Она быстро моргнула, боясь, что Сновид прочтет отражение крамольных мыслей в ее глазах, но было поздно. Впервые за этот долгий день его лицо тронула улыбка.
Если бы он вел себя напористо, у Мстиши появился бы повод оттолкнуть его, возмутиться, но Сновид не переходил тонкой невидимой грани. Он был рядом ровно настолько, чтобы заявить о своем присутствии и одновременно не докучать, был готов прийти по первому зову, но знал свое место. Он не предлагал Мстиславе полный кубок яда, а искусно добавлял его по капле в каждое слово, в каждый взгляд, в каждое редкое прикосновение.
Мстиша снова зажмурилась. Она была уверена, что услышала тихое довольное хмыканье Сновида, прежде чем тот поднялся и отправился на лавку с устроенной для него постелью.
– Покойной ночи, душа моя, – раздался с другого конца каморки ласковый голос, потонувший в раздраженном шипении загашенной лучины.
Найти Шуляка оказалось не так-то просто. В городе Сновиду удалось разузнать лишь, что колдун жил где-то на границе с Медынью, в глухом лесу у болота. Точного пути никто указать не мог или не желал. На прямые расспросы люди отвечали молчанием, на окольные отзывались уклончиво и неохотно. Вот и хозяин постоялого двора отвел глаза, когда Сновид на прощание попытался выведать у него дорогу.
У людей, ищущих колдуна, добрых намерений быть не может. Хозяин что-то вполголоса проговорил Сновиду на ухо и принялся торопливо раскланиваться.
Мстиша хмуро ежилась под искоса брошенными взглядами работников. Ей не хотелось, чтобы ее видели со Сновидом, но что плакать по волосам, коли голова снята? Их уже приняли здесь как супругов, а Некрашка, знавший, что у Сновида осталась в Осеченках жена, поди, Мстиславу за самокрутку держал.
Мстиша вздохнула. Она одна была виновата во всех своих бедах.
Снова тронулись в путь. Мстислава всматривалась в мелькавшие мимо леса и спящие пашни, пытаясь вспомнить места, по которым они когда-то проходили с Ратмиром, но зима преобразила их до неузнаваемости, и вскоре Мстиша утомилась и прикрыла глаза. Тот первый запал, обуявший ее в Зазимье, понемногу истрачивался. Побег, стычка с Хортом и дорога изрядно ее вымотали. Мстислава не любила ни холода, ни тряски. Она едва успела привыкнуть к вновь обретенным уюту и сытости, как опять оказалась вынуждена сменить их на неприкаянные скитания. Она в очередной раз вспоминала, кто был причиной этому, надеясь, что злость на саму себя придаст сил, но в ее нежное лицо дул промозглый ветер, а студеный воздух пробирался даже под пушистый мех.
Открыв потяжелевшие веки, Мстиша встретилась взглядом со Сновидом, мерно покачивающимся в седле рядом с санями. Он одарил ее лучезарной улыбкой. Вот чей дух был явно на подъеме, и от довольного вида боярина у Мстиславы по рукам побежали мурашки. Ее кольнуло сомнение – пока слабое и едва различимое, но она поспешно отмахнулась от него.
Зимний день бежал скоротечно. Сновид торопился, намереваясь засветло добраться до деревни, где ему посоветовал переночевать хозяин постоялого двора. Но уже начало смеркаться, а они все еще не встретили на пути жилья. Даже неунывающий Некрашка и тот стал мрачнеть, поэтому, когда путники наконец выехали из темнеющего леса на широкое заснеженное поле, Сновид не сдержал радостного возгласа. На подсвеченном заходящим солнцем грязно-синем небе виднелись очертания домов. Но Мстислава не заметила их. Она не могла смотреть никуда, кроме высокого шеста, на каких обычно водружают пугало. Только вместо него к палке был привязан мертвый волк.
Он уже окоченел, и мощные лапы застыли в неестественном, страшном положении, точно и в ином мире зверь продолжал свой бег. Из ощерившейся пасти свисал замерзший язык, а ветер перебирал серый взъерошенный мех.
Чтобы сдержать рвущийся наружу крик, Мстиша накрыла рот обеими руками. Ее спутники тоже разглядели покачивающийся на веревке труп и остановились. Некрашка осенил себя знамением Небесного Отца, а Сновид прищурился и сухо сглотнул. Он перевел взгляд на побелевшую Мстишу и, кажется, хотел сказать ей что-то, но передумал, прикусив губу.
– Едем! Надо еще о ночлеге договориться, – громко проговорил боярин и тронул кобылу. Та пошла без всякого желания: запах зверя, пусть и околевшего, успел достичь ее чутких ноздрей.
Некрашка, которого Сновид отрядил на поиски жилья, безошибочно нашел дом старосты, и вскоре все трое разомлело оглядывались в приветливом избяном тепле. Гостей обогрели и накормили, а староста оказался к тому же весьма словоохотлив. На вопрос Сновида об убитом волке он благодушно рассмеялся.
– А, приметили? Вот и серая братия пущай полюбуется. Одолели, окаянные, – добавил он уже менее весело. – Зима нынче ранняя, вот и стали соваться в деревню. Последний страх потеряли, бесстыжие. У соседа вон седмицу назад собаку зарезали – совсем распоясались. Вот мы и оприходовали его, голубчика. Шалишь, брат? Так повиси, повиси. Остальным уроком будет.
