На сером небе грязной спутанной куделью громоздились тучи. Лес помрачнел, и среди голых ветвей лихорадочным румянцем брусвенели тяжелые гроздья рябиновых ягод. Мстислава тщетно пыталась закрыться от ветра, который остервенело срывал последние листья, заставляя те метаться вдоль дороги ошалелыми желтыми птицами.
Они и в самом деле доковыляли до какой-то богами забытой веси к вечеру. Нелюб отлучился к старосте спросить разрешения занять полуразвалившийся сруб, видимо, когда-то стоявший на опушке, а нынче почти съеденный наступившим лесом, и вскоре путники уже обустраивались внутри. Нелюб – понурый, мокрый до нитки и потемневший – сразу принялся за дела. В подпечеке оказался небольшой запас сухих поленьев и скалья, и он быстро развел огонь.
Продрогшая до костей Мстислава стояла напротив постепенно раскалявшегося устья, чувствуя себя слабой и бесполезной, пока Нелюб ходил по воду и выкладывал их подмокшие припасы.
– Поешь. – Он сунул ей в руку кусок пирога и накинул на плечи Словятин плащ. – Сейчас согреешься.
Не чувствуя вкуса, Мстиша послушно принялась жевать. Нелюб задержался рядом, нерешительно комкая шапку в руках, точно хотел что-то сказать, но Мстиша не отрывала застывшего взора от огня. Нелюб вздохнул и, надев шапку, вышел из избы. Вскоре со двора донесся мерный стук топора.
Мстиша решила, что не станет говорить с ним до самого Зазимья. Благо окончание путешествия было не за горами.
Она подошла к оконцу и отодвинула кусок мешковины, которым оно было завешано. Дождь кончился, и небо немного прояснилось. Из-за кривых елей проглядывала палевая луна. Наверняка им бы хватило дров до завтра, но Нелюб упрямо раз за разом обрушивал топор, и во мраке Мстислава видела лишь тусклый блеск взлетающего и падающего лезвия.
Что ж, у него хотя бы было занятие.
Мстислава принялась разглядывать избу. Голый стол, лавка да печь, вот и все убранство. Пахло пылью и мышами. Здесь давно никто не жил, даже домовой, и тишину нарушало только потрескивание горящих поленьев. Сверчков и тех не было слышно. Мстиша вздохнула, обдумывая предстоящую ночь. Они так намерзлись, что ложиться придется на печи, но от мысли о том, чтобы снова оказаться рядом с Нелюбом – и одновременно так далеко от него, – скручивало живот.
Вдруг до Мстиславы донесся приглушенный крик.
Все внутри замерло. Неужели этот полный боли и страдания голос принадлежал Нелюбу? Разве с ним могло что-то случиться?
Мстислава выскочила на улицу. Как он вообще мог колоть дрова в такой темноте? Спотыкаясь о раскиданные бревна, она подбежала к поленнице. Рядом с колодой на земле валялся топор, но самого Нелюба нигде не было видно.
Сама не зная зачем, Мстиша подняла топор.
– Нелюб? – позвала она. – Нелюб! – крикнула она в затаившуюся черноту, крепче сцепляя пальцы на рукояти и беспомощно оглядываясь по сторонам, но ответа не последовало. – Нелюб, – прошептала Мстислава, дрожащими руками сводя края распахнувшегося плаща и с отчетливой ясностью понимая неотвратимость случившейся беды.
Мстиша сидела, прижавшись спиной к теплому боку печи, и невидящим взором смотрела в одну точку перед собой, бездумно теребя размохрившийся подол. Поплатившись заножёнными пальцами, она занесла в дом все поленья, что успел наколоть Нелюб, и теперь была спокойна хотя бы в одном – на ночь дров хватит.
Мстислава заперла дверь на засов и держала топор при себе. Ее до сих пор колотил озноб.
Поначалу она напряженно прислушивалась к каждому звуку, но ничего не менялось: снаружи лишь угрюмо завывал ветер, да где-то далеко побрехивали собаки. Сколько она ни звала, сколько ни искала – Нелюб как сквозь землю провалился.
Его не мог взять леший. Лес для Нелюба был родным домом, и Мстислава не верила, что он стал бы причинять ему зло. Если на него напали разбойники, то почему не тронули ее? У них нечего было брать, да и Нелюб бы не сдался без боя. Мог ли он уйти сам? По своей воле? Нет. Нелюб бы не бросил Мстишу. Никогда. Даже после всего произошедшего между ними.
Что, если Нелюбу нужна помощь? Что, если, пока Мстислава тряслась от страха, запершись в избе, он умирал где-то, брошенный и покинутый? Что, если тот единственный стон был мольбой? И вместо того чтобы обыскать лес, она трусливо затворила засов и сжалась в дрожащий комок.
Но что маленькая, беззащитная Мстиша могла сделать? Это Нелюб всегда выручал ее из беды, не наоборот. И мысли Мстиславы снова начинали ходить по кругу.
В пустом доме было страшно. Она чувствовала, как из темных углов на нее глазело что-то – мелкое, убогое, но недружелюбное и злорадное. Нечисть, расплодившаяся здесь после ухода домового. Мстиша жалась к печи и поддерживала огонь, потому что знала – они боятся. Они не тронут, пока живо чистое пламя.
Нужно было только переждать эту ночь.
Мстиша боялась уснуть, но усталость брала свое, и несколько раз она вздрагивала, выныривая из затягивавшей ее дремотной пучины. Глаза слипались, а слабеющие пальцы разжимались, выпуская топорище. Утром она пойдет к старосте, и он поможет ей разыскать Нелюба. Надо только досидеть до утра.
