ждаться! Отец станет нам помогать… Ты будешь счастлива, Мстиша! Тебе не придется ничем жертвовать, чтобы быть со мной!
Мстислава смотрела в горящие глаза Сновида и могла только мелко мотать головой. На слова у нее не хватало сил.
– Я дам тебе все, душа моя, – продолжал горячо шептать боярин. – Все, чего никогда не даст тебе он. Ради меня тебе не придется идти к волхву и мараться о черное колдовство! Я люблю тебя так, как никогда не суждено полюбить ему! Я вырос с тобой и знаю, какая ты на самом деле. Тебе не придется скитаться впроголодь, мерзнуть, растрачивать свою красу! Прошу тебя, останься со мной, Мстиша!
Сновид смотрел жадно и безумно, и Мстиславе показалось, что она начинает заражаться его сумасшествием. Она на миг представила, как льнет к груди Сновида, и он распахивает шубу, прижимая ее к себе, кутая в свой запах и тепло… Этой ночью не было слышно волчьего воя, лишь ветер заунывно скулил в вершинах деревьев. Мстислава смотрела в некогда любимые глаза. Ей стоило только довериться Сновиду и больше ни о чем не думать. Он увезет ее туда, где тепло, где безопасно, где все просто и понятно. Ведь что, если Сновид прав? Если Ратмир безвозвратно пропал? Коли так, не стоит и пытаться. В конце концов, не Мстислава виновата в том, что княжич превратился в волка. Не она ходила к волхву вымаливать для него такую страшную долю. Да, Мстиша сглупила, но ведь не со зла…
Она сморгнула. Тоскливо заныло сердце. Мстиша продолжала смотреть на Сновида, но ей стало мерещиться, будто он расплывается, а на его месте появляется иной. Вот знакомый шрам, вот насмешливые губы, прищуренные очи с беспощадным зеленым огоньком… Как вытравить из себя это лицо? Но ведь она почти не помнила матушку. Не помнила, потому что та умерла. Мстиша представит, что Ратмир тоже умер. Ведь это почти правда. Он – человек – умер, а вместо него остался лишь зверь. Ратмир умер.
Нет! Он не умер! А если и умер, то это она, Мстиша, его убила. Убила!
Да что с ней такое!
Холодный порыв ветра полоснул по щекам, отрезвляя.
– Что же ты мне предлагаешь, твоей меньшицей сделаться? – со злой усмешкой спросила княжна, и Сновид невольно отступил. – Я найду мужа, а ты поможешь мне. Ты обещал!
После вспышки горячности взгляд Сновида сделался безжизненным.
– Только доведи меня до колдуна. Большего я не прошу, – сухо добавила Мстислава. – А теперь уходи. Я спать хочу.
Она злилась на Сновида тем сильнее, чем безвольнее становилась. Как мало ей требовалось, чтобы почти потонуть в приливе малодушия! Как дешево Мстиша была готова продать свою любовь – за сладкие кушанья и мягкую перину. Она не хотела задумываться над словами Сновида, но они против воли лезли в голову, лишая сна.
До разговора с ним Мстиша не допускала мысли о том, что Шуляк посмеет отказать. Она была дочерью князя и женой княжича, и всякое ее желание должно было беспрекословно исполняться. Но слова Сновида походили на правду. Мстиша вспоминала рассказы Ратмира о колдуне, и в живот заползал неприятный холодок. Шуляку незачем ей помогать, и если он согласится, то наверняка заломит высокую цену. Насколько высокую?
Мстислава беспокойно поворочалась.
Возможно, он все-таки удовлетворится серебром. А если нет? Что Мстиша могла дать ему взамен на услугу?
Под ложечкой противно засосало. Мстислава знала, что возненавидит себя, если уедет со Сновидом. Наверное, не сразу. Наверное, какое-то время ей удастся обманывать себя. Но рано или поздно она бросит все и пойдет на этот странный и страшный зов. Пойдет, но уже не сможет ничего изменить…
Дом и дети. Дети, чья мать при живом муже ушла к полюбовнику?
Мстиша открыла глаза и раздраженно хмыкнула. Спать в санях становилось невыносимо. Доски врезались в тело даже через ворох шуб и подстилок. Она перевернулась на спину и уставилась в черное небо. Перед глазами рябили медленно опускавшиеся на лес снежинки. Падая на щеки, они таяли не сразу, и Мстиша подумала о том, что одежда переставала греть. О том, как утром слышала жалобы Некрашки на кончающийся овес для лошадей. О том, что сказал Сновид.
И в тысячный раз она заставила себя вспомнить осунувшееся лицо Ратмира, его дрожащие губы, стон боли. Муку, что она причинила собственными руками.
Пусть Сновид уходит. Пусть забирает с собой Некрашку и лошадей. Она останется. Мстиша пойдет дальше. Она найдет Ратмира или замерзнет в этих снегах. Третьего не дано.
Утро выдалось неожиданно солнечным. Мстиша встала в непривычно приподнятом настроении и, чтобы не разговаривать со смурным Сновидом, отправилась в лес.
– Куда ты? – удивленно окликнул он ее.
– Хвороста наберу, – соврала Мстислава.
Сновид нахмурился, растерянно поправив шапку, но не стал ее останавливать.
– Далеко только не ходи. Сумёты какие намело, заблудиться недолго.
Мстислава кивнула и коротко улыбнулась.
Хотелось отойти подальше от становища. Она присмотрела пригорок, где можно постоять на солнышке. Снег действительно оказался глубоким, но Мстислава не боялась потеряться: на нем не виднелось чужих следов.
