– Отойди! – приказал Сновид. Его взгляд метался между ней и подраненным зверем. – Некрашка! Держи ее!
Волк утробно зарычал, прижав уши к голове, и обнажил клыки. Мстислава бросилась к Сновиду, пытаясь выбить оружие, но он раздраженно откинул от себя ее руки и толкнул к слуге. Тот, невзирая на неистовое сопротивление, попытался сгрести Мстишу в охапку.
– Да как ты смеешь, смерд! Или у тебя голова лишняя?!
Не помня себя от ярости, Мстиша наотмашь хлестнула челядина по лицу, и перстень Ратмира рассек ему губу.
– Не смей, Сновид! – закричала она, вмиг позабыв о Некрашке, заметив, что боярин снова напружинивает тетиву. – Не смей!
Сновид выпрямился в полный рост, и, точно грозовой вспышкой, Мстиславу озарило пониманием: весь этот путь Сновид проделал лишь ради одного мига. Он согласился пойти с Мстишей, только чтобы убить Ратмира.
– Не смей!
Но Сновид, не обращая на нее внимания, хладнокровно смотрел на истекающего кровью волка, который отчего-то не делал никаких попыток сбежать.
– Думал, я прощу тебе? – сквозь зубы процедил Сновид, не отрывая горящего холодной злобой взгляда от припавшего к земле зверя. – Думал, сможешь получить мою Мстишу? Бешеная тварь, сдохни!
Некрашка схватил дернувшуюся Мстишу за плечи, но она с остервенением высвободилась и набросилась на Сновида. Стрела сбилась с пути и полетела в сторону, а соскочившая тетива хлестнула Мстишу по рукам. Потеряв равновесие, они повалились в снег. Сновид пытался освободиться от Мстиславы, намертво вцепившейся в полы его кожуха, когда откуда-то сверху раздался бесстрастный голос:
– Кто посмел пролить кровь на моей земле?
Оба на миг замерли, но Сновид быстро опамятовался и, воспользовавшись замешательством Мстиши, вскочил на ноги. Она же осторожно выглянула из-за Сновида и увидела стоящего рядом с раненым волком старца. Высокий и сухощавый, закутанный в серую, видавшую виды поддёвку, он окидывал всех троих грозным, птичьим взглядом из-под насупленных бровей.
– Шуляк, – прошептала Мстиша, уже понимая, за что колдун получил свое прозвище.
Старик коротко скосил пронзительный взгляд на княжну и едва слышно хмыкнул.
– С каких это пор Медынь стала твоей землей прозываться? – сипло спросил Сновид, вызывающе глядя на чужака.
– Не Медынь здесь и не Зазимье, а межа. На меже я и живу спокон веку, и нет здесь ничьей воли, кроме моей. – Колдун смерил боярина насмешливым взором.
Он отвернулся от Сновида, кажется, тут же забыв о его существовании, и с удивительной для своего возраста проворностью присел на корточки перед волком. Суровое лицо, на котором одновременно отразились раздражение и сострадание, смягчилось.
Нисколько не опасаясь, Шуляк протянул руки к утробно ворчащему зверю и взялся за стрелу. Тихий ропот перерос в угрожающее рычание, но старик, не обращая на него внимания, осторожно потянул древко на себя. Прикрыв глаза, он принялся нашептывать:
– Поверх земли пришло – поверх земли и поди, поверх снегу пришло – поверх снегу и поди, в полдерева пришло – в полдерева и поди, вихорем пришло – вихорем и поди. Поди, стрела, цевьем в дерево, во свою матерь, а железо – во свою матерь, в землю, перо во птицу, а птица в небо. Не у камня вода, не из дерева руда. Кровь спекается, мясо срастается, из веки по веки, отныне довеки.
Когда на последних словах Шуляк выдернул стрелу, волк взвизгнул так по-человечески жалобно, что сжалось сердце. Мстиша зажмурилась. Если бы она не выбрала своим спутником Сновида, если бы только была чуть прозорливее, ничего бы не произошло.
Когда она открыла глаза, волк исчез и о его присутствии напоминал лишь кровавый след, уводивший вниз, под гору.
Сновид фыркнул и, вскинув лук, попытался обойти старика, но тот преградил ему путь.
– Или ты недогадлив, боярин? Я ведь мог стрелу не к матерям послать, а к старому хозяину. – Шуляк вдруг улыбнулся, обнажив на удивление крепкие зубы без щербин, и его лицо озарилось чистым, неподдельным весельем. Он чуть подался вперед и произнес отчетливым шепотом, тем самым, которым только что читал заговор: – К старому хозяину под правое плечо да под левое подреберье.
Мстиша знала, что Сновида было непросто испугать, но заметила, как, не в силах совладать с собственным телом, он моргнул и отступил на полшага. Шуляк же, видно, желая совсем покончить с надоедливым пришельцем, не скрывая брезгливости, добавил:
– На чужую жену позарился, а свою дома брюхатую оставил, сына да родителей на бесчестье бросил.
Руки Сновида, по-прежнему сжимающие лук и стрелу, безвольно опустились, а лицо сделалось белее снега.
– Откуда… Откуда ты знаешь? – с трудом владея голосом, спросил он.
Не удостоив его ответом, старик развернулся и принялся спускаться с пригорка.