Она вздрогнула, когда услышала жуткий пронзительный крик. Подпрыгнув от неожиданности, Мстислава ударилась головой об печь и принялась лихорадочно озираться. Кажется, она все-таки уснула. Изба тонула в пепельном сумраке занимавшегося утра, и нынче Мстиша могла разглядеть паутину, висевшую по углам, точно сети в рыбацкой хижине. Но вдруг крик повторился, и сердце едва не вырвалось из груди.
Мстиша вскочила, но онемевшие от долгого сидения ноги подкосились. Она кое-как доковыляла до порога, подгоняемая непрекращающимся визгом. Трясущиеся руки отказывались служить, но ей удалось отодвинуть засов, и, распахнув дверь, она в неверии воззрилась на метавшуюся по двору птицу. С ее цевок свисали оборванные опутенки.
– Бердяй! – не сдержала изумленного крика Мстиша. – Миленький, как ты здесь очутился!
Но ястребу, кажется, было не до любезностей. Он подлетел к ней и тут же взвился куда-то в лес, снова издав тревожный, душераздирающий крик. Мстиша замерла на пороге, не понимая, что происходит. Бердяй взмыл перед ней, подлетев так близко, что она испугалась, прикрыв лицо рукавом. Но птица опять кинулась в сторону леса, продолжая досадливо и гневно кричать.
– Да ты зовешь меня, – наконец догадалась Мстислава и с сердцем, колотящимся у самого горла, ринулась за Бердяем.
Бежать далеко не пришлось, и Мстиша едва не упала, остановившись на полном ходу от сковавшего тело ужаса. Окутанный молочным туманом, он лежал под кустом, грязный и окровавленный. Но это был Нелюб, ее Нелюб, и, позабыв о страхе, Мстиша в два прыжка преодолела разделяющее их расстояние и упала на колени подле помытчика.
– Нелюб!
Он лежал на животе, с головой, повернутой набок, безвольно раскинув руки и ноги, и Мстислава осторожно коснулась его плеча. Тело зазимца, настолько горячее, что она ощущала жар через промокшую рубашку, прошибали волны мелкой дрожи. Во всяком случае, он был жив.
– Нелюб, – сипло повторила Мстислава, чувствуя, как горло перехватывает от жалости.
Она неловко отняла руку, не зная, как поступить, и вдруг разглядела, что та была в крови. Мир вокруг пошатнулся, и Мстише потребовались усилия, чтобы удержать равновесие. Ее замутило, а к нёбу подступило кислое жжение. Мстислава старалась не дышать, но запах крови, мокрой земли и гнилых яблок уже ворвался в ноздри.
Дрожащей рукой Мстиша откинула слипшиеся волосы с лица Нелюба. Он простонал и чуть шевельнулся, а потом открыл веки.
Мстислава отшатнулась. Его очи были красные и чужие. Золотые радужки помутнели, и некоторое время взор Нелюба беспорядочно блуждал, пока не остановился на глазах Мстиши. По его лицу скользнула тень узнавания, и, с трудом разлепляя спекшиеся губы, он прохрипел:
– Уходи.
По спине заструился холодный пот.
– Что стряслось? Где ты… – начала причитать она, но Нелюб резко оборвал ее.
– Прочь!
Кажется, на этот злой окрик у него ушли последние силы. Нелюб сомкнул веки, и бледно-зеленоватое лицо, на котором особенно отчетливо виднелись кровавые разводы, болезненно исказилось. Он простонал и вдруг судорожно скрючился, его тело затрясло еще сильнее, руки лихорадочно заскребли по грязной земле, и Нелюба начало тошнить.
Мстислава отпрянула с такой силой, что не удержалась и упала на мокрые листья. Она хотела, но не могла отвести взгляд, точно прикованная глядя, как изо рта Нелюба изрыгается что-то красное и отвратительное. На миг показалось, что в розовато-белом месиве мелькнул комок то ли перьев, то ли меха, похожий на птичью погадку, но больше Мстиша не могла смотреть. Запахло рвотой и сырым мясом, и, едва успев отползти в сторону, она согнулась в мучительной корче.
Когда желудок полностью опорожнился, Мстислава, утершись рукавом и собравшись с духом, обернулась на Нелюба.
Он снова лежал неподвижно, и она старалась не смотреть на бледно-алую кашу, от которой все еще поднимался легкий пар. Мстиша хотела встать, но подняться в полный рост не хватило сил, и, сгорбившись, она добрела до Нелюба, опустилась возле него на колени и замерла. Ей было стыдно за свою слабость после всего, что он сделал для нее. После всего, что они вместе пережили.
Она сорвала с ветки несколько листьев и, превозмогая новые приступы дурноты, сжимавшие обессиленный живот, вытерла с лица Нелюба остатки крови и желчи. На его лбу выступила испарина, а кожа сделалась серой. Грудь едва вздымалась, дыхание стало частым и отрывистым.
– Что с тобой, Нелюб? – прошептала Мстислава, и ее сердце сжалось от сострадания и страха.
Его голос, его взгляд, его повадки – все это казалось чужим. Был ли он хмелен, или кто-то проклял его? Она лишь знала, что Нелюб находится в опасности и нуждается в лечении и уходе.
Мстиша беспомощно оглянулась по сторонам. Надо было как-то переместить его в дом, к теплу и огню. Она попыталась ухватить Нелюба за плечи, но он оказался слишком тяжелым. Тогда Мстиша вспомнила о плаще. Расстелив его на земле, она не без труда перевалила тело зазимца на накидку и потащила к избе. Полотно выскальзывало из мокрых пальцев, Нелюб жалобно стонал и норовил скатиться, и ей приходилось то и дело останавливаться, что