<…>
Вторник, 28 мая 1940 года Вызван в Лондон. По приезде читал в газетах про капитуляцию Бельгии и смотрел, как женщины торгуют флажками ко Дню животных. Постригся, обзавелся новыми брюками. Поехал в Министерство информации, где Грэм Грин поделился со мной идеей: приписать к вооруженным силам своих, официальных писателей. Сам же хочет в морскую пехоту, и Барнс – тоже. Сказал Грину, что идея, может, и неплохая, но при условии, что на Востоке мы будем постоянно держать оборону, а я окажусь к службе в армии непригоден. Вернувшись, обнаружил, что рота пребывает в большой тоске. Командующий ездил в Олдершот и получил приказ подготовить людей к участию в экспедиционных вылазках, для чего поднять их боевой дух.
Славный день 1 июня 1940 года [325]
Конец невеселой недели, ставшей еще более невеселой из-за противотифозной прививки, повергшей лагерь в самое мрачное расположение духа. У некоторых, стоило им сделать укол, начиналась истерика, и они теряли сознание. Маневры прошли на редкость вяло, а ночные учения и вспомнить стыдно. Только и разговоров об угрожающей нам «смертельной опасности». Дафф (министр информации. – А. Л. ) подает новости умно: воспевает героизм, которым сопровождалась сдача портов в Ла-Манше. На следующую неделю запланированы учения в арктических условиях. Переброс частей в Хэвент отменен. <…>
Вернувшись после безмятежного пребывания в Олтоне, узнал, что застрелился солдат из моей роты. Оставил адресованную командованию записку, где просит извинения за «хлопоты» и пишет, что очень хотел стать капралом – назначение, которое я ему сулил. Боится, как бы выпущенная им пуля никого не ранила. Санитары-носильщики, увидев кровь впервые в жизни, отказались выполнять свои обязанности. Последствия самоубийства растянулись на целую неделю. Было проведено расследование, после чего состоялись похороны с воинскими почестями. Сержанты развлекали родственников погибшего. Похороны прошли спокойно. Жившие с самоубийцей в одной палатке переезжать в другую желания не выразили. Боевые патроны покойник хранил у себя с Чатэма.Пемброк,
четверг, 4 июля 1940 года
Получили назначение в Хейверфордвест. Отъезд сопровождался привычной и никому не нужной спешкой. Батальон был выведен из лагеря в четыре утра, а потом до полудня простоял без движения. Кухня уже неделю не работает, и нас кормят, когда придется, мясными консервами и печеньем; капрал же, стоящий во главе провиантской службы, запил и ворует. Долгая дорога и позднее прибытие. В темноте заселились в неосвещенные, грязные квартиры. Всеобщее уныние. При дневном свете город предстал удивительным красавцем; жители добродушны и гостеприимны, квартиры, где мы разместились, приведены в порядок. Самое лучшее жилье заняла четвертая рота. Учения завершились, и мы приготовились к десяти дням райской жизни. <…> Бригадир издал приказ, запрещающий нашим женам следовать за нами, однако полковник этот приказ отменил, и я, не мешкая, отбил телеграмму Лоре; приехала в понедельник вечером и сняла вполне приличный номер в местной гостинице «Замок». День в расположении батальона начинался рано, и с двух часов дня до восьми утра я был свободен и мог жить в свое удовольствие. В конце недели поступил приказ покинуть город, в воскресенье утром выступили в Нейланд-Ферри и погрузились на маленький грязный корабль «Леди из Мэнна», где несколько дней ютились в невероятной тесноте в ожидании отплытия «не позднее чем через шесть часов». Еще одно судно, «Сент-Бриак», подошло к нам, и часть людей перебрались на него, после чего стало не так тесно. Лора приехала в Пемброк, но толком видеться мы все равно не могли – город и гостиница для жилья непригодны, и я отослал ее обратно в Пикстон. <…>Дабл-Бойз,
Корнуолл, среда 17 июля 1940 года
Командование производит «оценку» ирландского берега на предмет обстрела из минометов и противотанковых винтовок; запасы погрузят только в субботу; отдан приказ подготовиться к срочной высадке в районе Плимута. Командир полка предпринял непродуманную попытку совместить стрелковые учения с разгрузкой; в результате преодолели тринадцать миль походным маршем, дошли до какой-то деревни, где не нашлось ни капли питьевой воды, три четверти часа вели огонь по мишеням, прошли то же расстояние обратно и, по прибытии, получили нагоняй за неслаженность действий. Высадка планировалась – как, впрочем, и все наши передвижения – на редкость бестолково и суматошно. Старшие офицеры пьют без просыпу. После вполне необременительного ночного путешествия прибыли в Дабл-Бойз близ Лискерда. Вызвал к себе Лору, но повидаться не удалось. Наша задача – оборона Лискерда, вот только не вполне понятно, кому взбредет в голову его атаковать. Даже командир полка говорит, что не может избавиться от ощущения нереальности происходящего. <…>«Уайтсэнд-Бей»,
вторник, 6 августа 1940 года
Проведя десять дней в Дабл-Бойзе, растратив на оборону Лискерда непомерное количество фунтов стерлингов и еще больше – бьющей через край энергии морских пехотинцев, мы неожиданно получили приказ передислоцироваться на побережье и отправить двадцать процентов боевого состава в увольнение на двое суток. Эти двое суток при желании можно было провести дома, и люди, не обременяя себя напрасными поисками расписания поездов, разъехались по всей стране. Мы же, а также вторая и четвертая роты перебрались в гостиницу «Уайтсэнд-Бей», в которой и одной роте было бы тесновато. Из-за кухонной плиты фирмы «Ага» повздорил с полковником. Вселились в гостиницу и приступили к обороне побережья; четвертая рота расположилась в четырех милях от нас.
