Хотелось, чтобы та, другая мука пришла на смену этой. Отстраненно глядя на чавкавшую под лаптями грязь, Мстислава с болезненным предвкушением думала теперь о Ратмире. О том, как она не станет юлить и скажет ему в лицо всю правду. О том, как он откажется после этого брать ее в жены и прогонит с позором к отцу. Или, что больше походило на истину, как княжич, несмотря ни на что, все равно примет ее и станет мстить, изводя со звериной жестокостью. Мстислава окажется в безграничной власти оборотня, и тот припомнит ей и побег к Сновиду, и прямоту, и глупости, что она расскажет ему о Нелюбе.
Небесная Пряха, знала бы сама Мстиша, что именно подразумевалось под глупостями. Нет, она не станет об этом думать. Только не сейчас.
Еще утром, когда они переходили через жиденькую мутноватую речушку, Нелюб объявил, что отныне начинается Зазимская земля. К Мстишиному смущению, она не смогла заставить себя войти в брод – после того, как едва не утонула, вода вызывала у нее необъяснимый, почти безумный ужас. Но Нелюб не стал ни смеяться, ни неволить княжну, а молча подхватил на руки и перенес на другой берег.
До столицы оставалось совсем немного. Мстислава не спрашивала, сколько именно. На нее нашло странное оцепенение обреченности. Забавно, но они с Нелюбом в дороге потеряли почти все, что имели: деньги, сундуки с приданым, лошадь, пернатого друга. А Мстиша ко всему прочему рассталась и с любовью, и со стыдом. Казалось, что терять и вправду было больше нечего, и от этой шальной легкости кружилась голова.
Мстиша так ушла в собственные размышления, что удивилась, когда Нелюб объявил привал возле небольшой рощицы у поля. Разодетые в броский желто-алый убор клены выглядели неуместно нарядными на серой рогоже пасмурного неба, словно не ночевавшие дома гости наутро после чужой свадьбы. Дождь разошелся, и Нелюб решил переждать его под одним из зародов, одиноко раскиданных среди кошенины.
Внутри оказалось почти не мокро и душисто пахло свежим сеном. Нелюб собрал с вешала охапку посуше и устроил лежанку для Мстиславы. Блаженно вытянув ноги, она откинулась на сучковатую жердь и, вытащив из соломы засохшую ромашку, приладила ее к волосам. Нелюб уселся напротив. Было тесно, и ему пришлось согнуть колени. Мстиша с горечью вспомнила ореховый шалаш.
В котомке лежали остатки Словятиного пирога, но почему-то есть ни одному из них не хотелось. Раньше между спутниками никогда не возникало неловкости. Все было просто и понятно, и каждый знал свое место, но нынче привычный порядок невидимо сдвинулся. Все поменялось, и им уже не притвориться, будто ничего не случилось. В воздухе, точно набрякшая дождевая туча, висела недосказанность.
Мстиша почувствовала приступ злого веселья. Хотелось раздразнить Нелюба, поддеть его, вывести из ненавистного ей равновесия, чтобы он тоже ощутил, каково это, когда душа истерзана на клочки, когда раздрай в сердце и мыслях.
– Откуда у тебя это? – спросила она, дернув подбородком в сторону Нелюба.
Его брови приподнялись, словно она вывела его из глубокого раздумья. Мстислава давно не говорила с ним так. Это был голос той, далекой уже Всеславны, которая величала его смердом и выходила из себя от любого сказанного поперек слова. Этот голос звучал нынче слишком неискренне, и Нелюб чуть заметно поморщился, будто услышал перебор расстроенных гуслей.
– Это? – раздражающе кротко спросил он, прикоснувшись к рубцу на щеке.
Мстиша кивнула. Нелюб немного помолчал, а потом так же тихо ответил:
– Камень.
– Кто-то кинул в тебя камнем? – нахмурилась Мстислава. – Кто?
Губы Нелюба дернулись в короткой улыбке:
– Кто-то, кто сильно меня ненавидел.
Наступила тишина, и Мстиша поняла, что он не скажет больше ни слова. Но она по-прежнему сердилась и не собиралась оставлять его в покое, поэтому показала взглядом на его надбровье.
– А тот?
Нелюб рассеянно нашел шрам пальцами, точно успел забыть о его существовании, и обезоруживающе улыбнулся:
– Этот – с детства. Сорвался с сосны. Там на вершине было вихорево гнездо. – Он опустил руку и бездумно коснулся завязок на мехах с водой. – У нас верили, будто если отломить от него веточку, она исполнит желание. Ох и ругалась же матушка, – тепло улыбнулся он.
– И как, получилось? – Нелюб вскинул на Мстишу вопросительный взгляд. – Желание сбылось? – уточнила она.
На просветлевшее лицо Нелюба набежала тень. Он опустил глаза и помотал головой.
В этом движении было столько детской беспомощности, что у Мстиславы сжалось сердце. Она забыла, что злилась на Нелюба, что начала этот разговор, чтобы задеть его. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она потянулась и коснулась его щеки.
Нелюб вздрогнул и зажмурился. Его плечи окаменели, а руки напряженно застыли. Кажется, он прилагал усилия, чтобы не сбросить с себя ее ладонь.
Не позволяя его безмолвному сопротивлению помешать ее порыву, Мстислава погладила заросшую щетиной скулу.
– Перестань, – хрипло выговорил Нелюб, не открывая глаз.
– Почему? – выдохнула Мстислава. Голос почти не слушался от волнения.
