<…>
Среда, 1 июля 1925 года Последние несколько недель стало повеселее. Уж не помню, как давно, наверно с месяц назад, Алек написал, что Скотт Монкрифф готов взять меня в Пизу своим секретарем. Я тут же сообщил Бэнксам, что ухожу, Гордона же, Янга и самого себя напоил на радостях в отеле «Куинз». И до вчерашнего дня жил в сладостном предвкушении года за границей, воображал, как буду сидеть под оливами, пить кьянти и слушать споры всех самых прославленных европейских изгнанников. Я даже увлекся своей работой в школе – ввиду скорого от нее избавления, и самым трогательным образом привязался к нескольким ученикам. Прекратил работу над романом, вторую половину дня проводил, нежась на солнце с трубкой и кульком конфет, после ужина купался, а по ночам грезил Рисорджименто. Стал даже испытывать теплые чувства к отцу и договорился с ним, что он оплатит мои счета, а денежное содержание впредь платить не будет. Однако вчера пришло сообщение, что Скотт Монкрифф во мне не нуждается. Вот тут-то я и почувствовал, что дошел до точки. Помощи теперь ждать неоткуда. Решил было отправиться с мальчиками на автобусную экскурсию, рассудив, что тем самым привяжу их к себе, – по крайней мере, тех учеников, кто мне симпатичен. Думаю, директор не захочет брать меня обратно – даже если я и надумаю вернуться. Рассчитывать, что мой бедный отец будет и впредь давать мне деньги, не приходится. Выражение «дойти до точки» преследует меня целыми днями [126] .
Пятница, 3 июля 1925 года <…> На днях мы с Янгом напились, и он рассказал мне, как складывалась его карьера. Его исключили из Веллингтона [127] , выслали из Оксфорда и заставили уйти из армии. От его услуг отказались четыре школы, три – в середине семестра из-за мужеложества, а четвертая – потому что он пил шесть дней подряд, не переставая. И при этом он без труда устраивается на новое место, которое лучше предыдущего. Брюс и паук [128] .
Пятница, 10 июля 1925 года План с Хит-Маунт провалился – в крикет я не играю. Все здесь пребывают в унынии. Дин действует на нервы директорше и должен уйти, однако места пока найти не может. Отец Гордона при смерти, его мать и сестра остаются без средств к существованию. Янгу кажется, что он постарел, а Чаплину надоел дождь. Что до меня, то на сердце у меня свинец, а по нервам бежит электрический ток. Надеяться мне не на что. <…>
Среда, 5 августа 1925 года Все утро провел в поисках работы. Коллега Ричарда [129] ищет очередного младшего преподавателя. Вот бы получить это место.
Воскресенье, 16 августа 1925 года Получил-таки работу в Астон-Клинтон. Забавно, что эта новость пришла в пятницу вечером, незадолго до прихода Ричарда, Элизабет, Оливии и Аластера. По идее, ужин должен был получиться веселым, но почему-то этого не произошло – мне, во всяком случае, было невесело. Я устал, был не в своей тарелке – как, впрочем, и всегда в присутствии Оливии, да и балагурство отца действовало мне на нервы. <…>
Понедельник, 17 августа 1925 года В кинематограф с матерью. Покупаю брюки в клетку – выглядеть в них буду забавно. В банке в очередной раз перерасход.
Среда, 26 августа 1925 года
Писать красными чернилами – хуже нет, но черные у Аластера высохли. Миссис Г. (Грэм. – А. Л. ) узнала, что Аластер поручился за меня в банке, и пришла в ярость. Вчера отбыла в Ист-Хэддон. Мы с Аластером отвезли ее, набив машину доверху чемоданами, собаками и горничными, вернулись домой и, в тишине и покое, сели пить чай. В Ист-Хэддоне полно стариков, впавших в детство. Слугам, всем без исключения, – за шестьдесят. Во всех комнатах толкутся престарелые гувернантки или сиделки. Миссис Гатри приняла меня за Аластера. В таком доме Хэмишу и его жене будет не сладко. Прическа у нее – лучше не бывает. Дописал рассказ, который назвал «Равновесие», и отдал печатать. Рассказ необычен, но вроде бы совсем не плох.
Все утро писал письма, почитал Бергсона, а в двенадцать поехал на автобусе в Стратфорд – пообедать с Аластером. Зашел к его виноторговцу купить нам с ним рейнвейнского, однако в результате, соблазнившись названием – «Мутон де барон де Ротшильд», купил бордо. Оказалось отличным. Выпили по коктейлю в отеле «Шекспир», после чего пообедали в ресторане «Арден». Потом Аластер отправился к себе в типографию, а я – на «Двух веронцев» – пьеса ужасно глупая. Внутри у театра вид не такой устрашающий, как снаружи, но выстроен он плохо и неуютен. Зал насквозь «прошекспирен»: самые нелепые шутки вызывают у зрителей благоговейный смех. Выпили с Аластером чаю и вернулись в Барфорд, где, облачившись в свитера с высоким горлом, поужинали, после чего совершили многое из того, чего бы никогда не сделали, будь миссис Грэм на месте.Среда, 16 сентября 1925 года Утром взялся за «Республику» Платона. После обеда – в кинематограф. Как же я его ненавижу! Вечером к ужину – Джойс и Дадли. У меня брюки в клетку.
