– И ты боишься, что сон сбудется? – спокойно, почти лениво спросил он.
Наверное, это было очевидно, но отчего-то Мстиша удивилась тому, как легко и буднично он облек в слова самый большой страх ее жизни.
– Да, – просто ответила она.
– А ты кому-нибудь рассказывала о нем?
– О волке? – не поняла Мстиша.
– О сне.
– Нет, – растерянно прошептала она после некоторого молчания. Перед глазами все еще стояла оскаленная морда.
– Ну а теперь рассказала. Ты ведь знаешь, что происходит со снами, которые рассказал кому-то?
Мстислава несколько раз хлопнула ресницами и сглотнула, ощущая себя так, будто Нелюб не озвучивал знакомую каждому с малых лет истину, а творил величайшее волшебство.
– Они… они не сбываются, – оторопело прошептала она.
– Вот именно. Они не сбываются. – Он сладко потянулся и повернулся на бок. – А теперь ложись. Если повезет, завтра нас ждет хороший день.
К Волынским выселкам они подошли даже раньше, чем надеялся Нелюб. Мстиша была настолько воодушевлена возможностью провести ночь под кровом – теперь ей хватило бы и хлева, – что ни разу не пожаловалась и шла так бодро, что Нелюб только диву давался.
Единственным, что омрачало радость, было его опасение встретиться в городе с разбойниками. Кто знает, не пустились ли они в погоню? Кажется, Чубатый и так что-то подозревал, а уж после того, как лихоимцы выпотрошили содержимое ларцов, наверняка смекнули, что Мстиша, как выразился помытчик, «птица высокого полета». Поэтому, пораздумав, Нелюб решил не заходить сразу в городок, а остановиться в одном из разбросанных в предместье хуторов.
Путникам дважды отказали, прежде чем без большой охоты их согласилась пустить хмурая вдова. Когда Нелюб с Мстишей вошли, она колола дрова. Покосившаяся изба давно требовала мужской руки, но небогатый двор был ухожен и чист. Нелюб пообещал за постой подлатать крышу и проконопатить щели в рассохшихся стенах, а первым делом забрал у хозяйки топор и сам принялся за работу.
Сложив руки на груди, вдова, назвавшаяся Словятой, с недоверчивой усмешкой смотрела на зазимца, вокруг которого быстро росла гора поленьев. Мстишин взгляд против воли тоже остановился на Нелюбе.
– Ладный он у тебя, – не отрывая взора от Нелюба, хмыкнула хозяйка. – Береги.
Мстиша покраснела и тут же отвернулась. Но если раньше причиной ее румянца был гнев, то нынче – нечто совсем иное. Мстислава тряхнула головой, не желая разбираться в себе и гоня прочь настырные мысли, а заодно с ними и образ помытчика, мерно обрушивающего топор на колоду.
Пообедав, Нелюб стал собираться в Волыню. К великому неудовольствию Мстиши, он решил, что будет гораздо безопаснее, если он сам сходит за всем необходимым. Мстислава, мечтавшая и повидать город, и погулять по торгу, и наведаться в калашный ряд, была вне себя от досады и разочарования, но Нелюб оставался непреклонен.
– Ты для того меня всю дорогу торопила, чтобы нынче на тряпки и пряники глазеть? – пытался увещевать он ее, но все без толку. Мстислава стала чернее тучи. – Ладно, – сдался Нелюб, – я сперва разведаю, а если ничего подозрительного не увижу, завтра свожу тебя. Только, чур, слушаться! – погрозил он мигом просветлевшей лицом девушке.
Но Мстислава поставила свое условие – купить кобылу. Груза у них теперь все равно не было, поэтому Мстиша со спокойной душой могла ехать верхом и больше не сбивать свои «несчастные ножки» в кровь. На отговорку Нелюба о том, что у него нет таких денег, она фыркнула и потрясла перед его носом увесистым кошелем.
Судя по вздернутой брови, Нелюбу не слишком-то по сердцу пришлась Мстишина просьба, но он все же отделил из запасов княжны несколько гривен и убрал в свою калиту.
Узнав о намерениях гостей, хозяйка посоветовала искать лошадь не в самом городе, а в соседней деревне, где, по ее словам, «и скотинка справнее, и люди честнее».
С уходом Нелюба сразу сделалось скучно и тоскливо. Мстислава не была привычна к одиночеству, а после недавних событий и вовсе стала чувствовать себя неуютно, когда Нелюбу приходилось отлучаться.
Бесцельно послонявшись по двору, Мстиша в тягостном ожидании уселась на лавку. Теперь, когда Нелюб ушел, стало казаться, что он не взял ее с собой вовсе не из-за опасений, а чтобы не обременяться. Разве сам он не говорил, что разбойники вернулись в лес? Должно быть, Мстишина строптивость просто стала ему в тягость. Да и немудрено. Нынче княжна сама видела, что, веди она себя послушнее и скромнее, возможно, ничего бы и не случилось.
А еще Мстислава так толком и не поблагодарила Нелюба.
Ей вдруг ужасно захотелось сделать для него что-то хорошее. Удивить и обрадовать. И заставить переменить о ней мнение. Доказать, что она вовсе не так плоха, какой Нелюб наверняка считает ее.
