Но нынче все изменилось.
Если Нелюб не придет, окажется, что тот трепет в сердце, та беспричинная радость при его появлении, та теплота, что разливалась по телу рядом с ним, – все напрасно.
Мстиша уронила голову на колени и закрыла глаза. Ей страшно было думать дальше. Страшно признавать, что времена, когда каждую ночь перед ней вставал образ Сновида, давно минули. Что она уже и не помнила, когда в последний раз смотрела на голубые бусины и украдкой смахивала слезы.
Эти мысли стали столь же навязчивыми, сколь и несвоевременными. Нужно было соображать, как выбираться из западни, а не мечтать о человеке, стоящем неизмеримо ниже ее по положению. О человеке, с которым вскорости предстояло навсегда расстаться. О человеке, что даже не смотрел в ее сторону.
От стен и пола тянуло холодной сыростью. Мстиша свернулась клубком, с отвращением гадая, откуда исходит запах немытого тела: от нее самой или от засаленных досок. Впрочем, это было неважно. За ночь она успеет пропитаться им до костей.
Ночь. Неужели придется провести тут целую ночь?
– Красавица! – неожиданно раздался сверху хриплый шепот, заставивший задремавшую Мстиславу подскочить на месте. – Не спишь?
Мстислава затаила дыхание и медленно потянулась к чехлу на поясе. Сердце колотилось как бешеное.
– Спи, красавица, спи. А перед сном я тебе загадку загадаю: город пуст, во середке – куст, пятеро слепого в поруб волокут: туда идет – весел, обратно – голову повесил.
Шульга разразился вороньим каркающим смехом, и Мстиша поежилась от гадливости, но прохлада клинка вернула пошатнувшуюся твердость духа. Нет, она не станет покорной жертвой. Пусть только попробует к ней прикоснуться. Видят Пресветлые Боги, кровь Буй-Тура Всеслава, текущая в ее жилах, не водица!
Еще долго Мстислава настороженно прислушивалась к каждому шороху, ожидая нападения. Но в ту ночь боги, к которым она взывала, берегли ее, и, когда над колодцем тускло замерцали первые звезды, Мстиша провалилась в неспокойный прерывистый сон.
Она проснулась на заре, разбитая и озябшая, и вчерашняя тоска подступила с новой силой. Оставалось только ждать и надеяться.
Часы тянулись мучительно медленно. В тусклом дневном свете, что достигал земляного мешка, поруб выглядел еще отвратительней, чем ночью. На деревянных стенах были нацарапаны похабные слова и тут же, рядом с ними – имена богов. В углу смердела яма с засохшими нечистотами, и Мстишу не вырвало лишь потому, что желудок был пуст.
Пришедший с утра стражник, к неимоверному облегчению Мстиславы оказавшийся не Шульгой, спустил ей в ведре битую крынку с водой, кусок черствого хлеба и мерзкую жижу, больше похожую на коровье пойло, чем человеческую пищу. Княжна не смогла побороть брезгливости и взяла только воду.
Вытянув нетронутую еду наверх, стражник почти добродушно усмехнулся:
– Ничего, денька через три слопаешь все до крошки.
Не будет никаких трех дней! Нелюб придет!
Но почему тогда она до сих пор здесь? Почему, вернувшись вчера вечером из деревни, он тотчас не примчался за ней? Ответ был очевиден, но Мстиша отказывалась верить.
К середине дня набухшие серые тучи разродились мелким докучливым дождем, от которого невозможно было спрятаться. Мстиславе хотелось плакать от злости и отчаяния. Даже скотину и ту держали под крышей.
Поджав под себя ноги и нахохлившись как воробей, Мстиша пыталась согреться или хотя бы сохранить оставшееся тепло, но без горячей пищи, движения и хорошей одежды это едва ли было возможно, и она чувствовала, как костяная рука холода пробирается под ее тонкую рубашку.
Мстиша болталась в зыбкой дреме, пытаясь одновременно прислушиваться к происходящему наверху и не поддаваться унылым размышлениям. В какой-то миг почудилось, будто в глубине усадьбы закричали. Померещились несколько спорящих голосов, но вскоре все стихло. Мстиша еще некоторое время прислушивалась, но вспыхнувшая было искра надежды погасла.
Она не знала, сколько прошло времени. По-прежнему моросило, и вся ее одежда пропиталась влагой. Пытаясь согреться, Мстислава дышала на озябшие руки. Она начинала жалеть о том, что отказалась от сухаря, а вчерашний пряник, добрую половину которого по глупости выбросила, был точно из чьей-то чужой жизни.
– Мокнешь, красавица? – раздалось над головой, но Мстислава так оцепенела от холода, что даже не вздрогнула. – Чего ж твой мужик не идет? Ты тут студишься, а он, небось, вдову греет.
Не поднимая головы, Мстислава вскинула на Шульгу взгляд исподлобья. Стражник сидел на корточках, широко разведя колени в стороны, и смотрел блестящими сальными глазами, наслаждаясь и своей властью, и стыдом пленницы.
– Деньги нужны будут, ты только помани. – Он подмигнул. – У меня мошна тяжелая, – низко хохотнул Шульга и выразительно провел ладонью по паху.
Мстиша не выдержала и опустила голову. Ее пробрал озноб.
– Ишь, недотрога, – усмехнулся стражник и, бросив последний взгляд на пленницу, поднялся и скрылся из виду.
