Княжна сдула со лба выбившуюся прядь и решительно выпростала из разукрашенного чехольчика, привешенного к поясу, маленький нож. Глядя в возбужденные ее смелостью глаза боярина, Мстислава перекинула волосы на грудь и, не отрывая взора от Сновида, полоснула. Точеное лезвие, по которому извивались причудливые булатные змейки, – подарок отца, купленный на восточном торгу, – глядело хищно и остро, но даже ему не под силу было так просто справиться с толстенной косой. Мстише пришлось потрудиться, прежде чем в руке остался пучок волос, увитый зеленой шелковой лентой.
Она без слов протянула Сновиду его добычу.
Ничем не гордилась Мстислава так, как долгой косой – пышной, густой, меняющей свой цвет, словно поле спелой пшеницы, волнующееся на ветру. Ни одна из ее сестер не могла похвалиться подобным богатством, даже красавица Предслава. Ни разу в жизни дотоле княжне не приходилось подстригать свои волосы. Она скорее бы пролила собственную кровь, нежели рассталась хотя бы с одной золотой прядью, и Сновид знал, сколь велика была эта жертва, и оценил ее по достоинству. Он с благоговением принял подношение, прикоснувшись к нему губами, прежде чем спрятать за пазуху в заготовленном платке.
– Запомни: коли что стрясется, ленту эту повяжу на верею в воротах – будет тебе знамением. – Боярин вздохнул. – Прощай, душа моя, – прошептал он, сжимая ее маленькую ладошку в горячих тисках. – Близится день, когда я назову тебя своей.
Долго еще Мстислава, вернувшись в горницу и позволив сонной Векше освободить себя от неподобающего княжне наряда, ворочалась на чересчур мягкой и теплой постели. Встреча со Сновидом вместо умиротворения принесла лишь тревогу и гнетущее ощущение: они задумали неправильное. Но Мстислава всегда получала то, что хотела.
На самой границе сна и яви до слуха донесся протяжный, заунывный вой. «Откуда здесь взяться волку?» – испуганно подумала Мстиша, прежде чем провалиться в беспокойный и мутный, как болотная вода, сон.
2. Гости
Посольство зазимского княжича прибыло через три седмицы. Узнав, что самого Ратмира в нем не было, Мстислава почувствовала облегчение, но одновременно и обиду. Княжне-то казалось, что к такой невесте, как она, жених должен лететь быстрее ветра, а не присылать заместо себя какого-то там воеводу. Поэтому она только неприязненно фыркнула, когда утром к ней поднялась Гостемила.
Княгиня с упреком взирала на падчерицу, которая, поджав пухлые губы, с безучастным видом глядела в выложенное разноцветной слюдой окошко, пока Векша, вытирая испарину со лба, заканчивала убор своей госпожи. Мстислава, особенно раздраженная появлением окаянных гостей, уже успела несколько раз выбранить несчастную девушку, заставить ее дважды переплести косу и кинуться в Векшу бусами, цвет которых пришелся княжне не по душе.
– И не совестно тебе, – покачивая головой, прервала молчание мачеха. – Уж тени исчезли, а ты только проснуться соизволила. Хорт еще вчера ждал, что ты спустишься, с дороги его добрым словом приветишь. Будущего мужа ближник, как же не уважить.
Мстислава, не отрывая взгляда от окна, недобро прищурилась, но тут с другого конца покоев вынырнула старая Стояна.
– Полно тебе, княгинюшка, будет. Не кори ты дитя малое, сама не своя она, сердечная. – Нянька с удивительным для своего возраста проворством подхватила со стола расписную миску с пряниками и поставила перед Гостемилой. – Отведай, матушка, не побрезгуй.
Добившись, чтобы княгиня, только дабы угодить старухе, которую она уважала за мудрость и умение сладить со строптивой княжной, взяла угощение, Стояна заискивающе улыбнулась.
– Как себя-то вспомнишь в ее годы, аж слезы наворачиваются. Увозят в чужедальнюю сторонку кровинушку нашу, охохонюшки мои…
– Это тебе, Стояна, полно ее выгораживать. Небось, князь-батюшка не за первого встречного выдает. Разве зазимский княжич не завидный жених? Срам-то какой! Хорт с утра уже два раза приходил. Ратмир-де с ним подарки невесте передал, наказал тотчас вручить, а она – вон, нос воротит.
Княгиня с досадой крутила пальцами начавший таять пряник.
– Ах ты, безрукая! – неожиданно зашипела Мстислава, и Гостемила со Стояной чуть не подпрыгнули на месте. Княжна пихнула раскрасневшуюся, едва не плачущую чернавку так, что та почти упала. – Косу дернула! Да я тебя…
Княжна вскочила с лавки и со злостью топнула ногой, разворачиваясь наконец к мачехе. Красивое лицо исказила злоба, а серо-голубые глаза метали искры.
– Что ж ты Ярославу-то не отдашь в Зазимье, раз там и берега кисельные, и реки молочные?
– Опомнись, Мстислава, – ахнула Гостемила, – какая из нее невеста в такие лета! Дитя ж она малое. Да и разве можно младших поперек старшей выдавать? Овес вперед ржи не косят!
– А коли сбыть меня со двора надеешься, так я и рада идти! Вели отцу отдать меня за Сновида! – яростно выкрикнула княжна, сжав кулаки так, что перстеньки добела врезались в тонкие пальцы.
