Когда наконец под оживленные одобрительные возгласы слуги внесли огромные блюда с дымящимися жареными лебедями, что обычно служили знаком провожать молодых в клеть, Мстислава почувствовала, как вспотели ладони, как дикой перепуганной птахой забилось в груди сердце. Не смея дышать, она не сводила глаз с Хорта, который, соблюдая чины, делил и раздавал жаркое. В любой миг он мог объявить, что пришло время, и Мстиша ненавидела воеводу за власть, которую он снова нечаянно получил над ней.
Но вот в чертог вошли женщины с горшками горячей каши, и, точно она только того и дожидалась, сваха завела смело и задиристо:
Стряпуха кашу варила, варила,
Да мутовкою шевелила, шевелила,
Да мутовку изломала, изломала.
Да она кашу на стол выносила, выносила.
Каша пошла в колупанье, в колупанье,
А Мстиша пошла в целованье, в целованье.
Да Ратмир Мстишу целует, целует,
Да Любомирович Всеславну милует, милует
Да через пуговки золотые, золотые,
Да через петельки шелковые, шелковые.
Да уж ты, Мстишенька, не стыдися, не стыдися.
Да еще мы молоды бывали, бывали,
Да и нас молодых целовали, миловали,
Да и у нас подол загибали, загибали,
Да и у нас коробью отмыкали, отмыкали.
Едва горшки водрузили на стол, а песня оборвалась, Хорт поклонился князю и княгине и в наступившей тишине молвил:
– Благословите молодого княжича княжну на покой вести!
Любомир и Радонега поднялись и дружно ответили:
– В час добрый! На долгие веки, на кудрявые дети!
Краем глаза Мстиша заметила, что Ратмир начал вставать, и только теперь поняла, что нужно подняться, но ноги, сделавшиеся слабыми и мягкими, точно блинная опара, едва не подвели, и, если бы не удержавшая ее рука жениха, Мстиша бы упала.
Хорт взял со стола блюдо с курицей, а сваха – хлеб, и вместе они двинулись вперед, прокладывая путь молодым. По бокам шагали мальчики-прислужники, несшие горящие жировики. Гости провожали жениха и невесту песней про катавшуюся по полу килу, но Мстиша не разбирала слов, оглушенная шумом, стыдом и страхом.
Дорога до клети показалась слишком короткой, и, когда дверь отворилась, пахнув прохладой и житом, Мстиша была готова бросить все и бежать без оглядки. Она, не боявшаяся ничего, ждавшая этого мига больше всего на свете, затравленно озиралась вокруг и надеялась, что Ратмир не чувствует, как сильно дрожит ее рука на его предплечье. Мстислава успела лишь горько усмехнуться, вспомнив про себя Стоянин совет, данный накануне отъезда: прижать жениха в дверях, чтобы верховодить в семье. Прижать! Да у нее едва хватало сил держаться на ногах.
Клеть была небольшая и совсем простая, ничуть не краше той, что Мстиша видела в деревенском доме Томилы. Большую ее часть занимала высокая постель, устланная соболями, возведенная на трижды по девяти ржаных снопах. В каждом углу были воткнуты стрелы, на которых висели калачи. Тут же стояли кадки, доверху наполненные пшеницей, рядом – оловянники с медом.
Воевода и боярыня водрузили свои ноши на стол, мальчики поставили жировики в бочки. Мстислава боялась, что раздастся очередная срамная песня или опять придется исполнить какой-нибудь нелепый обряд, но сваха лишь обошла кровать с веткой рябины, а затем они с Хортом поклонились и, пожелав «опочивать в добром здоровии», удалились.
Ратмир облегченно выдохнул и затворил засов.
18. Муж и жена
Мстислава, ни жива ни мертва, неподвижно стояла там, где ее оставила боярыня, исподлобья глядя на жениха. Или мужа?
– Мстиша, – нежно и удивленно прошептал Ратмир, делая шаг к ней. Против воли она вздрогнула, и княжич замер на полпути, недоверчиво нахмурившись. – Да ты меня боишься? – расстроенно спросил он, испытующе глядя в лицо невесты.
Где-то совсем рядом раздалось ржание коня, и Мстислава испуганно дернула головой.
– Не страшись, родная моя, это всего лишь Хорт, – улыбнулся Ратмир. – Бедняге нынче всю ночь нас сторожить.
От его голоса, в котором сквозила снисходительная усмешка к свадебным порядкам, сразу стало чуточку спокойней, и Мстислава выдохнула, опуская напряженные дотоле плечи.
– Садись. Небось, от голода голова кругом? Смотри, тут курица есть, хлеб, пряники. Чего поднести тебе?
Мстиша послушно опустилась на постель, погружая пальцы в мех. Он был теплым – должно быть, заранее нагрели на печи.
– Пряник, – попросила Мстислава.
Ратмир улыбнулся, точно ничего иного услышать не ожидал, и, положив на блюдо горсть печева, поставил перед ней и подал в руки кубок. Мстиша благодарно сделала несколько глотков – она до этого и не замечала, какой сильной была жажда.
В чаше плескался мед, пахучий и едва хмельной, но даже этой малости хватило, чтобы голова блаженно побежала. Мстиша откусила от пряника и перевела взор на Ратмира. Он сидел рядом, и на его устах блуждала полуулыбка. Мстислава отложила еду и вернула ему кубок. Не отрывая взгляда от очей невесты, Ратмир пригубил его совсем как тогда, в роще.