На Мстишу нашло отупение и безволие. Свернувшись калачом, она бездумно глядела в стену и сжимала рукоять ножа, не выпуская ее из хватки, даже когда наступила ночь.
Ей снился Нелюб.
Утром Мстислава едва заставила себя подняться с лавки. Одеревеневшее тело ломило, на посиневших кистях некрасиво проступали лиловые жилки.
Нелюб не пришел. Мстиша провела в жутком порубе вторую ночь, а его все не было. Значит, не стоило и надеяться. Он наверняка уже находился за вёрсты от злосчастного городишки. Ехал на новой лошади да радовался, что так удачно избавился от обузы.
Мстислава сжала зубы, пытаясь не расплакаться. Руки и ноги сковала слабость, но теперь рассчитывать можно было только на себя. Она снова открыла веки и оценивающе посмотрела наверх. От этого простого движения перед глазами все поплыло. Сколько здесь было – сажени полторы, две? Нет, Мстише никогда не вскарабкаться туда.
Небесная Пряха! Где были боги? Неужели они оставили ее, княжью дочь?
Зарычав, Мстиша, перебарывая сопротивление собственного тела, поднялась и попробовала уцепиться пальцами за деревянную стену, но лишь сломала ногти. Вторая попытка закончилась тем, что, наткнувшись на жирную многоножку, она в ужасе закричала и отпрыгнула обратно на лавку.
Мстиша должна была поговорить с посадником. Рассказать, кем является на самом деле. В конце концов, Мстислава знала такие подробности жизни княжеской семьи, что рано или поздно он должен будет поверить ей. Но тогда посадник отправит Мстишу к отцу. Не она ли говорила, что предпочтет такому позору смерть?
Нет. Нынче из холодного земляного мешка мысль о постыдном возвращении в Медынь уже не казалась Мстиславе такой страшной. Ведь иначе ее ждало рабство или лапы Шульги. Или и то и другое.
Мстиша закрыла лицо руками. В кои-то веки она пыталась сделать что-то хорошее, и чем все закончилось? Не реши она купить подарок Нелюбу, не сжалься над мальцом, нынче тоже бы шагала в сторону Зазимья.
Он бросил ее. Бросил, когда был больше всего нужен. Бросил, когда вся ее жизнь стояла на кону. Бросил, оказавшись ничуть не лучше Сновида, которого презирал за то же самое.
Послышался шорох. Мстиша вжалась спиной в ледяную стену, замерев в тревожном ожидании. На миг над колодцем мелькнула знакомая всклокоченная голова, а следом показалась спускаемая лестница. Мстиша похолодела.
Когда деревянные ножки с шуршанием утвердились на земляном полу, Мстислава нащупала клинок. В голове метались шальные мысли. Если ей не удастся убить его, то всегда можно… Ведь лучше так, чем…
Но мгновения шли одно за другим, а Шульга все еще стоял наверху. Наконец нехотя и новым, злым голосом он глухо велел:
– Ну, долго тебя ждать? Подымайся!
Дрожа от холода и слабости, но как можно скорее Мстиша принялась лезть, стараясь не смотреть вниз. Последние ступени были наиболее опасными. На самом верху лестница угрожающе закачалась, но Шульга и не подумал подать руку. Сумев сохранить равновесие и оказавшись на земле, Мстислава, переводя дух, хмуро посмотрела на стражника с немым вопросом. Тот скривил рот и неприязненно хмыкнул.
– Пошли, – небрежно бросил он и подхватил ее под локоть, направляя в сторону усадьбы. Но несмотря на грубость, Мстиша поняла, что Шульга больше не посмеет ее лапать.
Охранник и не думал объяснять, куда и для чего они идут, но в сердце Мстиславы снова затрепетала надежда, и с каждым шагом она становилась все сильнее. Миновав постройки, они завернули за угол и оказались на переднем дворе.
Когда Мстиша увидела Нелюба, у нее едва не подкосились ноги. Волна чистой, всепоглощающей радости обрушилась на нее, придав миг назад безвольному телу яростную силу. Мстиша стряхнула с себя пятерню Шульги и ринулась навстречу зазимцу.
Перед тем как броситься в объятия Нелюба, она успела заметить, как смягчилось его ожесточенное лицо и чуть опустились напряженные плечи.
– Нелюб, – только и сумела пропищать ему в шею Мстиша и улыбнулась, услышав над собой облегченный выдох.
Ее окутало теплом и запахом Нелюба, и следом Мстиславу словно прорвало. Впервые за эти несколько страшных дней она позволила себе расплакаться.
– Ну, будет, будет, – пробормотал Нелюб, крепко прижимая ее к себе и гладя по голове. – Пойдем, незачем тут задерживаться.
Легко подхватив Мстишу на руки, он понес ее прочь из усадьбы. Мстислава не оборачивалась, но чувствовала кожей буравящие взгляды.
За тыном их ждала телега.
– Словята отрядила, – пояснил Нелюб.
Он усадил Мстиславу на сено и, обежав ее с ног до головы внимательным взглядом и накрыв накидкой, пахнувшей сундуком и старыми вещами, подал увязанный в тряпицу кусок кулебяки. Он был еще теплым.
– Все Словята: и плащ дала, что от мужа покойного остался, и еды наготовила. – Нелюб устроился рядом. – Уж как она переживала за тебя, когда узнала.
Он коротко взмахнул вожжами. Столбики забора посадничьей усадьбы побежали сначала медленно, а потом все быстрее, и Мстиша сомкнула глаза. Когда она открыла их, проезжали злополучную торговую площадь.