Четверг, 17 сентября 1925 года Опять читал Платона. Вечером с матерью в «Кингсвей» на «Гамлета» в постановке Барри Джексона [130] . Современные костюмы ничуть бы меня не смутили, не будь они очень уж изношенными, у женщин особенно. Гамлет плох, Горацио жалок, зато король и Полоний превосходны. Сцену «гонцов» с Розенкранцем и Гильденстерном почему-то выбросили – а жаль. Зато сцена дуэли поставлена безупречно. <…>
Четверг, 24 сентября 1925 года Надоело укладывать вещи. Вот-вот приедут Элизабет и Ричард и увезут меня в Астон-Клинтон.
Пятница, 25 сентября 1925 года Расписание еще не готово, и живу пока привольно. В своей речи перед учениками директор сказал, что он нисколько не похож на других директоров, которые, если ученик что-то разбил, его побьют; он же будет обращаться с учениками как с джентльменами и брать с них слово, что проступок больше не повторится. Говорилось все это в крайне неприятной, показной манере. После этого дал урок английского вялым, апатичным и абсолютно невежественным ученикам. После обеда мы с Ричардом до чая уныло слонялись без дела. После чая принимал экзамен, а потом учил мальчиков английскому. Ужин. Выяснилось, что ученик, сидевший за столом рядом со мной, уволен из моего Лансинга. Ричард готовился к занятиям. Купил ему в «Колоколе» пива, и мы его выпили у него в комнате.
Понедельник, 28 сентября 1925 года Опять ужинал и пил пиво в «Чайна-Харри». Клод дал мне почитать роман Вирджинии Вулф; что-то не верится, что он хорош.
Пятница, 2 октября 1925 года
Учил обезумевших детей. Играл в регби. Выпивал в «Колоколе».
Читал «Братьев Карамазовых».Пятница, 23 октября 1925 года Все надоело; тоска. Келли играл под дождем в футбол. Класс, где я преподаю рисование, никогда рисовать не научится. У них нет ни вкуса, ни мастерства, ни усидчивости.
Вторник, 27 октября 1925 года Опять ужинали с Ричардом в «Колоколе». Депутация от учеников явилась к директору с конвертом, а в конверт засунули вонючий кусок мяса, – но директор их не принял. Начал рисовать портрет Хью Лайгона – мой ему подарок ко дню рождения.
Среда, 28 октября 1925 года
Чепмен-энд-Холл прислал мне два фунта, мой плешивый брат – один, поскольку сегодня у меня день рождения. Мои тетушки прислали необычайно уродливый кисет. А из магазинов пришли счета. День выдался невеселый. Пошел было поиграть в футбол, но вернулся – уж очень устал. Ричард пошел купить крутых яиц – чтобы было чем ужинать после подготовки к занятиям.
Знай я в прошлом году или в позапрошлом, как пройдет мой день рождения, – ни за что бы не поверил. У Ричарда новый костюм.Четверг, 5 ноября 1925 года Какие-то гомики гонялись по парку за лисой, и мои безумные ученики нервничали. По словам Энн, она всегда немного боялась, что Ричард и Лиза сочтут ее дурочкой.
Пятница, 13 ноября 1925 года Вместо дивана в Голдерс-Грин – диван в Астон-Клинтон. Вовсю занимаюсь прерафаэлитами.
Суббота, 14 ноября 1925 года <…> По-прежнему увлечен прерафаэлитами. Могу без преувеличения сказать, что всю последнюю неделю живу с ними с утра до ночи. Утром – с Холменом Хантом, единственным прерафаэлитом, которого можно назвать неустанным, бесстрашным и добросовестным. Первую половину дня – с Миллесом, но не с ним самим, а с его модной биографией, написанной Литтоном Стрэчи [131] . Как же Миллес светится сквозь дотошные портреты кисти Холмена Ханта! А вечером, когда огонь в камине, ром и одиночество сделают свое тлетворное дело, – с пропитанным хлоралом Россетти [132] , о коем Филипп Марстон [133] сказал: «И почему только он не какой-нибудь великий король в изгнании, за возвращение на трон которого мы могли бы отдать свои жизни?!»
Понедельник, 16 ноября 1925 года Ничего.
Понедельник, 23 ноября 1925 года Элизабет весь день провела в «Колоколе»; обедали вместе. Вечером детям разрешили послушать радио – передавали концерт; пел отец Ричарда. Лишний раз убедился, что на дух не переношу это изобретение.
Понедельник, 30 ноября 1925 года
Лед и снег.
Вторник, 1 декабря 1925 года Лед.Понедельник, 14 декабря 1925 года <…> Купил себе брюки в Эйлсбери, а Ричард купил мне довольно симпатичный жилет. Надоели школа и ученики – почти все. Некоторые, впрочем, милы. Обычно хожу к ним поболтать по вечерам, и это самое лучшее время дня. Репетирую с ними сцену из «Бури». Играют отвратительно. Планы на следующие каникулы крайне расплывчатые. Боюсь, что от идеи ехать в Париж придется отказаться.
Вторник, 22 декабря 1925 года
<…> Вчера состоялась свадьба Ричарда и Лизы. Мы с Ричардом обедали в Беркли и в церковь явились с опозданием. Служба прошла благополучно – правда, Мэтью нарядился в клетчатые брюки, Джоан Тэлбот застукали в ризнице пьяной, а священник называл Ричарда Робертом. Лиза пообещала, что меня поцелует, и не поцеловала. Потратил уйму времени и Ричардовых денег, раздавая служкам чаевые, чуть было не дал пять шиллингов за уборку церкви престарелой Лизиной тетушке.