Мстислава сжалась в комок на лавке. Мысли о второй, волчьей природе Ратмира раньше по-настоящему не приходили ей в голову. А если и приходили, то она торопилась прогнать их. Но теперь прятаться было некуда. Ратмир был волком. Зверем. Он сам говорил, что, оборачиваясь, терял все людское. Мстиславе пора посмотреть правде в лицо: она искала не человека.
Мстиша моргнула, возвращаясь в действительность, и поймала на себе пристальный взор Сновида.
– Да это еще что, – продолжал разговорившийся староста, – вот до зимы какой случай был! – Он наклонился над столом, подаваясь ближе к гостям, и потер руки, оживляясь. – Мы-то в деревне живем, почитай в лесу – немудрено, что ночные разбойники нас навещают. Так в Волыне-то что приключилось, тамошние до сих пор чураются!
При упоминании Волыни Мстиша окаменела.
– Там серый аж в город пробрался! Да что в город, к самому посаднику на подворье влез! – торжествующе воскликнул староста, явно наслаждаясь ужасом, исказившим лицо гостьи. – И что думаете? Мужика зарезал! Так его отделал, что хоронить было нечего, одни ошметки остались.
Староста перевел дух и важно расчесал усы.
– Говорят, по посадникову душу приходил, да повезло тому, в отлучке был. И что не зверь то вовсе был, а колдун. Брешут, поди, – добавил хозяин, но Мстиша видела, как быстро скрестились в знаке от сглаза заскорузлые пальцы.
Сновид наконец заметил, что Мстишу мелко трясет, и поспешил свернуть разговор. И правда, было уже поздно, давно пришла пора ложиться. Некрашке постелили прямо на полу, а почетным гостям отвели место на теплых полатях. Мстислава ничего не сказала, когда Сновид устроился подле, но, едва он снова попытался укутать ее своим плащом, возразила:
– Под мужниным буду спать.
Проглотив обиду, Сновид выдавил из себя улыбку.
– Испугалась? – Он лежал совсем близко, но не настолько, чтобы касаться Мстиши. – На тебе лица нет.
Мстислава взглянула на него – она заметила, что во время рассказа старосты Сновид не спускал с нее жадного взора, – но ничего не ответила и отвернулась. Ей было над чем подумать.
С каждым днем дорога делалась все хуже. Деревни стали попадаться реже, а вскоре и вовсе началось безлюдье. Теперь спутники были вынуждены ночевать под открытым небом, а о том, чтобы помыться или переодеться, и вовсе речи не шло.
Холод стоял такой лютый, что всю ночь приходилось жечь костер. Некрашка, на чью долю выпали главные хлопоты, был теперь вечно невыспавшийся и угрюмый. Для Сновида же ловы и выезды в поле раньше бывали лишь развлечением. Он привык к толпе слуг, утолявших любую прихоть, и тяготился и походным бытом, и тем, что ему пришлось разделить с челядином немалую долю забот. Разбивать стан, ухаживать за лошадьми, заготавливать дрова и пополнять припасы оказалось тяжелой задачей. По дороге в Зазимье Мстише чудилось, будто все происходит само собой – так незаметно и обманчиво легко Ратмир справлялся с делами. Нынче же она видела, насколько труднее эти обязанности давались непривычному к ним Сновиду. Воодушевление покинуло его, и он стал раздражительным, все чаще срывая злость на безответном Некрашке.
Единственной отрадой Сновида стало растущее Мстишино уныние. Она знала об этом, но ничего не могла поделать. Точно раненая важенка, она тщетно пыталась сбежать от хищника, который лениво шел по пятам, зная, что ему не понадобится тратить усилий – стоит лишь дождаться, пока жертва обескровеет и сама придет в лапы.
Мстиша ненавидела себя за слабость, за то, что каждое утро было все труднее проснуться и ехать дальше, за мысли о тепле и сытости, начавшие застилать разум и отвлекать от главного: Мстиша обязана спасти мужа!
Она зло одергивала себя, заставляя вылезти из-под шубы и умыться холодным снегом, вспоминала Ратмира, его улыбку, запах, голос и, стискивая зубы, отворачивалась от Сновида, глядевшего на нее с алчностью стервятника. Но она больше не возражала, когда он укрывал ее, и делала вид, будто не замечает, что его пальцы задерживаются на плечах с каждым разом чуточку дольше. Разве была большая вина в том, что Мстиславе хотелось немного заботы и внимания? А если Сновид попытается зайти дальше, она всегда сможет его остановить.
Ведь так?
Тихие разговоры у костра вошли в каждодневную привычку, но один Мстислава запомнила особенно хорошо, потому что именно в этот вечер впервые послышался волчий вой.
Они сидели друг напротив друга. Ложиться спать не хотелось. Стоило лишь немного отойти от огня, как на Мстишу набрасывались темнота и одиночество. А еще холод. Сновид не предлагал ночевать рядом, хотя это, пожалуй, было здравой мыслью. В стужу и вьюгу не до приличий. Но каждый вечер он молчал, провожая удаляющуюся спать в сани Мстиславу долгим взглядом. Сновид знал, что, предложи он, Мстиша откажется. Боярин хотел дождаться, пока она позовет его сама.
От озноба стучали зубы, и Мстислава не могла вспомнить, когда в последний раз ей было по-настоящему тепло. Становилось все труднее не замечать искушавшие разум мысли: разве Ратмир бы осудил ее за то, что она хотела согреться? За то, что нуждалась в надежном плече рядом? Мстиславе ведь не нужно многого. Просто почувствовать чье-то тепло. Она бы притворилась, что это Ратмир, и позволила позаботиться о себе…