Джек, наоборот, выпрямляется и делает пару шагов к «Альфа-Ромео», пытаясь по приближающемуся свету понять, что за машина едет. Наконец становятся заметны не только сами очертания седана, но и фигуры людей внутри.
– Свои, – выдыхает он.
Гэри тут же оказывается позади него. Леон проезжает чуть вперед и паркуется на обочине. Не проходит и секунды, как он выпрыгивает из машины и несется к ним, Тыковка бежит следом.
– Какого… – Леон вступает в лужу крови. – Какого ебаного хуя вы тут натворили?
Нью-Йорк, 2018
Блэкаут-шторы медленно закрываются, погружая комнату в темноту, такую же, какая сейчас клубится внутри Джека. Он нажимает кнопку у кровати, и они раздвигаются, пропуская свет. Еще одно нажатие, теперь другой кнопки, – тьма.
Джек переворачивается на живот и утыкается носом в подушку. Воскресенье.
Сегодня придется встать с постели: он обещал Леону приехать. Было бы стремно потерять не только Флоренс, но и работу. Хотя… на кой черт ему работа? И зачем вообще оставаться в Нью-Йорке?
Забавный факт: он херовый и бойфренд, и финансист. Половину того, о чем просит Леон, приходится гуглить, и даже тогда он не с первого раза соображает, что делать. Уже повод его выгнать, не считая бесконечных косяков в отчетах.
Акционер Джек Эдвардс готов уволить финансового директора Джека Эдвардса без выходного пособия. Чертова ирония ситуации не забавляет, а бесит.
Может, Леон не будет тратить время на то, чтобы делать его работу? Рисовать срез дня, ставить приоритеты, пытаться помочь ему и компании… Нахер все. Единственное, в чем Джек мог бы разбираться, займись он этим, – искусство. Несколько месяцев с Флоренс это только подтвердили.
С ума сойти, у него было несколько месяцев абсолютного счастья. Лучшая девушка в мире спала с ним в этой кровати, на соседней подушке. А он был долбоебом, который считал, что это будет длиться вечно. Цеплялся за изначально провальную идею дружбы с привилегиями, а Флоренс оказалась умнее. Быстро раскусила его чувства, двумя пальцами, как арахисовую скорлупу.
Сразу было понятно: она не примет. Такая девушка… Нет, ей не место рядом с отбросом, который даже в плечо дибблу попасть не смог.
Джек подгребает под себя подушку и вытирает лицо наволочкой. Сопляк, все что может – это рыдать в собственной спальне. Хотя с пятницы слезы уже должны были закончиться, но он недооценил свой организм: не ест и не пьет вторые сутки, а тот все равно находит воду на чертовы слезы.
Телефон мигает уведомлением: пора подниматься. Нужно хотя бы доехать до Леона и поговорить с ним. Это потом Джек будет собирать вещи, покупать билет домой. Сейчас бы к бабушке, к ее морщинистым рукам и скрипучему ласковому голосу. Наверное, он даже сможет ей все рассказать, потому что только она поймет.
Стоит вспомнить о бабушке, как раздается звонок. Джек переворачивается на спину и нажимает зеленую кнопку.
– Привет, ба.
– Ты вчера не звонил, – слышится в трубке встревоженный голос. – Все в порядке?
– Да, – врет он, но тут же понимает, насколько это бессмысленно. – Нет. Но не переживай, я не заболел.
– На работе что-то?
– Там тоже. – Джек шмыгает носом и морщится. – Но это уже неважно. Я сейчас к Леону поеду. Хочу уволиться и вернуться домой.
– Вот еще новости, – встревоженно говорит бабушка, – милый, это не дело. Вы там вместе начинали – вместе и разгребать, если что не так.
– Им без меня лучше будет.
– Джек, – зовет она, – а ну-ка поговори со мной. Что на самом деле случилось?
– Я приеду, как уволюсь, тогда и расскажу.
– На кой тебе сюда ехать? – сварливо спрашивает бабушка. – Твоя жизнь в Нью-Йорке. В отпуск или на выходные – пожалуйста, всегда рада. А насовсем… Я в твоей комнате студента поселю. Чтобы в голову не приходили дурные идеи.
– Неужели я тебе настолько не нужен? – Внутри все сжимается от боли.
– Ты мне всегда нужен, балда. Но я вас один раз уже проводила в Нью-Йорк, теперь вы там. Ваша жизнь там. Друзья. Что ты будешь делать в Манчестере? Камни пинать, как когда тебе восемь было?
– В музей устроюсь. Папаша Джорри звал.
– Этого еще не хватало. А ну говори, что произошло. Это та девушка?
– Какая? – Джек не может вспомнить, когда рассказывал бабушке о Флоренс.
– Не прикидывайся идиотом. Я давно поняла, что у тебя есть девушка, от меня ты свое счастье не скроешь. Думала, ну наконец-то и ты не будешь там один куковать в высотке. Что произошло?
– Я ей не очень подхожу, – со вздохом отвечает он. – И теперь она это знает.
– Ох, милый… – тянет она. – А чем ей не подходит мой внук? Принцесса?
– Богиня.
Бабушка замолкает, и когда снова говорит, ее тон меняется.
– Она что, узнала про старые дела с машинами?
– А ты… – Джек приподнимается на локтях. – Ты тоже знаешь?
– Господи, милый, я что, по-твоему, слепая?