Руки зачесались, а от зарождающегося возбуждения сердце застучало весело и заполошно. Да и обстоятельства складывались точно нарочно для Мстишиной затеи: пока Нелюб дойдет до деревни, пока сторгуется, пока вернется. Так он вообще сегодня может в город не попасть. Зато Мстиша вполне успеет до торга сбегать и назад воротиться. Конечно, она не станет больше творить безрассудств и глупостей. Накроется Векшиным платком, да и вообще глаз поднимать лишний раз не станет. Только добежит до торга и купит Нелюбу самый лучший, самый дорогой и самый красивый плащ, который есть в Волыне. То-то он обрадуется!
Мстислава не терпела, чтобы между ее желаниями и их претворением в жизнь пролегал сколько-нибудь ощутимый зазор, поэтому, вызнав у Словяты кратчайший путь в город и лавки самых благонадежных аршинников, без промедлений отправилась в дорогу.
Волыня, небольшой, но зажиточный городишко, охваченный крепким бревенчатым валом, стояла на холме, и тропа все время забирала в гору. Но воодушевление и появившаяся привычка к ходьбе позволили Мстише без труда одолеть ее, так что вскоре она, весьма гордая собой, уже оглядывалась на главной площади.
Оживление и суета только добавили радостного волнения, и Мстислава целеустремленно отправилась на торжок. Нужно было успеть выбрать подарок и обернуться до прихода Нелюба.
Хотя Мстислава и закуталась в темный убрус, она почти сразу забыла данное самой себе обещание потупить очи долу. Да и разве можно устоять от того, чтобы после стольких дней, проведенных в дремучих лесах, не глазеть на расписные горшки, пестрое узорочье, блестящие побрякушки, а заодно нет-нет да и ловить на себе восхищенные взгляды парней?
Людская сутолока, шум толпы и заигрывающие улыбки были для Мстиши что долгожданный дождь для цветка после засухи. Она чувствовала, что наполняется силой и оживает, как бывает, когда первый раз после зимы выбегаешь во двор без тяжелой опостылевшей шубы. Мстиша купила у лоточника самый большой пряник и остановилась в сторонке, с наслаждением вгрызаясь в хрустящую сахарную корку. Она уже обошла все лавки и присмотрела плащ – багровый, из заморского сукна – да серебряную запону к нему. От суматошной кутерьмы рябило в глазах, а в голове стоял сладкий звон, словно после хмельного меда.
Мстиша собиралась доесть пряник и отправиться за своей покупкой, как вдруг ее внимание привлекли пронзительные крики. Она обернулась.
У одного из прилавков истошно верещала женщина и трепала за ухо мальчишку. Паренек, худой и оборванный, плакал, безуспешно пытаясь высвободиться, но мучительница – приземистая, ярко набеленная – и не думала его жалеть. Утянутая в меха и тесную, собиравшуюся пережабинами на ее дородном теле объярь, она, вероятно, была боярыней или купчихой. Мстислава с презрением отметила, что дорогие одежды сидели на ней неказисто, да и подобраны были без вкуса и умения. Наведенные алой краской щеки от крика стали вовсе свекольными. Она, не стесняясь, бранилась на весь торг, продолжая трясти несчастного мальчишку.
Хотя Мстиша и не признавалась себе, но ее неприязнь становилась тем сильнее, чем больше собственных черт она находила в отвратительной бабе. Давно ли она сама могла отругать беззащитную Векшу распоследними словами, а то и дать волю рукам?
Вокруг них собралось кольцо зевак, но никто не препятствовал истязанию. Что бы ни натворил парнишка, наказание уже превосходило всякую меру, и, с досадой оставляя недоеденный пряник, Мстислава решительно направилась к толпе. Она не привыкла сдерживать чувства, и нынче негодование взяло верх над осторожностью и необходимостью скрываться за чужой личиной. Безучастно смотреть, как измываются над парнишкой, который был едва ли старше маленькой Ярославы, Мстиша не собиралась.
– Ах ты, бессовестная! – осуждающе крикнула она, гневным голосом заглушая вопли боярыни. – Того гляди ухо ему открутишь! Пусти мальчишку, неужто не срамно тебе, здоровенной, с таким мальцом воевать?
От изумления боярыня замолчала на полуслове и отпустила парнишку. Все взоры тут же обратились на приосанившуюся и вызывающе вскинувшую голову Мстишу. Ее смелость и красота на время даже затмили собой наряд простолюдинки.
– Да как ты смеешь, мерзавка! – взвизгнула пришедшая в себя толстуха.
Зло прищурив глаза, она окинула Мстиславу с ног до головы пристальным взглядом. Только теперь Мстиша спохватилась, что на ней не княжеские одежды, а Векшины обноски. Пришедшие на ум слова Нелюба о том, что, притворяясь чернавкой, она продолжает вести себя как княжна, заставили ее сдержать волну поднимавшегося гнева. Она смолчала, лишь усмехнувшись в лицо боярыне.
– Ты на кого рот разеваешь, оборванка! – распаленная стычкой с мальчишкой, продолжала свирепеть баба.
– Смотри не лопни, а то вздулась, как тесто на опаре, – фыркнула Мстислава, насмешливо глядя на ставшую пунцовой боярыню. Никакие белила ее уже не могли спасти.
Краем глаза Мстиша заметила, как паренек, про которого все успели позабыть, медленно отполз в сторону на четвереньках, а потом поднялся и стремглав бросился прочь.
– Да я, да я тебя… – захлебываясь от возмущения, принялась, точно выброшенная на берег рыба, бесплодно открывать рот боярыня.