Каким-то образом Мстиша чувствовала одновременно и нетерпение Ратмира, и уверенность в том, что он не станет ее торопить. В его глазах было ожидание, но он сдерживал себя, чтобы не испугать Мстиславу, и от этого понимания сразу стало легко. Точно читая ее мысли, Ратмир осторожно протянул руку к Мстишиному лицу и невесомо провел по щеке.
– Нам не обязательно спешить, – прошептал он, и прорезавшая его голос хрипота расходилась с бесстрастностью речи. – У нас впереди тысячи ночей. Если ты не…
Мстиша улыбнулась и накрыла ладонью его рот, обрывая на полуслове.
– А как поднимать придут? – спросила она лукаво. Теперь, когда страх отступал, Мстислава снова почувствовала зарождавшееся в груди и животе тепло и осмелела.
Ратмир улыбнулся.
– Мы соврем, – пробормотал он, перехватывая ее пальцы и, едва касаясь, поцеловал каждый.
– Я хочу стать твоей. До конца, – выдохнула Мстислава, чувствуя, как голос дрожит вместе со всем ее телом, но теперь вовсе не из-за испуга.
Поцеловав Мстишину ладонь, Ратмир опустился на одно колено и осторожно провел рукой по ноге девушки, спрятанной под шелковыми складками. Он поднял взгляд, безмолвно испрашивая разрешения. Мстиша сглотнула и слабо улыбнулась. Голова кружилась то ли от меда, то ли от тепла и запаха Ратмира.
Он приподнял подолы рубашек, высвобождая Мстишину лодыжку. Медленно огладив ее, он легко поддел и снял расшитый золотом черевик, а затем разул вторую ногу. Мстислава поджала пальцы и закусила губу, стараясь не рассмеяться от щекотки. Или от счастья. Трудно было сказать наверняка. Ратмир все еще держал ее ступни в руках, и, не вытерпев, Мстиша тихонько прыснула. Она потянула жениха за ладонь, вынуждая подняться, и, как только Ратмир сел на кровать, спорхнула на пол.
– Разве не я должна тебя разуть? – озорно блестя глазами, спросила она, держась за Ратмировы колени для равновесия. Нынче, когда он первый опустился перед ней, сделать то же самое уже не казалось попирающим ее достоинство.
Лицо Ратмира озарила улыбка, к которой она никак не могла привыкнуть, – безоружная, мягкая, обнажающая то, чего он раньше не позволял ей увидеть. Откуда-то Мстиша знала, что Ратмир открывал ту свою сторону, которую никому, кроме нее, прежде не показывал.
Он доверился ей.
Вместо ответа княжич протянул руки к ее сороке.
– Я хочу снять это.
Его голос был низким и шероховатым, и все внутри Мстиславы замерло в незнакомой истоме. Продолжая опираться о колени Ратмира, Мстиша покорно ждала, пока его пальцы проберутся под тяжелые грозди жемчуга и бережно снимут убор.
Голове сразу стало легко. Следом Ратмир развязал повойник, выпуская на волю пушистые косы. Он медленно погладил ее по волосам, перебирая выбившиеся пряди и вороша золотистые звенья. Мстиша высвободилась из-под рук жениха и, ухватившись за правый сапог, ловко стянула его. Так же быстро расправившись со вторым, она некоторое время недоуменно смотрела то на пустые сапоги, то на Ратмира.
– Ни серебра, ни плетки?
Он захохотал и, наклонившись, сгреб Мстишу в охапку.
– На что нам они? – жарко прошептал он в ее ухо, запечатывая слова поцелуем, от которого кожа на руках покрылась мурашками. – В серебре недостатка не будет, а плетку ты не потерпишь.
Мстислава отстранилась и внимательно посмотрела в глаза жениха. Его обожание придавало ей храбрости, которая почти до боли распирала грудь. Рядом с Ратмиром Мстиша чувствовала себя всесильной, и от этого захватывало дух.
Под взором княжны Ратмир посерьезнел. Уголки его рта медленно опустились, а взгляд – бархатный и мерцающий – вдруг заметался по ее лицу, разрываясь между глазами и губами. Не дожидаясь, пока княжич наконец сдастся своему желанию, Мстиша ухватилась обеими руками за его шею, притягивая к себе и сметая все сомнения поцелуем.
Сначала он замер в оцепенении, но, точно очнувшись, прижал Мстиславу к себе с такой силой, что та едва не задохнулась.
На его устах оставался вкус меда, и, перемешанный с собственным запахом Ратмира, он вышибал землю из-под ног. Руки Мстиславы принялись бороться с застежками на свите княжича, пока тот выпутывал невесту из многослойных одежд.
Леший бы побрал того, кто придумал пришить сюда ряд бесконечных пуговиц! Непослушные пальцы соскальзывали с жемчужин и никак не могли сладить с крошечными петельками.
– Научи меня, – на выдохе произнесла Мстиша, наконец отрываясь от губ Ратмира.
Он положил ладонь на Мстишину щеку и, притянув к себе, жадно поцеловал.
– Нам придется учить друг друга, – хрипло пробормотал он, прижимаясь к ее лбу и тяжело дыша.
Перехватывая воздух, Мстиша сдула лезшую в глаза прядь и судорожно усмехнулась.
– Неужто нашлось что-то, чего даже ты не умеешь?
Ратмир снова засмеялся и поцеловал ее.