бы отдышаться. Кому принадлежала кровь, в которой он был перемазан с ног до головы? Возможно, Нелюба ранили, и нужно как можно скорее осмотреть его.
Хорошо, что дом просел, и покосившийся порог оказался не слишком высоким. Но даже так Мстиша порядком измучилась, пока втаскивала Нелюба внутрь. О том, чтобы положить его на печь или хотя бы на лавку, не было и речи. Мстиславе никогда не удалось бы справиться с такой задачей, и она решила оставить его на полу подле печи. В заброшенной повети нашлась старая мякина и несколько прохудившихся рогож, из которых она соорудила подобие подстилки. Перекатив Нелюба на нее и накрыв сверху плащом, Мстиша подбросила в печь дров и поставила на шесток глиняный горшок с водой. Нужно было осмотреть Нелюба и смыть с него грязь. Мстислава достала из его сумки, в которой они хранили все немногие уцелевшие вещи, свою чистую рубаху и оторвала у нее подол.
Кажется, тепло подействовало на Нелюба благотворно, во всяком случае, его кожа слегка порозовела, но лихорадка усиливалась, и он начал беспокойно метаться и что-то бессвязно бормотать.
Мстислава обмакнула тряпку в подогретую воду и осторожно откинула полу плаща. На рубахе не было сухого места, и она бережно сняла ее. Отложив сорочку в сторону, Мстиша снова испытала прилив тошноты: на боку Нелюба зияла рваная рана. Потревоженная, она засочилась, и Нелюб заскрежетал зубами от боли.
Мстислава застыла. Тряпка вывалилась из пальцев, а руки, испачканные в крови, заходили ходуном. Не вытерпев, она вскочила и, едва не опрокинув скамью, выбежала вон из избы.
Привалившись спиной к двери, Мстиша принялась жадно глотать влажный туманный воздух. Холод потихоньку остужал ее разгоряченное лицо, и, подняв глаза к равнодушному осеннему небу, она заплакала.
Верно, тогда Нелюб назвал ее хилой неумехой. На что Мстиша годилась, если не могла даже помочь тому, кто был ей дороже всех на свете? Никчемная избалованная девчонка, вот кто она такая!
Мстиша зло топнула ногой и, утершись грязным рукавом, поспешила обратно. Руки тряслись, но она была полна решимости побороть проклятое малодушие и брезгливость. Она станет есть землю, если это только поможет Нелюбу.
Мстислава не имела ни малейшего понятия о врачевании, догадываясь лишь, что необходимо убрать грязь и запереть кровь. Она оторвала новый кусок от рубашки и, свернув его вчетверо, осторожно приложила к ране. На белом сукне мгновенно проступили алые пятна, и на задворках сознания пронеслось воспоминание о Стояне, протиравшей бруснику для сбитня. Сырой, железный запах ударил в ноздри, и Мстиша пошатнулась. Изба завертелась, черный потолок стал быстро приближаться, белое пятно обнаженной груди Нелюба запрыгало, двоясь перед глазами. Виски сдавило ноющей болью, и Мстислава уткнулась носом в собственный рукав, стараясь восстановить сбившееся дыхание.
Трясущиеся пальцы не желали слушаться, но она заставила себя обтереть кожу Нелюба. Вода в горшке быстро сделалась мутно-ржавой, и Мстиша старалась не смотреть на нее. Как могла, она вымыла Нелюба и, закончив, осторожно прикрыла его по-прежнему дрожащее тело плащом и своей вотолой.
Больше Мстиша ничего не умела. Нужно было звать на помощь.
Подоткнув Нелюба со всех сторон, она забросила в печь последние дрова и, тихонько прикрыв дверь, выскользнула на улицу. Она не знала, куда идти, поэтому, добравшись до деревни, постучалась в первый попавшийся дом.
Только встретив испуганный взор хозяйки, Мстиша поняла, что выглядит дико и страшно. Не по погоде одетая в одну рубашку и замызганную понёву, с нечесаными несколько дней волосами, измаранными руками и лицом, она походила на попрошайку. Она и была попрошайкой, не имевшей и резаны за душой и молившей о помощи.
Впрочем, лицо женщины чуть смягчилось, когда Мстислава почти спокойно объяснила, в чем суть. Для достижения своей единственной цели Мстиша была готова на все, и это придало ей отчаянной решимости. Хозяйка отправила ее в другой конец деревни к знахарке Воробьихе.
Дверь Мстише открыла грузная старуха с недоверчивым взглядом.
– Помоги, госпожа, – отбросив гордость, поклонилась княжна бабке. – Мужа в лесу покалечило, ранен он, без памяти лежит.
– Ишь ты, – презрительно кривя толстые синеватые губы, передразнила Воробьиха, окидывая Мстишу пристальным взглядом с головы до ног. – Как встретят на улице, так на иную сторону норовят перебежать, а как кочет клюнет в задницу, так сразу – госпожа.
– Не ведаю я, чем тебя соседи прогневали, а мы путники и на ночлег остановились вчера в пустой избе, прежде чем беде случиться.
– Ах вот оно что, – понимающе, но без особенного дружелюбия кивнула знахарка.
– Коли правду люди говорят, и ты в целительстве смыслишь, не откажи в помощи, – взмолилась Мстислава. – Боюсь я, что он умирает, – сдерживая подступивший всхлип, закончила она.
