Уэбер оглядывает их всех, включая Бонни с намертво приклеенной к лицу улыбкой. Он ничего не отвечает, только отходит все дальше, остановив глаза на Третьем. Когда его тень наконец скрывается за спинами других людей, Флоренс заметно расслабляется.
– Однажды ему надоест, – спокойно произносит Бонни, – и он не будет тебя донимать.
Она отлепляется от мужа, чтобы поцеловать Флоренс в щеку.
– Сомневаюсь, – сквозь зубы цедит Третий и поворачивается к ним. – Мистер Эдвардс, верно?
– Просто Джек. Можете меня просветить, что за крыса этот ваш Уэбер?
– Я потом расскажу тебе эту историю. – Флоренс снова подхватывает его под руку.
– Давай я попробую. – Третий вдруг мягко улыбается и приобнимает жену, будто в ответ на ее движение. – У Майкла Уэбера были сложности в отношениях с моей семьей, и когда Флоренс открыла галерею в нашем здании, он связал ее с нами.
– На тот момент это было логично, – замечает Бонни.
– Да, но он уже четыре года не может остановиться, – вмешивается Флоренс. – Ты не представляешь, сколько художников отказались со мной работать, потому что их точно разнесет Уэбер. Хотя многие согласились по той же причине.
– Так давай убьем его, – успокаивающе склоняется к ней Джек. – Это же решит проблему?
Из горла Третьего вырывается веселый смешок, пока Бонни застывает на месте с круглыми глазами.
– Начинаю разделять твою любовь к людям из Манчестера, Флоренс, – произносит он. – Нам пора, но давайте как-нибудь поужинаем вчетвером?
– Обязательно! – Джек натягивает одну из своих обворожительных улыбок. – Рад знакомству.
Они остаются вдвоем. Флоренс цепляется за его рукав, и ему хочется закрыть ее от этого мира язвительных критиков и скользящих взглядов.
Вспоминаются все те моменты, когда Джек сам выдавал ей список важных, как ему казалось, замечаний к экспозиции. Укол вины оказывается болезненным, хоть и справедливым: нужно ли ему было лезть? Вокруг достаточно уродов, таких как Уэбер, которые сделали своей жизненной целью задеть ее. А он только добавлял проблем.
– Тебе не слишком много социума? – спрашивает он, наклоняясь к ее уху. – Я не против пожать еще с десяток рук, но, может, все-таки посмотрим на полосочки?
– Как ты назвал работы Ньюмана? – шипит Бри, грозно появляясь перед ними.
Глава 23
Цветочек
– Черт с вами, дружите, – Бри благосклонно осматривает места, которые им достались благодаря Джеку.
– Ты такая меркантильная, – смеется Маттео, но довольно укладывает уже зажившую руку ей на плечо. – Не так давно ты обещала его убить.
– Он назвал работы Ньюмана полосочками!
– Сколько раз нужно повторить, что это было в шутку? – вздыхает Флоренс.
– За такое в Древнем Риме на кресте распинали, – огрызается Бри.
– Все верно, именно за это, – смеясь, поддерживает ее Маттео. – В римском законе было прописано: распинаем за бунт, государственную измену, разбой и шутки над абстрактным экспрессионизмом.