Добраться до места было нелегко. Ноги увязали в сугробах, и Мстиша набрала полные сапоги снега. Вскарабкавшись на взлобок, она замерла: внизу лес редел, и в отдалении среди деревьев проглядывала избушка, из трубы которой стелился приветливый дымок.
Сердце застучало быстрее. Уж не дом ли это Шуляка?
От волнения Мстислава забыла, что собиралась понежиться под теплыми лучами, и порывисто обернулась, чтобы поскорее сообщить о своей находке спутникам, но не успела сделать и шага, как вросла в землю.
На тропе, саженях в двух от нее, стоял волк.
4. Черный волхв
Мстише не приходилось встречать волков прежде. Отец любил тешиться ловами, но вид добычи, привезенной с поля, вызывал у нее отвращение, поэтому о волках она могла судить только по шубе Стояны, которую та нахваливала за тепло и чудесную способность избавлять от болей в спине. Шуба, как и волчок из набившей оскомину колыбельной, была серой. Шерсть же зверя, застывшего напротив, вызывающе чернела на белом снегу.
Мстиславе не потребовалось особенного знака или чутья, чтобы понять: она видела перед собой существо, в которое превратился ее муж. Она просто знала. Но это знание ничем не помогало. Волоски по всей коже встали дыбом, и страх – чистый, идущий не из разума, а прямиком от тела, – заструился по жилам обжигающим холодом.
Нужно было спасаться, но оцепеневшая Мстиша не могла оторваться от тусклых желтых глаз, пытаясь найти в них хоть каплю человеческого. Ужас мешался с отчаянным желанием узнать в глядящем на нее с враждебностью и недоверием звере хотя бы крупицу Ратмира.
Волк слегка повел носом, и Мстислава затаила дыхание. Он вытянул морду, настороженно принюхиваясь, и она, не отводя взгляда, принялась медленно снимать рукавичку. Кровь стучала в висках, точно взывая к ее благоразумию, но Мстиша не позволяла себе слушать. Она оказалась лицом к лицу со своим самым страшным сном. То жуткое и немыслимое, что она так тщательно загоняла на задворки сознания, стояло перед ней во плоти. И, обуздывая ужас, Мстислава, точно молитву, не переставая твердила себе, что в темнице из шерсти и клыков заключен ее любимый. И что заточила его туда она сама.
Волк подобрался и тихо заворчал, когда рукавичка упала в снег, но Мстислава продолжала смотреть в полные подозрения глаза. Она помнила, как отец остерегал: прямой взгляд дразнит и вызывает зверя на поединок. Но существо, в очи которого она смотрела, не было зверем. Мстиша упрямо вглядывалась в янтарные зеницы, надеясь добраться до Ратмира. Она смотрела, как когда-то смотрел на нее сам княжич: минуя внешний покров, в самое сердце. Мстиша знала, что, если только не струсит, сможет дотянуться до порабощенной волком души.
Медленно, по вершку, она начала простирать руку к зверю. Пальцы дрожали, и Мстиша боялась сделать даже вдох, так что закружилась голова. Поймав солнечный луч, в перстеньке вспыхнул камень, и Мстислава судорожно улыбнулась доброму знамению. Что, если ее прикосновение вернет Ратмира? Что, если стоит ей дотронуться до черного меха, и на месте зверя окажется ее муж? Еще чуть-чуть, и волк сделает шаг к ней, и тогда…
– Мстиша, замри! – грубо разорвал мягкую тишину хриплый окрик Сновида.
Мстислава вздрогнула, отдернув протянутую руку, а волк вздыбил шерсть и предостерегающе зарычал. Сновид бежал по снегу, а вдалеке за ним, неловко застревая в сугробах, поспешал Некрашка.
– Не тронь ее, гадина! – злобно рявкнул Сновид. Он остановился и, припав на одно колено, быстро вытащил из-за спины уже изготовленный лук. Боярин не глядя выхватил из тула стрелу и упругим вымеренным движением натянул тетиву.
Волк ощерился. Из-за вставшей торчком шерсти он казался гораздо крупнее, чем был на самом деле.
– Нет, Сновид!
Мстишу колотило. С одной стороны, ее распирал гнев на не вовремя появившегося боярина, с другой – она испытала малодушное облегчение оттого, что больше не оставалась один на один со страшным существом, в котором пыталась разглядеть мужа.
– Сновид! – взмолилась Мстислава.
– Не шевелись, – сквозь зубы приказал он ей, не сводя прищуренных глаз с хищника.
Волк пригнул морду к земле и угрожающе зарычал.
– Уходи, – почти плача, прошептала волку Мстиша.
Сновид продолжал держать зверя на прицеле. От напряжения у него дрожали предплечья. Задыхаясь, к хозяину подоспел Некрашка. Волк дернулся, и Мстиша не сумела понять, собирался ли он броситься или, напротив, решил отступить. Все произошло слишком быстро. Мстиша услышала шипение стрелы и следом – исполненный боли вой, яростный и обиженный. Целомудренно-белую пелену снега окропили алые брызги, и Мстиша закричала. Стрела угодила зверю в бедро, и он припал на раненую лапу. Волк ощетинился, готовый биться не на жизнь, а на смерть.
Видя, что не сумел свалить волка одним выстрелом, Сновид снова потянулся к колчану.
– Нет! – закричала Мстиша. Она торопливо вышла вперед и загородила волка собой.