Тяжело вздохнув, она продолжает:
– К нам же полиция таскалась, как к себе в участок. Я перевела на офицера Макгвайра целую плантацию чая.
– Почему ты молчала?!
– Будто это мое дело, как вы зарабатывали деньги. Взрослые уже были, своя голова на плечах. И своя ответственность.
– Ба… – тянет Джек и мотает головой: как она могла все эти годы ничего им не говорить?
– Если у тебя получилось выйти из этого дела сухим, значит, и расставание с девушкой пережить можно, – наставительно произносит она. – Главное, держись своих друзей. Вы вместе сильнее.
Пока Джек собирается, прокручивает ее слова в голове. Получается, бабушка все это время понимала, чем они занимаются, даже прикрывала их от полиции – и ни разу не заикнулась. И до сих пор не осуждает, хотя… Они, наверное, и правда другие. Люди из Манчестера.
Сама она всю жизнь провела, занимаясь честным трудом. Пока они не начали зарабатывать, все время брала дополнительные смены. Зарабатывала на еду и одежду. На подарки, на дни рождения, на Рождество. Бабушка давала им все, что могла, не делила на родного и неродного.
Гэри бредил «Доктором Кто», и у него были все диски и даже DVD-проигрыватель. Джек таскался в музей, как сумасшедший, и бабушка принесла ему на день рождения репродукции Россетти – дорогущее подарочное издание.
Да, было бы странно, если бы она не догадалась. Когда начали зарабатывать на угоне, Гэри и Джек аккуратно отказались от еженедельных пятнадцати фунтов и начали сами покупать домой еду и прочее. Денег была такая прорва, что от дела к делу не успевали тратить.
Леон строго запретил вести разгульную жизнь и привлекать к себе внимание. Никакого «напои весь бар за свой счет», никакого «собери шлюх в королевских апартаментах и устрой кастинг». Для всех остальных их жизнь должна была выглядеть простой и непримечательной. Так что они и вели себя как подростки: хлестали дешевое пиво, клеили обычных девчонок, курили за стадионом и продолжали ходить на уроки.
Наверное, поэтому Джеку хватило денег оплатить себе образование. Он в жизни не забудет лицо администратора, которой он притащил годовую плату наличкой. Студенческий кредит? Чушь какая. У него было достаточно денег на все три года, но это смотрелось бы подозрительно. Так что он просто раз в год таскал в университет Манчестера спортивную сумку, набитую деньгами. На отделении искусств, слава богу, мелкими купюрами не брезговали и в полицию не звонили.
Кое-как поднявшись, Джек проползает мимо душа и вспоминает, что не был там с пятницы. Принюхивается – от него несет, как от свиньи. Так ехать нельзя, это просто неприлично. И в квартире не убрано… Нет, хватит себя жалеть, пора выбираться обратно в жизнь.
Джек выбрасывает вторую зубную щетку, убирает с полки любимую расческу Флоренс и бросает ее полотенце в бельевую корзину. От каждого движения словно кусок сердца отрывается, но что еще остается делать? Рыдать над ее резинкой для волос?
Душ помогает: Джек выбирается посвежевший. Он пока не готов смотреть на себя в зеркало, так что наскоро вытирается, сушит волосы полотенцем и отправляется на поиски одежды. Чистая белая футболка, мягкие серые штаны – вроде бы удобно.
Когда он видит «Линкольн» на парковке, легкие сдавливает до невозможности вдохнуть: он вспоминает свой первый раз с Флоренс. Темный переулок, ее тонкий силуэт на фоне тусклого света с улицы. Нежная кожа под его пальцами, и запах… Это воспоминание сейчас почему-то больнее всего.
Нет, не сегодня. Джек достает телефон и вызывает убер: в таком состоянии садиться за руль небезопасно. Сброситься с Бруклинского моста хочется больше, чем ехать к Леону. Хорошо бы это долго не продлилось: не менять же новую машину только из-за воспоминаний.
Он доезжает до Леона, как во сне. Каждый дом похож на своего хозяина: и бэт-логово Тыковки, утыканное техникой, и дом Гэри, о котором тот мечтал, и небольшая уютная квартира Джека. Венцом символизма становится пентхаус рядом с Центральным парком, который не так давно купил Леон.
А что еще он мог выбрать? Мигрант без понтов – беспонтовый мигрант. Среди них четверых именно Леон отвечает за то, чтобы общаться с внешним миром: инвесторы, власти, другие участники рынка. На его уровне происходит большинство действительно крупных сделок, и даже переговоры с важными дистрибьюторами без него невозможны.
Леон открывает дверь, его взгляд останавливается на лице Джека. Приходится невольно ощупать себя – он же вроде не грязный.
Пальцы натыкаются на редкую, но ощутимо отросшую щетину. Точно. Бриться тоже нужно каждый день, он не Гэри, чтобы это выглядело мужественно. И усишки небось, как у девственника.
– Проходи. – Леон делает шаг назад.
– Я вроде не опоздал. – Джек трет заросший подбородок и заходит внутрь.
– Ты вовремя. Присядь вот здесь, на диван.
Его светлая минималистичная гостиная размером с концертный зал. Странно, что эхо не гуляет – мебели-то почти нет. Когда они собираются на футбол, Гэри все время говорит, что тут весь «Сити» можно разместить. Огромный, в полстены, телевизор сейчас выключен, сидеть на диване странно. Словно не хватает чего-то.