<…>
Вторник, 13 января 1948 года Вернулся домой и обнаружил, что дети, воспользовавшись моим отсутствием, совершенно распоясались. Вечерами играл с Лорой в бильярд.
Четверг, 5 февраля 1948 года
<…> Начался Великий пост. Отказываю себе в вине и табаке. А вот Лора в вине себе не отказывает. В результате в воскресенье напились. <…>
Принятое в пост решение сесть за «Елену» так пока решением и осталось. Вместо этого написал дурацкую статью, несколько посланий в газеты и бессчетное число писем. <…>Понедельник, 16 августа 1948 года <…> Последние дни стоит адская жара; лето же в целом сырое и холодное. Дети дома. Тереза кричит не своим голосом, Брон ленится, Маргарет глупа, но прелестна, Харриет безумна. Всю прошлую неделю у нас прожила моя мать. Настроение у меня от ее пребывания не улучшилось – постоянно все хвалит. Уж лучше б она, как это свойственно старикам, жаловалась – тогда бы, по крайней мере, избавила меня от необходимости быть с нею вежливой. <…> Ничего не делаю. Цена успеха – праздность.
Воскресенье, 3 октября 1948 года К причастию. Эллвуд объявил, что уходит. Не стану его удерживать. С его уходом наша жизнь существенно переменится. Другого водителя не возьму: в век Простого человека довольствоваться буду малым.
Четверг, 28 октября 1948 года Мой сорок пятый день рождения. Непродуктивный и нездоровый год. Молю Бога, чтобы следующий был лучше.
Воскресенье, 28 сентября 1952 года
Поехали в гости к Беллоку. Предварительно обменивались многочисленными письмами и телефонными звонками с Джеббсами. Кингслэнд, Шипли. Фермерский кирпичный дом, угловой; рядом покосившаяся от времени ветряная мельница. У входа бидоны с молоком – есть, стало быть, молочная ферма. Выбежали поздороваться два сына Джеббса, один миловидный, в матроске, другой маленький, опрятный херувимчик с парализованной ручкой. Очень радушны. Графин с шерри. Просторный холл, по стенам книги и гравюры сентиментального содержания; фотографии. Чисто и уютно. Младший мальчик пошел позвать «дедушку». Приближающееся шарканье. Входит старик: растрепанная седая борода, черная куртка со следами остатков пищи и табака. Со времени нашей последней встречи похудел; улыбка радушная. Похож на старого крестьянина или рыбака из французского фильма. Поздоровались с ним в дверях. Пахнет лисой. Лоре поцеловал руку, а мне сказал: «Рад с вами познакомиться, сэр». Прошаркал к камину и опустился на стул. Все то время, что мы у него пробыли, безуспешно пытался раскурить пустую трубку.
– Старость – удивительная вещь. Человек превращается в шаркающее животное, но голова остается ясной, как у юноши.
Заметил в углу мою трость и велел внукам ее унести. А заодно – выбросить залетевший в комнату лист. Посмотрел в упор на Лору и сказал:
– Вы очень похожи на вашу матушку, не находите?
– Она выше меня.
– Английские женщины огромны. Равно, как и мужчины, – великаны.
– Я невысок.
– В самом деле? Судить не берусь.
В то, что говорилось ему, он вникнуть был не в состоянии, зато вещал с удовольствием. Говорил значимо, продуманно. И не забывал про вино, что в его весьма преклонном возрасте большая редкость. «Вино? А что вы думаете? За ужином мужчина должен выпивать не меньше бутылки» и т.д. «Писать стихи – дело хорошее. Стихи не забываются. В наше время поэтов наперечет. Я постоянно пишу стихи, великие стихи. Постоянно, но немного. Писать стихи – непростая штука». Перешел на французский и рассказал неприличную историю, за которую извинился. Заметил, что я не все понял. «Вы предпочли бы говорить на двух языках, сэр, или на одном?» Разговор не клеился. Пожаловался, что Нэнси Астор не пригласила его жену на ужин. Сообщил ему, что лорд Астор умирает; не смог взять это в толк. Принялся рассуждать о заносчивости богатых. Ни слова о религии. «Воскресенье? И что дальше?» «Сколько времени люди одинаково одеваются? (Мы были одеты совершенно по-разному.) С Французской революции?» Все попытки напомнить ему, как одевались во времена Директории, ни к чему не привели. «Что нынче говорят о Наполеоне? Что он злодей?» Но, подобно смеющемуся Пилату, ответа дожидаться не стал. Вино доставляет ему удовольствие, трубка действует на нервы. Истинных радостей мало. С нескрываемым наслаждением продемонстрировал ужасающую гравюру собора в Бове – «самую большую на свете».Бомбей – Гоа [426] ,
четверг 19 декабря 1952 года
В девять на такси в Гоа . Церковь «Бом Иисус» – много паломников. Могила Тускана в плотном кольце людей. В примыкающем к церкви монастыре кухарят в аркаде пилигримы. Между церковью и собором лавчонки: продается еда, питье и кое-что из церковной утвари. Толпы людей, 25 000 каждый день. Дети и женщины в индийской одежде, мужчины – в европейской. Некоторые в клобуках монашеских орденов. Очередь «на поцелуи» к месту погребения святого Франциска. На ступенях собора меня приветствовал священник отец Рибено: «Мистер Ву?» Патриарх, разыскивая меня, объехал весь Старый город. С Рибено и мистером Мерезе; на паях с братом владеет местной вечерней газетой размером в одну полосу, ее же издает и в ней же печатается. Рибено показал мне францисканский монастырь: много паломников, идеальная чистота, рядом старый патриарший дворец. Есть несколько красивых комнат, картинная галерея с хорошей живописью. Во францисканской церкви выставка религиозного искусства. Местное население по сей день чтит статуи: даже находясь в музее, целуют их, бросают монетки. (Святую Екатерину в церкви «Бом Иисус» недавно изобразили ступающей на облако, а не на магометанина.) Почитание тела в алтаре собора. Серебряную раку открыли, и показались останки (здесь их называют попросту «мощами»); из-под белого покрывала выглянула чернокожая ступня. Тело в полном облачении. Видны серое плечо и рука и серый, точно вылепленный из глины, череп. Решил воздать почести святому в другой день, при меньшем стечении народа.