– Что ж, поглядеть можно, – после некоторого размышления согласилась Воробьиха, – но задаром я помогать не стану.
Мелькнувшая было надежда тут же угасла. Как хотелось крикнуть, что она – невеста зазимского княжича, что за наградой дело не станет, что…
Кажется, знахарка заметила Мстишино затруднение.
– Твое ожерельице сгодится, – показала она алчно вспыхнувшими глазами на шею девушки.
У Мстиславы захватило дух. Она успела позабыть, каково это, когда гнев поднимается неуправляемой волной, захлестывая разум, распаляя сердце. Но княжна сумела сдержать порыв. Она помнила, к чему привело ее бездумное следование чувствам в прошлый раз. И слова Нелюба, жизнь которого нынче могла стать ценой ее несдержанности, все еще звучали в ушах.
Что теперь значила для Мстиславы эта нитка? Глупо было цепляться за вещи, и все равно мысль о том, чтобы отдать Сновидово ожерелье, ранила почти телесно.
Сжав зубы, дабы не сказать лишнего, Мстиша расстегнула замочек и не глядя протянула старухе бусы. Проворно спрятав добычу в недрах многослойных одежд, знахарка велела обождать. Ненадолго скрывшись во дворе, она вернулась с корзинкой на локте.
– Ну, идем, что ли, – усмехнулась Воробьиха, обнажая желтые неровные зубы.
Они нашли Нелюба в том же положении. Мстислава поправила сбившуюся накидку, и он дернулся, проговорив что-то неразборчивое. Княжна обернулась на бабку, но та не спешила приближаться к больному. Воробьиха замерла у входа, и на ее губах больше не было прежней снисходительной усмешки. Прищурившись, она смотрела на Нелюба, и Мстиша распознала на ее лице страх, смешанный с невольным почтением.
Кажется, несколько мгновений знахарка раздумывала о том, чтобы повернуться и уйти, но, глубоко вздохнув, поставила плетенку на пол, после чего перевела острый взор на Мстиславу, глядя на нее так, точно только сейчас смогла как следует рассмотреть ее.
Мстиша недоуменно подняла брови, и бабка отвела взор, неодобрительно покачивая головой.
– Не позавидуешь тебе, – только и сказала она Мстише, подходя наконец к Нелюбу.
Знахарка без всякого трепета осмотрела рану, и по тому, как помрачнело ее лицо, Мстислава поняла, что дело скверно. Но решительность, с которой бабка принялась доставать из корзины пучки трав, маленькие глиняные склянки и мешочки, несколько обнадежила. Выскребя из печи углей, старуха подожгла охапку можжевеловых веток и принялась, быстро шепча что-то под нос, окуривать избу и Нелюба, а потом подошла и к самой Мстиславе. Хвойный, сладковато-сливовый запах дыма странным образом успокаивал. Проведя тлеющими ветками возле девушки, знахарка удовлетворенно кивнула.
– Ну вот, а теперь ступай во двор. Нечего тебе тут видеть. – Она, не чинясь, швырнула Мстиславе ее накидку. – Да не бойся, – добавила старуха, предваряя Мстишино возражение, и мрачно и коротко засмеялась, – не съем я твоего милого.
Мстише казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась Воробьиха. Вся былая язвительность покинула старуху, и она лишь обессиленно махнула рукой, когда Мстиша в напряженном ожидании замерла на крыльце.
– Беги уж.
Мстиславе не нужно было повторять дважды, и она бросилась к Нелюбу. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять – бабка знала свое дело. В его лице больше не было пугающей болезненной серости.
Мстиша осторожно подсела к нему и ласково убрала со лба потные пряди. Нелюб глубоко вздохнул, точно потревоженный во сне ребенок, но его дыхание снова сделалось размеренным и спокойным.
– Вот это, – указала знахарка на стоявшую рядом склянку с мутной жидкостью, – будешь давать до зари. А этим, – ее скрюченный палец ткнул в сторону горшка, накрытого ветошью, – смазывай рану. Да не бойся, что дурного могло случиться, уже все случилось. Дале полегче будет.
Мстислава встала и поклонилась до самой земли, касаясь пальцами пола.
– Благослови тебя Великая Пряха, госпожа, – твердо вымолвила она.
Некоторое время старуха смотрела на Мстишу, словно борясь с желанием что-то сказать, но потом еле слышно пробурчала себе под нос:
– И то верно, любовь ни зги не видит.
Воробьиха ушла, и первое время Мстислава сидела подле Нелюба, но он крепко и мирно спал, поэтому она решила заняться насущными делами. Нужно было постирать и высушить его единственную рубаху, и Мстиша отправилась во двор. Она нашла старое рассохшееся корыто и как умела принялась отмывать пропитанную грязью и кровью сорочку. За этим занятием ее и застал неожиданно появившийся мальчишка.
Мстиша испугалась его внезапного появления, но, кажется, паренек боялся еще сильнее. Он прижимал к груди пузатый пестерь и опасливо озирался на избу.
– Вот, – он положил свою ношу к ногам Мстиши, – прими покорно, хворому на доброе здоровьечко.
Мстислава непонимающе нахмурилась, но мальчишка, сверкнув любопытными и круглыми от страха глазами, попятился и дал деру.
Заглянув в кузовок, она нашла в нем яйца, крынку с молоком, хлеб и другую снедь. Неужели Воробьихиных рук дело? Мстиша не знала, что и думать, но это подношение оказалось как нельзя кстати.