В увольнение уехал 30-го. Время пролетело незаметно. Ночь провел в Пикстоне, куда поехали на машине. Дочь нежна и ласкова, сын несговорчив и груб. Поездом в Лондон; ужин с родителями.Даундерри,
17 августа 1940 года
Утром, покинув расположение роты, – в Бейк-Хаус. Заседание военно-полевого суда началось поздно и закончилось рано; улизнуть удалось только в четыре. Морского пехотинца Морли привлекли к суду за то, что он заснул на часах, и свою вину подсудимый не отрицал. Однако я, из дружеских чувств, взялся его защищать; засвидетельствовал, сославшись на медицинское обследование, что у него синусит и что его поведение на посту – это подтвердил и сержант – сопровождалось сильнейшей головной болью. Представил также свидетельство, что спал он, как мертвый, и не проснулся бы даже с появлением дежурного офицера. Заранее подучил его сказать в свое оправдание, что он «задремал», и был потрясен решением суда признать Морли виновным; оглашен приговор будет позднее. <…>Беркенхед,
воскресенье, 18 августа 1940 года
<…> В Беркенхед прибыли в семь вечера; ничего не ели, если не считать того, что удалось в спешке и суете купить в Крю. Все это время тащили на себе неприкосновенный запас, состоящий из хлеба, маргарина и солонины; Тик, старший по поезду, пользоваться продуктовым пайком не разрешил. В Беркенхеде нас поджидал «Эттрик» – великолепный, новенький с иголочки транспортный пароход для перевозки войск – от щедрот Белиши. На борт поднялись лишь после переклички и погрузки багажа и боевой техники. Были накормлены только после десяти, а потом еще до полуночи грузились. <…>Среда, 21 августа 1940 года Отплыть должны были еще накануне, но задержались с погрузкой – пришлось перекладывать уже сложенное. В последнюю минуту выяснилось, что моторные лодки заправляются не бензином, а соляркой. К нам присоединяется рота третьего батальона, а рота пятого поплывет другим пароходом. Кого только не встретишь на борту: какой-то таинственный драгун в зеленых штанах – говорят, шифровальщик, офицеры общевойсковых и мобильных соединений, саперы, связисты, бессчетное число врачей. Оружие и боеприпасы в полнейшем беспорядке. На один револьвер всего по пять патронов. В четвертой роте не хватает десяти боекомплектов: ищем, сбились с ног. В столовых темно и людно. Долго беседовал с полковником о своих планах; расстались (если расстались) друзьями. Майор Тик отрастил усы. Перераспределение общих столов и кают. Всюду гражданские в военной форме. Толку от них не больше, чем от солдат. Поразительное отсутствие любопытства к цели нашей экспедиции. Поговаривают, что предстоит высадка десанта с боем.
Пятница, 23 августа 1940 года Объявлено: отплываем в 11.00. В 11.30 новое объявление: из-за штормового ветра из гавани выходить не рекомендуется. Раздаются увольнительные. Настроение приподнятое; всеобщее веселье, пьянка. Военная цензура то вводится, то отменяется. Власти понимают: скрыть тот очевидный факт, что морская пехота в Ливерпуле, невозможно. Более подробная информация отсутствует. По словам бригадира, москитные сетки при погрузке положены на самое дно. Прошел слух, что мы – резервный батальон резервной бригады. В два часа еще один слух: отплываем ночью. Увольнительные отменены. В четыре увольнительные разрешены. Вышел на берег, нашел католическую церковь, исповедался, купил себе шорты, пошел в кино посмотреть новости, пообедал в ресторане «Крокодил»: наглая барменша, скудный и дорогой обед. Ко мне присоединился Майкл М.Б. Отправились в театр: очень смешные клоуны в шоу «Деньги на бочку». Из театра – ужинать в «Адельфи»; французский ресторан до отказа забит морской пехотой.
Суббота, 24 августа 1940 года <…> Мне предложено на выбор: 1. В Скапа, нашем первом пункте назначения, сойти с парохода и вернуться в расположение дивизии для перевода в диверсионно-десантные войска; 2. Стать офицером разведки бригады; 3. Стать офицером батальонной разведки; 4. Стать зам. командира четвертой роты. Остановился, хоть и не сразу, на варианте номер три: во-первых, не хочу покидать батальон перед боевыми действиями, а во-вторых, вариант номер четыре означал бы, что Фаррер вновь становится младшим офицером, что заслуженно, но малоприятно. Возникают некоторые сложности с моим чином, но решили, что, ввиду предстоящих потерь, смогу оставаться капитаном «без места». Похоже, задачи, которые теперь перед нами ставятся, будут более скромными и потребуют меньше времени. Что-то сомневаюсь, чтобы мы пошли в тропики. Отплыли в десять. Вышли в море и двинулись в конвое. Пять миноносцев. В шесть сбросили глубинные бомбы – без видимого результата. Холодно, серо, безветренно.