Мистер Мерезе сел в машину вместе со мной и уговорил заехать в редакцию его газеты – располагается редакция на прелестной деревянной веранде. Брат. Женщина покупает конверт с изображением Святого Франциска. Пиво, бутерброды. К нам присоединился доктор Фред Да Са, пожилой человек без галстука и без зубов. Сказал, что безупречно говорит на всех языках и что спас жизнь Ганди, незаконно сделав ему в тюрьме операцию. «Все английские джентльмены любят стрелять. Постреляем с вами в воскресенье. У меня красивый дом с теннисным кортом. Я всегда стреляю мимо цели. А вы любите кабанить?» Я решил, что он имеет в виду «охотиться на кабанов», но оказалось, речь шла об употреблении кабана в пищу. Зазвал меня и братьев-газетчиков к себе на обед в воскресенье. <…> Приходил Да Са; подарил написанную им на португальском биографию Черчилля, показал автограф Черчилля. Следом явился местный журналист, чудовищный зануда, выспрашивал, что я думаю о Герберте Уэллсе как мыслителе. Сказал ему, что крупнейшими английскими мыслителями считаю С. Сайкса и Р. Нокса. Просидел до девяти вечера. После ужина директор местной гостиницы (пьян?) сообщил мне, что хотел бы написать книгу о политической теории на примере Гоа. Условиями жизни на Гоа он вполне доволен. Спал крепко и без снотворных.Суббота, 20 декабря 1952 года
Правительственная машина пришла в 6.30. В Гоа; утро необычайно холодное. Несмотря на ранний час, людей на соборной площади не меньше, чем накануне; лавчонки еще закрыты. К причастию в соборе. Меня узнал бородатый иезуит – поставил в начало очереди «на поцелуи». Поцеловал. Поехал обратно бриться и завтракать. После бритья пришел Да Са: «Все жители Гоа интересуются, как вы спали». Дьявольский шум. В одиннадцать – в Дом правительства. Короткая беседа по-французски с генерал-губернатором. Познакомился со многими официальными лицами, в том числе и с индийским архивистом Писсурленкаром. Красивый старый дом.
Забыл упомянуть: что все мои посетители проникают ко мне в комнату без стука. Может, правда, они и стучат, но шум такой, что я не слышу, а дверь не запирается.
Обедал во дворце патриарха. Патриарх – симпатичный, чистенький, сметливый старичок. Кроме него за столом коадъютор архиепископа и епископ Мадуры. Прислуживали три священника. Пять блюд. Пять сортов вина, в том числе португальское шампанское. Подарил ему «Святые места». Впечатления не произвело. Мадурский епископ перепил. После обеда сразу в часовню. Непрекращающаяся сиеста. Индийский консул прислал путеводитель. Белые здесь – не меньшая редкость, чем на реке Иренг [427] .
Узнал, что индийский консул в Гоа – христианин, и оставил ему свою визитную карточку. Зовут Винсент Коэльо.Воскресенье, 21 декабря 1952 года Месса в 8.30 в церкви Панджим. Мужчины на хорах или на паперти. В самой церкви – женщины и дети. В десять приехали на машине братья Мерезе вместе с отцом иезуитом Иренере Лобо. На пароме через реку. На противоположном берегу ряды ухоженных бунгало. Жители Гоа гордятся своими домами. Принадлежат дома в основном тем, кто служит в Африке или в Бомбее. Скромное жилище мистера Фреда Да Са. Жена и пятеро детей. Присоединился к нам, и, все вместе, поехали в Калангуте, по дороге остановились выпить пива в богатом доме семьи Пинто. Они – двоюродные братья братьев Мерезе и, как выяснилось, и Лобо тоже. Побывали в красивой старой францисканской церкви и в монастыре. Теперь здесь обосновались живущие в миру священники. Вино и комплименты. Сели обедать на невзрачном берегу под охраной полуголых полицейских. Кабан, приготовленный по рецепту Да Са. Отец Лобо совершенно обворожителен. Основал в Баге приют, и не один, там каждую пятницу искупительный крестный ход, причем идущий впереди должен нести тяжелый крест из тикового дерева. У Лобо доброжелательная, располагающая к себе улыбка: «Здесь у нас никакого флирта. Всё по-христиански». Браки устраивают родители: наводят справки о набожности невесты, приданом и сифилисе. Браков между кастами не бывает. Муж, как правило, большую часть жизни за границей, и жена становится хозяйкой дома. Никаких разводов. Даже до Салазара [428] , во времена правления масонов, когда развод был разрешен по закону, разводились очень редко.