Нелюб разомкнул веки так, словно это далось ему с трудом. Некоторое время он смотрел ей в глаза, а потом взглядом быстро скользнул чуть ниже, к шее, и губы дрогнули в злой усмешке. Он отвел голову, уворачиваясь от касания, а в прищуренных очах загорелся мстительный огонек.
– На безрыбье и рак щука?
Мстислава неловко положила отвергнутую руку на колени и непонимающе нахмурилась.
– Что?
– С боярином не сладилось, так и вахлак сойдет?
Мстислава хотела возразить, но слова встали в груди комом.
– Это… Это неправда, – заикаясь, ответила она, чувствуя, как лицо покрывается красными пятнами.
– Да? А что же тогда? – Кажется, Нелюбу удалось полностью справиться с нашедшей на него слабостью, и теперь он безжалостно наступал на Мстиславу.
– Я… Я и сама не знаю, – пробормотала она, в свою очередь отводя глаза.
– Зато знаю я, – горько усмехнулся он, очевидно, не собираясь больше щадить ее. – Одна избалованная княжна заскучала дорогой и нашла себе развлечение. Устроила игру. Как иные люди пытаются приручить лесных зверьков, так наша княжна задумала приручить человека. – Нелюб чуть придвинулся к ней, и Мстиша против воли попятилась, вжимаясь спиной в жердь. – Пусть он грубый, неотесанный мужлан – тем лучше. Чем диковиннее зверушка, тем любопытнее с ней забавляться!
– Это неправда! – воскликнула Мстислава, рассерженно ударяя сжатыми кулаками по соломенной подстилке.
Нелюб хмыкнул и разочарованно покачал головой.
– Носишь на себе подарок одного, сговорена за другого, а от безделья решила призарить третьего? Только что будет со мной? Что будет, когда ты натешишься? – Его голос стал жестким и холодным. – Что будет, когда мы дойдем до Зазимья? Хотя зачем тебе утруждаться и думать о таких пустяках. Ты ведь в жизни не позаботилась о другом человеке, с чего бы начинать теперь? Поиграешь да выбросишь, точно камешек, подобранный со скуки по дороге. Зачем он тебе там, где будет ждать ларец с самоцветами?
– Меня ждет не ларец с самоцветами, а волчишня!
Нелюб без сочувствия развел руками:
– Ты добровольно в нее идешь.
– Нелюб! – попыталась остановить его Мстислава, но он и не думал быть снисходительным.
– Неужели тебе невдомек, что не все чувства бывают правильными? Что не всем своим желаниям можно следовать? Ты слушаешь лишь сердце и забываешь о разуме! Не думаешь о последствиях! О том, что твои поступки принесут другим людям.
– И что же мне делать, если я вижу тебя во снах? Если пальцы горят от того, как сильно я хочу прикоснуться к тебе? Если, стоит мне закрыть глаза, передо мной встает твое лицо?! – яростно выкрикнула Мстиша.
– Держать это при себе, вот что! Я же держу! – сквозь зубы прошипел Нелюб, и сердце Мстиславы подпрыгнуло от нечаянно подаренной надежды. – Думаешь, я каменный? – почти умоляюще прошептал он, и Мстислава впервые заметила отблеск затаенной муки в его глазах, но это лишь сильнее разозлило ее.
– Да, думаю! – И больше не крепясь, Мстиша в отчаянии замолотила кулаками в его грудь. – Думаю! Камень! Бездушная ледышка! Деревянный чурбан!
Нелюб не мешал Мстише, снося ее яростный припадок со снисходительностью взрослого, глядящего на вычуры ребенка и терпеливо дожидающегося, пока тот выбьется из сил. Мстиша действительно вскоре выдохлась и обреченно простонала, когда он наконец перехватил ее руки. Сжав плечи девушки, он заставил ее посмотреть на себя.
– Не нужно делать того, о чем потом пожалеешь, – словно увещевая неразумное дитя, проговорил Нелюб.
Горячность, мгновением ранее проглянувшая в его голосе, исчезла, и вот он уже снова держал чувства в привычной узде.
Ей никогда не пробиться сквозь эту стену.
– Еще хуже – жалеть о том, чего не сделал! – с жаром ответила Мстиша.
Лицо Нелюба расплывалось перед ее затуманенным слезами взором.
– Я не хочу, чтобы ты возненавидела меня еще сильнее, – новым, надломленным голосом проговорил он, и Мстиша, сама не понимая отчего, похолодела.
– Я не ненавижу тебя, – растерянно возразила она.
Нелюб отвел взгляд и отпустил ее плечи. Сразу стало зябко.
– Это только дело времени, – глухо вымолвил он, отодвигаясь.
В наступившем молчании было слышно лишь, как капли тихонько шелестят по соломенной крыше да шебуршатся в траве полевки. Мстиша еще некоторое время смотрела на Нелюба, но он не встречал ее взгляда, давая понять, что говорить больше не о чем.
Она сердито вытерла выступившие слезы и принялась быстро поправлять сбившуюся одежду и отряхиваться от приставших былинок.
– Пошли, – сухо велела Мстислава. Она была готова услышать возражения, ведь лило как из ведра, но Нелюб не прекословя поднялся.
– К темноте дойдем до деревни, – по-прежнему не встречаясь с ней взглядом, сообщил он. – Там на отшибе есть заброшенная изба, в ней заночуем. А оттуда и до столицы рукой подать.
Мстислава безучастно пожала плечами. Ей было все равно. Ей даже нравилось, что по лицу хлестали дождевые плети, а кожа скукоживалась от холода. Может, Мстиша заболеет. Ну и пусть. Чем хуже, тем лучше. Любая телесная боль годилась, чтобы отвлечь от творившегося в душе.