Только теперь Мстислава поняла, что продолжает сидеть на снегу. Она стала неловко подниматься, и Некрашка, все это время молча взиравший на происходящее, спохватился и принялся помогать. С распухшей нижней губы челядина на овчинный полушубок падали редкие капли крови, но Мстиша даже не поморщилась. Не глядя на слугу, она оперлась на него и встала. Одежда промокла, а на отзывавшейся тянущей болью руке полыхал алый след тетивы.
Сновид, не замечая ничего вокруг себя, окаменевши глядел в ту точку, где только что стоял волхв. Когда Мстислава подошла ближе и окликнула его, он вздрогнул.
– Это правда? – тихо спросила она.
Сновид дергано, точно деревянный кузнец со Звенькиной игрушки, повернул голову и взглянул на Мстишу так, будто только теперь вспомнил о ее присутствии.
– Не знаю, – растерянно пожал он плечами, и Мстислава поняла, что Сновид не врет.
– Возвращайся к ней. – Она положила ладонь ему на предплечье, и, словно наконец вернувшись в действительность, он встрепенулся.
– Нет! Я не уйду без тебя!
– Ты едва не убил моего мужа.
– Оборотня! – попытался возразить он, но Мстислава остановила его взмахом руки.
– Я не вернусь с тобой. Только если свяжешь и увезешь силой. Этого ты хочешь?
Сновид набрал воздуху, но слова так и не покинули его уст. Глаза боярина тускло блестели, и Мстиша видела: отповедь колдуна что-то надломила в нем. Что-то, что и прежде не было целым.
Сердце кольнуло мимолетной жалостью, но у Мстиславы не осталось на нее ни сил, ни времени. Теперь, когда она нашла колдуна и Ратмира, появились дела поважнее. И Сновид, и Мстиша нынче расплачивались каждый за свой – сделанный когда-то неправильный выбор.
– Прощай.
Мстислава сухо кивнула и уже развернулась, чтобы отправиться вслед за колдуном, но Сновид остановил ее.
– Не ходи! Мстиша, не ходи туда!
Их глаза встретились, но в потухшем взоре боярина больше не было страстной одержимости. Он уже и сам не верил ни в то, что сможет вернуть Мстиславу, ни в то, что должен это делать.
– Если ты не хочешь меня, то позволь отвезти тебя в Медынь, к князю. Не ходи за ним, Мстишенька, – добавил он еще тише. – Я чувствую, там тебя ждет большая, большая беда.
Грудь Мстиславы болезненно сжалась, но она заставила себя улыбнуться:
– Сердце-вещун? Как же, как же.
Нападение по-прежнему оставалось единственным известным Мстише способом защиты. Щека Сновида дернулась. Проглотив ее насмешку, он упрямо проговорил:
– У нас осталось овса на день-другой. Я буду ждать тебя.
Мстислава отрывисто кивнула, в тот же миг забыв о Сновиде, и зашагала под гору. Туда, куда вел кровавый след.
После спуска алые пятна бледнели и стали попадаться реже, а потом и вовсе исчезли. Чем ближе Мстиша подходила к жилью, тем более истоптанным становился снег, и она быстро запуталась в следах, так и не поняв, пошел ли волк к Шуляку или свернул в лес.
Дом стоял на небольшой прогалине среди деревьев. Позади виднелась росчисть – должно быть, огород, – хлев с загоном для скотины, дровяник и приземистый сруб, не то рига, не то амбар.
Мстиша замерла в нерешительности. Не такой она себе представляла избу колдуна. Стояна любила рассказывать былички про ворожей и знахарей и когда описывала дом, сразу становилось понятно, кому тот принадлежал. Избушка без окон и дверей непременно стояла на курьих ножках, а частокол украшали черепа с горящими глазницами. Но дом, который Мстиша видела перед собой, казался самым обыкновенным. Частокола не было, а дверь и окна, утопавшие в кружевных облаках наличников, виднелись на привычных местах.
Мстислава опасливо оглянулась в поисках собаки, но из живности заметила лишь кота, лениво вылизывающего на колоде лапу. Но и тот был не черным, а самым заурядным, серым.
Собравшись с духом, она прошла во двор и, поднявшись на низкое крыльцо, смело толкнула дверь.
В маленьких чистых сенях пахло старым деревом, снегом и яблоками. Запах напомнил Мстише о горнице Гостемилы, в которой та принимала калик перехожих и старушек, что шли в стольный град поклониться Великой Пряхе. Отогнав мимолетное и несвоевременное воспоминание о доме, она шагнула в избу и остановилась на пороге, оглядываясь.
Внутри изба тоже ничем не отличалась от виденных Мстиславой раньше: печь по правую руку, бабий кут, вдоль которого тянулись полки с судочками и крынками, прялка под окном, красный угол, убранный вышитым рушником. Взгляд Мстиши уже было скользнул дальше, но задержался, привлеченный чувством неправильности. Среди деревянных изваяний странно выделялась резная жалейка.
Слева раздался хриплый кашель, словно хозяин заметил, как пристально Мстислава рассматривает божницу, и посчитал ее внимание неприличным. Вздрогнув, Мстислава на шаг отступила. Шуляк, вольготно рассевшись на конике, точно не он только что прогонял Сновида и отшептывал волка, спокойно плел лапти. Проворные пальцы старика продолжали работу, пока прищуренные очи исследовали незваную гостью.
Мстиша сглотнула и поклонилась в пояс, почти слыша, как возмущенно хрустят позвонки ставшей вмиг жесткой спины. Вот уж не думала княжна, что ей когда-то доведется опять гнуться перед простолюдинами.