Гостемила побледнела и отбросила пряник обратно в миску. Руки оказались перемазаны липким медом, и княгине пришлось неловко держать их на весу.
– Сама знаешь, что батюшке заручиться подмогой соседской надобно, такие времена нынче. Да и разве не была ты за Ратмира просватана с рождения? Такая уж девичья доля, не в нашей власти это. Покорись, дочка, не ропщи против отцовской воли…
– Не смей называть меня дочкой! – выплюнула Мстислава, чуть подаваясь вперед и дрожа от ярости. – Ты мне не мать и советы твои мне не нужны! Мне, княжеской дочери, ты не ровня! Убирайся прочь!
Стояна отважно бросилась между мачехой и падчерицей, не давая Мстиславе продолжить свое наступление.
– Остынь, Мстишенька, – запричитала она, поглаживая девушку по запястьям. – Что ты, сердечная моя!
– Все отцу расскажу! – всхлипнула покрасневшая Гостемила, всплескивая руками, и подхватила складки платья грязными пальцами. – Ничего, найдется и на тебя управа, помяни мое слово! Найдется кто-то, кто собьет с тебя спесь! Жгуча крапива родится, да во щах уварится! – выбегая из горницы, с горечью посулила княгиня.
Мстиша подлетела к порогу и с силой захлопнула дверь, почти прищемив Гостемилин аксамитовый подол. Княжна заставила слуг настежь растворить окна, но еще долго ее преследовал тошнотворный, приторный запах мачехиного пота, и Мстислава знала, что нескоро теперь сможет посмотреть в сторону пряников.
Князь Всеслав поджидал Мстишу в маленькой повалуше, укрывшейся в верхнем венце терема. Кроме Мстиславы отец позволял подниматься сюда лишь старшей дочери да нескольким самым близким боярам.
Княжна любила тот особенный запах, что стоял в крохотных покоях, – старой, крепко выделанной шкуры, свежесрубленного дерева, чернил и заморского благовония. Запах детства. Запах отца.
Осторожно приоткрыв дверь, Мстиша заглянула внутрь, глядя слегка исподлобья. Она изо всех сил старалась напустить на себя обиженный вид, но уголки губ сами собой поползли вверх, когда ее глаза встретили отцовский взгляд. Мстислава пару раз взмахнула ресницами, все еще стоя на пороге, словно не решаясь войти, и Всеслав улыбнулся в полную силу. Отец не мог на нее сердиться, и она отлично это знала.
– Входи уж, входи, лиса, – пророкотал князь, хлопая большой ладонью по устланной узорочьем лавке рядом с собой, и Мстиша почувствовала, как от бархатистого отцовского голоса по коже побежали сладкие мурашки.
Она проскользнула в дверь и, бесшумно пролетев по шелковистому ковру, в два счета оказалась рядом с Всеславом.
– Тата, – промурлыкала она, прижимаясь к отцовскому боку и жмурясь от прикосновения теплой, могучей руки.
– Лиса, ну одно слово, лиса, – продолжал ворчать князь, гладя дочь по голове, но в речах его было лишь одно обожание. – Ты почто мачеху обидела? – прищурившись, спросил он, застигнув разомлевшую Мстишу врасплох.
– Уже донесла, – недовольно проговорила она, подбираясь.
Мстиша оскорбленно сложила руки на груди, так что серебряные запястья, поддерживающие пышные рукава, весело звякнули друг об дружку.
– Нехорошо, Мстиша, ай, нехорошо, – покачал головой Всеслав, опуская руки на колени. – А уж что неровней назвала, то совсем скверно.
Мстислава нахмурилась и покосилась на отца. Никто не видел его таким – благодушно журящим любимицу-дочь, терпеливым и снисходительным. Она могла вить из него веревки, но для всех прочих Всеслав оставался тем самым Буй-Туром, которым прозвали его еще в молодости, скорым на расправу с врагами, жестким, бесстрашным. Пусть даже меж черных кудрей, словно пена в волнах, уже пробежала седина, князь был по-прежнему крепок и силен.
– А разве неправда это? – вздернула голову Мстислава, подспудно любуясь тем, как красиво заплясали жемчужные рясна у пушистых висков. – Хоть и из бояр она, да роду ее против матушкиного – что воронам до соколов.
Всеслав насупился, а веселье помалу начало покидать его лицо.
– По любви ее взял, и уж если мне было не зазорно с ней породниться, тебе до ее знатности печали быть не должно.
– То-то же, – начала кипятиться Мстиша, – сам по любви жену взял, а меня за постылого выдаешь!
– Нас с твоей матерью никто не спрашивал, когда женили. Мы и друг друга-то первый раз увидели на свадебном пиру. Ты с мое поживи сперва, а потом судить принимайся.
– Тебе хорошо говорить, авось не на оборотнице женили! – в отчаянии выпалила она.
Брови Всеслава изумленно взмыли, словно он не мог решить, рассердиться ему или рассмеяться.
– Неужто и ты туда же? Бабы болтают, а ты и уши развесила?
– То не одни бабы болтают. Будто сам не знаешь, какая молва за зазимским княжичем стелется, – поджала губы Мстиша.
– Чего обо мне только языки не мололи, – усмехнулся князь, разглаживая пышные усы. – Только ведь от того, что диким быком прозывали, копытами да рогами, кажись, не оброс, – лукаво подмигнул Всеслав. – Как люди говорят, не заслонить солнышка рукавицей, не убить молодца небылицей.
– Да что ж я, пр