– Идем.
Мстислава насупилась, когда Незвана привела ее к укрытой лежалой шкурой лавке, и непонимающе посмотрела на девушку.
– Я тебе постелила.
Мстиша хмуро огляделась. С печи уже торчали валенки колдуна, но полати были свободны. Поймав взгляд княжны, Незвана смущенно и вместе с тем довольно улыбнулась:
– Так дедушка велел.
Мрачно хмыкнув, Мстислава, не раздеваясь, повалилась на лавку. Если бы не мороз, она ушла бы спать в хлев. Делить кров со свиньями и козами было приятнее, чем с волхвом и его девчонкой. Живот сводило голодной судорогой, и Мстиша с надеждой пошарила в сумке, которую передал ей Сновид, но ее ждало разочарование: тот не догадался положить ей с собой ничего съестного. Сердце тоскливо сжалось. Она знала, что Ратмир бы непременно позаботился о ней. И он бы ни за что не пустил ее к Шуляку.
Со вздохом Мстислава натянула вонючую овчину на плечи. И лишь мысль о том, что, возможно, когда-то на этой самой лавке под той же гадкой шкурой ночевал Ратмир, помогла ей провалиться в зыбкий, неспокойный сон.
6. Колдовская избушка
Мстиша проснулась оттого, что кто-то немилосердно расталкивал ее. Едва не свалившись с узкой лавки, она уселась и подслеповато прищурилась. Над ней стояла Незвана. Горящая лучина в ее руке почти не разгоняла густой, душной темноты.
– Вставай, полно залавничать. Корове пойло надо отнести.
Сонная растерянность мгновенно сменилась раздражением.
– Так поди и отнеси, – буркнула Мстиша, снова зарываясь в тяжелую овчину. Почти равнодушно она отметила, что уже не ощущает кислого зловония шкуры, а значит, сама наверняка смердит не лучше.
– Ну уж нет, – раздался неожиданно уверенный голос, сочившийся нескрываемым злорадством. Куда только девалась давешняя робость. – Дедушка сказал, ты теперь мне помогать будешь. А станешь упрямиться и княжеские замашки показывать – прогонит взашей, и ищи своего муженька как хочешь.
Мстиша медленно стянула с головы шкуру и посмотрела на Незвану. Та самодовольно улыбалась, упиваясь неожиданно свалившейся на нее властью. Как ни странно, но вместо гнева Мстислава почувствовала лишь презрение и брезгливость. Напомнив себе, что и этому настанет конец, она встала с лавки.
– То-то же, – удовлетворенно хмыкнула девка и повела ее к выходу.
Мстиша пошатнулась: ее вело от голода и усталости, но Незвана сделала вид, что не заметила. Всучив ей ведро, под тяжестью которого Мстиша едва не завалилась набок, Незвана толкнула дверь, указала рукой куда-то в темноту и, оставив Мстиславу на морозе, быстро скрылась в избяном тепле.
Некоторое время Мстиша потерянно озиралась, чувствуя, как пальцы потихоньку примерзают к мокрой ручке, а плечи, на которые она даже не успела накинуть шубы, начали подрагивать. Она судорожно вздохнула, и студеный воздух обжег грудь. Глаза немного привыкли к темноте, и Мстиша сумела различить очертания хлева. Неловко перехватив ведро в другую руку, она нечаянно плеснула пойлом на сапожок и раздраженно зашипела. Доковыляв до двери, она толкнула ее плечом, окатив мерзко пахнущей жижей и вторую ногу. Ввалившись внутрь, Мстиша едва не наступила на курицу, которая с возмущенным квохтаньем выпорхнула из-под ее ног и сердито взгромоздилась на насест. Сонная корова перестала жевать и недоуменно уставилась на чужачку. Стиснув зубы, Мстиша размашисто шагнула к стойлу и, со злостью плеснув пойло в корыто, отшвырнула ведро в сторону.
Ее тошнило от запаха назёма и мокрой овечьей шерсти, но одна мысль о возвращении в избу вызывала ярость. Она чувствовала себя грязной, и ей хотелось отмыться от вони, пота, а главное, от мерзких взглядов и слов людишек, этих лапотников, которые возомнили, что имеют над ней, княжеской дочерью, власть!
Что-то ткнулось в мысок сапога, и Мстиша испуганно отскочила, но это был всего лишь кот, ласково потершийся об ее ногу. Волна гнева схлынула, и она опустила озябшие плечи. Нет, они не возомнили. Они в самом деле имели над ней власть. И если Мстислава хотела вернуть мужа, ей не оставалось ничего иного, кроме как смиренно подчиниться. С тяжким вздохом Мстиша поплелась за ведром, которое, как назло, забросила в навозную кучу.
Когда она вернулась в дом, Незвана лишь окинула ее коротким насмешливым взглядом и кивнула на кувшин с водой. Она помогла Мстише умыться и подала миску со вчерашней похлебкой, которая, кажется, мало чем отличалась от того, что было на завтрак у коровы. Презирая саму себя, княжна съела все до крошки и едва удержалась, чтобы не попросить добавки.
После еды с новой силой захотелось спать, но, как только она попыталась устроиться на своей овчине, возле нее возникла вездесущая девка.
– Прялицу в подлавицу, а сама – бух в пух? – усмехнулась она. – Работы невпроворот. Вот, с этим сперва помоги.
Она кинула Мстише на колени горсть сероватого льна и водрузила рядом прялку.
Мстислава посмотрела на печь, но, кажется, Шуляка уже не было в избе. Она с отвращением подняла повесмо двумя пальцами и придирчиво оглядела его в неверном свете лучины.
