валились как из ведра. Иногда мне нужно было за ночь угнать две машины, а утром сдавать тест по истории.
– Так говоришь, словно это обычная работа, – не выдерживает Флоренс. – В школе я продавала билеты в кинотеатре, а ты…
– Для нас так и было. – Он впервые отрывает взгляд от дороги и поворачивается к ней. – Я не бандит из «Острых козырьков», а всего лишь однажды выбрал чуть более прибыльную работу, чем расклеивать объявления. Не знаю, как описать тебе, прости, но это была наша жизнь. В Британии если ты родился в небогатой семье и пошел в государственную школу, то уже проиграл.
– Это же не индийские касты, что за глупости.
– Но очень похоже. – Джек возвращается взглядом к дороге, но теперь касается ее руки. – Ты просто посмотри на нас. Как думаешь, почему самый младший стал главным, хотя Гэри тогда мог его пополам переломить? И он им остается. Что бы ни происходило, мы ни разу всерьез не сомневались в том, кто среди нас лидер.
– Он самый умный? – предполагает Флоренс, уже понимая, что не права.
– Это да, но ему необязательно. Он аристократ. Классовая система вшита в нас с рождения, мы всегда знаем разницу, с первого взгляда. Для тебя прозвучит по-идиотски, но у него словно есть право, которого нет у нас. И это сильнее человека: чертова система не сломается, пока стоит Англия. Мы рождаемся, дышим, работаем и умираем в ней, и никто из нас не выберется.
– И что, не было других вариантов?
– Были, – признается Джек. – Они всегда есть. Но в них тебе не гарантируют успех. Нам достался шанс чего-то добиться. Не утверждаю, что он единственный правильный… Но нам было по пятнадцать. Ты в пятнадцать все верные решения принимала?
– Я не нарушала закон.
– Правда? – смеется он. – До двадцати одного ни разу не пила алкоголь? Не переходила дорогу в неположенном месте?
– Это другое, – защищается она, и получается даже слишком жестко.
– Да то же самое. Мы оба нарушили закон. Просто ты нанесла обществу меньше вреда, чем я. А так, по сути, каждый – преступник.
Флоренс пытается подобрать нужные слова, но не получается. Джек подкован в софистике: звучит, словно у нее нет права его осуждать. Будто они на одной стороне, но ведь на самом деле это не так!
– Ты недавно села за руль пьяной, – произносит Джек тише. – Представь, вдруг ты бы сделала что-то плохое, пока убегала по переулкам, и скажи мне: ты бы хотела, чтобы я смотрел на тебя так же, как ты смотришь на меня сейчас?
Она резко отворачивается к окну, пытаясь спрятать взгляд. Когда в его словах проступают боль и обида, ей и самой становится неуютно. В конце концов, Джек угнал машину, потому что они оба оказались в безвыходной ситуации. Ради нее. Он даже придумал, как говорить с полицией, чтобы его преступление на нее не повлияло.
– Когда вы завязали? – спрашивает Флоренс.
– Почти шесть лет назад. Мы переехали в Нью-Йорк, чтобы репутация за нами не тянулась. С тех пор и до сегодняшнего дня я не вскрыл ни одного замка.
– Тогда почему теперь?
– Потому что ты должна добраться домой вовремя, – серьезно говорит он. – А я, как идиот, потерял бумажник.
Все еще не зная, что ей чувствовать, Флоренс заставляет себя оторвать взгляд от окна и повернуться к Джеку. Она накрывает его руку своей и с трудом улыбается:
– Спасибо.
Глава 32
Факбой
– Мы должны вернуться.
Джек прикрывает рукой мобильник и отставляет его от уха: менеджер из банка никак не берет трубку. Хоть на горячую линию звони.
– Прости?
– Мы должны вернуться к машине. – Флоренс спокойно пересчитывает купюры в кошельке. – И оставить там деньги.
– Зачем?
– Тогда это будет не угон, а нелегальная аренда.
– Алло? – раздается в трубке сонный голос Кемала, его менеджера. – Мистер Эдвардс?
– Секунду, – просит Джек и переводит взгляд на Флоренс. – Не нужно нам возвращаться. Плохая идея.
– Как думаешь, триста евро хватит?
– Мистер Эдвардс? – не унимается Кемал.
– Постой там три минуты! – Джек закатывает глаза и убирает руку от телефона. – Кемал, привет. Я свои карты вчера в баре потерял, заблокируйте, пожалуйста. От меня нужно какое-то подтверждение?
Кемал засыпает его вопросами, и приходится отойти. Процедура, которая не должна быть долгой, растягивается до бесконечности. Странно, но с карт ничего не списали с того самого бара, хотя времени на это было достаточно.
Когда Джек наконец заканчивает разговор и поворачивается к Флоренс, она нетерпеливо переминается с ноги на ногу в дверях.
– Что ты придумала?
– Если мы оставим деньги, это не угон, – упрямо повторяет она. – Можем положить на приборную панель. Когда машину найдут, они увидят плату. Пойдем.
– Нас могут поймать именно в этот момент.
– Мы будем осторожны, – пожимает плечами Флоренс.
– Зачем тебе это, господи? Мы ведь уже говорили, вынужденная мера. Угнали и угнали. Главное – добрались.