– Что это, изгребь? Ты что, лен вычесать не умеешь? Да я об нее все пальцы сотру! – возмущенно фыркнула она.
Кажется, девка покраснела и на миг смешалась, но, взяв себя в руки, невозмутимо ответила:
– Ничего, переживешь. Коли не по нраву, так тебя здесь никто насильно не держит. Дедушка дорожку быстро укажет.
С этими словами Незвана прошествовала в печной кут и принялась сердито греметь горшками.
Делать было нечего, и, устав сверлить злым взглядом старую, с затертыми узорами прялку, Мстислава в сердцах стукнула донцем о лавку и уселась за работу: разложила неопрятный, с застрявшей в волокнах кострикой комок, разровняла его, скатала лен в кудель и закрепила на гребне. Она и забыла, когда в последний раз пряла, и движения выходили неловкими, а веретено все норовило выскочить из рук. Незвана из своего угла с ехидной ухмылкой поглядывала на мучения гостьи, отчего нитка в Мстишиных руках то и дело рвалась.
Но скоро злость перешла в отчаяние. Верные предсказанию Мстиславы, пальцы быстро покраснели и покрылись водянистыми мозолями, и каждое прикосновение суровой нити отдавалось болью. Мстише приходилось время от времени выходить на улицу, чтобы опустить распухшие пальцы в снег и хоть немного облегчить страдания. Солнце давно встало, но хмурый зимний день почти не проникал в темную избу, и всякий раз, выходя во двор, Мстислава заслонялась рукой от резавшей глаза белизны. Кажется, кудель нисколько не уменьшилась, а Мстиша уже ничего не видела и едва могла держать веретено.
В середине дня вернулся колдун, и Незвана позвала гостью обедать. Шуляк окинул Мстишу насмешливым взглядом, но ничего не сказал, принявшись обсуждать с Незваной поездку за лапником.
Вернувшись за прялку, Мстислава не заметила, как задремала, а опомнившись, нашла колдуна и его ученицу за своими занятиями: Незвана чинила одежду на соседней лавке, а Шуляк что-то выстругивал. Сердце кольнуло, ей вспомнился Ратмир, и мысли о нем тут же отогнали весь сон. На пальцах не осталось живого места, а дергающееся веретено начало двоиться в глазах, но Мстиша упрямо схватилась за нить. Должно быть, с Шуляка станется выставить ее на мороз, но она по крайней мере не сможет винить себя в том, что не попыталась исполнить его поручение.
Незвана затянула вполголоса:
Можно, можно по рощице разгуляться,
Тоску-скуку свою разогнать.
Как пойду я, девушка, на речушку,
Сяду я, млада, на крут бережку.
Не сама я, девушка, сидела,
Увидела свою тень на воде,
«Ох, тень моя, тень пустая,
Тень холодная, как в реке вода,
Ох, ты не видела, тень моя пустая,
Ай не видела здесь ты никого?»
Говорила речка, отвечала:
«Здесь проехал твой милый дружок
На своему вороном коню».
Стану, млада, да домой пойду,
Своего дружка назад сворочу:
«Воротися, мой милый дружочек,
На широкий да на мой двор.
Пускай коня в конюшеньку,
А сам ступай ко мне в дом».
– Будет, – хрипло оборвал песню Шуляк, обдав Незвану неодобрительным взглядом.
Девка замолчала, захлебнувшись словами, и обиженно поджала губы. Наступила неловкая тишина, и Мстише захотелось сгладить резкость колдуна.
– А отчего бы тебе, господин, не поиграть нам? – невинно предложила она, кивая на рожок, лежавший в красном углу.
Глаза Незваны в ужасе округлились, а лицо Шуляка побагровело.
– Тоже, нашла себе скомороха! – злобно прошипел он. – Спать пора!
Колдун принялся убирать работу, яростно стуча крышкой сундука. Мстислава удивленно пожала плечами, но не стала спорить и обессиленно повалилась на лавку. Она устала так, как не уставала за целый день, шагая по лесным дорогам рядом с Ратмиром. Незвана тоже послушно спрятала шитье, и, проходя мимо Мстиши, шепнула ей:
– Не вздумай больше спрашивать у него про жалейку!
Все улеглись, и Незвана задула лучину. Мстислава лениво размышляла о странном предостережении, а в ушах все еще отдавался тоскливый напев. У девчонки даже голос оказался блеклый и плоский, но было что-то в ее песне, отчего Мстиша почувствовала смутную, неясную тревогу. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить одно из счастливых мгновений их с Ратмиром путешествия. Как она ненавидела эту дорогу, как мучилась тогда, не зная, что на самом деле та пора была одной из счастливейших в ее жизни. Но как Мстиша ни старалась, всякий раз в памяти всплывало искаженное мукой и ее предательством лицо Ратмира, волчьи следы и протяжный, щемящий вой…
Она подскочила от ощущения падения. Сначала ей почудилось, будто она и вправду упала с лавки, но дело было в чем-то ином.
Лихорадочно оглядевшись вокруг, Мстиша увидела мелькнувшую тень. Дверь быстро приоткрылась, и вдруг раздался волчий вой – уже не в воображении, а наяву. Путаясь в шубе, Мстиша ринулась туда, где только что виднелась полоска сероватого, почти неотличимого от темноты избы света. Она ни о чем не успела подумать. Лишь знала, что это Ратмир, и ноги сами понесли ее вперед. Но Мстиша не добралась до двери, как ее кто-то схватил за плечи.