– Джек Эдвардс, – с достоинством произносит она, – если ты надеешься еще когда-либо заняться со мной сексом, пойдем и оставим оплату. Я не буду спать с угонщиком.
– Ты уже с ним спишь.
– С бывшим. Это другое, ты сам сказал.
Она не знает, с кем именно спит. Джек прикусывает язык: он обещал себе не сваливать на нее еще и это.
Когда Флоренс вбивает мысль себе в голову, переубедить ее становится невозможно. Джек затыкает внутренний голос, твердящий, что это отвратительная идея, и покорно плетется за ней, зажавшей триста евро в кулаке.
Им удивительно везет сегодня: «Пежо», припаркованный в тихом переулке, до сих пор не привлек к себе внимание. Флоренс почти профессионально оглядывается, открывает водительскую дверь сквозь ткань своего платья и аккуратно кладет триста евро на приборную панель.
Она поворачивается к Джеку настолько довольная собой, что не улыбаться ей невозможно.
«Я люблю тебя», – проглатывает он.
– Вот теперь все в порядке, – возвращается она к нему и берет за руку. – Что у нас осталось из музеев?
– К черту их. – Он не задерживается рядом с машиной и тут же тянет Флоренс вниз по улице. – Нам с тобой все равно ничего не нравится. Покажу тебе кое-что получше.
Они и правда успели обойти несколько мест, впервые в жизни сойдясь во мнении: все, что здесь выставлено, недостаточно хорошо, чтобы лететь семь с половиной часов.
Если честно, Джек летел сюда ради Флоренс, но ей знать необязательно. Тем более он и сам только здесь понял, насколько это было важно. Провести время вдвоем, без Гэри и Леона, а еще страха быть замеченными вместе, стоило каждого потраченного доллара и даже потерянного бумажника.
Пока ехали из Орлеана, Джеку казалось, что он потерял ее – с таким ужасом Флоренс смотрела на него, слушая их историю. В тот момент даже ладони вспотели от страха: он не был готов. Хотя как к такому подготовишься?
Видимо, Флоренс смогла договориться со своей совестью. Она впервые с утра улыбается так же тепло, как и прежде, от этого сердце снова пытается вырваться из грудной клетки и прыгнуть ей в руки. Все-таки она уникальна: другая девушка на ее месте сбежала бы, как только добралась бы до отеля.
– Твоя очередь, – говорит Джек, когда они выходят на более оживленную улицу.
– О чем ты?
– Теперь ты знаешь нашу историю. Может, расскажешь свою?
Эта попытка безнадежна, но никто ведь не запрещает попробовать?
– Как будто есть о чем говорить, – хмурится Флоренс.
– Есть кое-что.
Джек замирает на секунду, вспоминая дорогу. Здесь повернуть или через квартал? Он всего раз добирался до того места не случайно… Да и было много лет назад.
Нет, все-таки через квартал.
– Я до сих пор не знаю, как у девушки из семьи мигрантов появилась галерея, – продолжает он.
– Это не очень интересная история.
– Флоренс, – мягко произносит Джек, – я не скрывал свое темное прошлое, и было бы справедливо рассказать тебе о своем.
– Ничего темного в галерее нет, – недовольно отвечает она, – но ладно. Пообещай, что ты не изменишь своего мнения о моей работе.
Настолько интересное заявление, Джек даже удивляется. Какое же там прошлое, раз Флоренс боится об этом говорить? Воображение рисует с десяток интереснейших картин, в том числе ту, где она тайно выходит замуж за умирающего старика-миллионера, который оставляет ей в наследство небольшое помещение в центре Манхэттена.
– Обещаю, – с готовностью клянется он. – Тем более я и так…
– Невысокого о ней мнения, – заканчивает Флоренс.
– …подозревал, что там непростая история, – с укором поправляет Джек.
Она крепче сжимает его руку, когда они сворачивают на перекрестке, и делает глубокий вдох.
– В Йеле я познакомилась с Грегом, он пришел в нашу арт-галерею со своим другом.
– Это который Третий, да?
– Он самый, – улыбается Флоренс. – Мы встречались все время, что учились в университете. Грег из очень хорошей семьи, которая ведет свою историю чуть ли не с «Мэйфлауэра»[19]. У них куча денег, я себе столько никогда представить не могла.
– У чувака богатые родители, я понял.
– Нет, не понял, – мотает головой она. – У них те самые «старые» деньги. К ним прилагаются родословная, как у вашего Леона, и свой стиль жизни.
– Спорим, у Леона родословная больше?
– Конечно, – Флоренс поворачивает голову и с иронией смотрит на Джека, – у Леона все больше. Можно я историю расскажу?
– Прости.
– Спасибо. В общем, из-за меня Грег остался в Йеле на магистратуру, поэтому выпустились мы вместе. Я еще не знала, чем займусь, и даже думала уехать куда-нибудь на время, чтобы разобраться в себе. Звучит глупо, но тогда казалось отличной идеей.
– Оно и сейчас…
– Джек. Родители Грега настояли на переезде в Нью-Йорк. Я устроилась в кураторскую команду одной из галерей, но мне там не нравилось. Понимаешь, хотелось заниматься чем-то настоящим, но хозяйка этого места, Лесли… У нее был свой вкус.